И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

– Поехали дальше, воевода. Посмотрим, что Петруша ещё учудил.

Дальше до Вершилово они ехали молча. А перед въездом в "маленькую деревеньку", как представлял себе Дмитрий Михайлович, его ждал очередной сюрприз. Заставы не было. Зато вместо неё по обеим сторонам дороги стояли искусно вырезанные из дерева, вставшие на задние лапы и оскалившие пасти, почти двухсаженные медведи. Это впечатляло. Князь натянул вожжи, ставя коня на дыбы.

– Что это? – впервые после размолвки обратился он к Пронину.

– Есть среди твоих крепостных умелец. Вот он и вырезал по команде княжича, – объяснил Фёдор Фёдорович.

– Да, прав ты был князь, может, и вправду далеко Москве до деревеньки моей.

– Ты, князь, ещё и десятой доли чудес Вершиловских не видел. Тут такого Пётр Дмитриевич нагородил, что если всё сложить, то и не понятно как за год-то неполный можно столько настроить, – Пронин тронул коня въезжая в село мимо мишек.

А дальше шла улица с одинаковыми домами, по обеим сторонам. Дома были высоки, такими, двухэтажные терема боярские или купеческие рубят, а тут один этаж, и дом то не боярский, а крестьянский. Крыши на домах были крыты черепицей, как несколько домов в немецкой слободе на Москве. Но тут все дома были под черепичной крышей, и из этих крыш торчало по две печные трубы.

– Что же это, в доме две печи сложено по-белому? – не поверил свои глазам Пожарский, – И все дома, даже у последнего бедняка под черепичной крышей и с двумя печами?

– Так и есть, Дмитрий Михайлович. Только нет в Вершилово бедняков, тут самый бедный любого боярского сына за пояс заткнёт, – не удержавшись, поддел Пожарского воевода.

– Как это?

– У любого крестьянина две лошади, да две коровы, да коз несколько, да свиней, а кто в мастерах ходит, тот может себе и терем из трёх поверхов срубить, а, то и каменные хоромы построить.

– Что же это делает…, – начал Пожарский, но тут они выехали на площадь и договорить князь не смог.

Перед ними была большая площадь, с боков она ограничивалась двумя одинаковыми длинными кирпичными домами в два этажа под такими же черепичными крышами и с множеством печных труб. Прямо впереди был деревянный большой храм о трёх куполах и с колокольней. Крыша у храма тоже была черепичною, а купола обшиты листовой медью. Напротив храма был княжеский терем в два этажа с пристроенным флигелем и всё с такой же черепичной крышей. Вся площадь была идеально ровной и тоже засыпана утрамбованным гравием зеленоватого цвета.

– Смотри, ты, школу и кельи монашек кирпичом обложили, пока меня две недели не было, – восхитился воевода, – поедем князь, сначала в храм зайдём, за здоровье Петра Дмитриевича свечку поставим, – предложил он князю.

– Свечку…, – и в очередной раз Пожарский договорить не смог.

Прямо перед входом в храм под козырьком из листовой меди были огромные щиты с вырезанными на них картинами. Это были деяния святого князя Владимира. Вот он борется с медведем, вот воюет с половцами, вот крестит Русь, вот строит храм в Киеве.

– А это чья работа? – через несколько минут пришёл в себя Пожарский.

– Мастер твой Фома, тот же, что и медведей резал. Смотри я ещё четвёртой картины и не видел. Это святой Владимир храм строит. Недавно Фома только закончил.

– Мне государь, перед отъездом моим в Нижний, сказал, чтобы я не смел ни одного мастера в Москву из Вершилова забирать. Я его сначала не понял. А теперь начинаю. Так и хочется всех в Москву забрать. Разве место сим великим творениям в деревеньке захолустной? – схватился за голову князь.

– Деревеньки ли? Почитай триста дворов уже будет, ну или около того. Половина городов на Руси гораздо меньше. А если по податям считать, то и Нижнему Новгороду с Вершиловым не тягаться. Не деревенька это. А то, что Кремля да заборов нет, так здесь зимой четыре десятка стрельцов жило. Да, не простых стрельцов. Эти-то сорок, пару сотен обычных стоят, – подлил масла в огонь Пронин.

– Где же сейчас те стрельцы? – покачал головой обескураженный Пожарский.

– Так с сынком твоим, Петром Дмитриевичем, на Урал камень ушли по царёву слову недра разведывать, руды разные искать, – объяснил воевода, – А чтобы тати какие не вздумали сюда наведаться, я два десятка из Нижнего прислал. Заодно и выучку воинскую пройдут у пана Заброжского. Добрых он воинов готовит. Были бы все стрельцы выучены, так как эти, так поляки уже и Краков бы нам отдали.

Это не было укором Пожарскому, тот и сам понимал, воюя уже почти десять лет, что стрельцы против ляхов слабоваты будут.

– Что ж, воевода, спасибо тебе, что прислал стрельцов за вотчиной моей присмотреть. Я добро помню. Пошли что ли в храм? – он снял шапку и, открыв дверь, переступил порог.

В полумраке храма князь не сразу заметил, что за ним наблюдают. Он прошёл, истово крестясь, к иконостасу и встал на колени. Тут было шесть больших икон. Они были без окладов и поэтому непривычно велики. И они были великолепны. Все. Глазу просто не за что было зацепиться. Каждую икону нужно рассматривать отдельно. Все вместе они просто подавляли.

– Лепо? – услышал князь за спиной.

Пожарский повернулся. Незаметно подошёл и встал рядом священник. Мужчина был не молод, седой весь, но сильный и здоровый ещё и глаза были голубые и весёлые. Такие глаза могут быть только у счастливого, уверенного в будущем, человека.

– Лепо, отче. Прислал мне сынок одну икону в Москву похожую на эту, – князь указал подбородком на икону с богоматерью, пальцем указать рука не поднялась, – Я думал такое повторить невозможно, такая красота, а тут шесть одна другой лучше. Понимаешь ли ты, отче, каким сокровищем владеешь?

– Пройди, князь, другие росписи посмотри в храме, чтобы в целом картину видеть, – вместо ответа предложил ему настоятель.

Пожарский обошёл храм, поминутно застывая у очередного фрагмента росписи. Владимирский или Собор Покрова Пресвятой Богородицы Москвы были больше и золотом блистали все, а здесь было ближе к богу. Не в золоте, оказывается дело, а в мастерстве.

– Спасибо тебе, князь, за сына, – сказал настоятель, когда Пожарский, сделав круг, вернулся к царским вратам, – Великого ты созидателя воспитал. Ты ведь не видел ещё, какой храм он затеял в Вершилово строить?

– Ещё один храм? – удивился Дмитрий Михайлович, – Неужели для села одного мало?

– Пойдём, сын мой пройдёмся по "селу" пешком до храма строящегося да поговорим. Знаю, что невместно тебе по деревушке пешком-то ходить, на коне надо. Считай, что это я на тебя эпитьмью наложил, али безгрешен ты?

– Грешен, батюшка!

– Ну, вот и пойдём, сын мой, – отец Матвей перекрестил князя троекратно, – Отпускаю тебе грехи твои.

У выхода из храма из ждали. Встречающих было человек десять. Все они были хорошо одеты, некоторые в немецкое платье.

– Позволь представить тебе, Дмитрий Михайлович, помощников Петра Дмитриевича. Я сейчас после каждого имени буду говорить первейший на Руси, а ты по захолустному вашему Московскому тщеславию, будешь ухмыляться. Только я тебе скажу, а ты просто поверь. Это лучшие на Руси мастера своего дела, – отец Матвей осенил собравшихся крестом.

– Это – Лукаш Донич, ювелир, что ручку перьевую делает, – немец поклонился.

Так вот каков он этот ювелир, с помощью которого, Петруша огромные деньги загребает, – подумал Пожарский, внимательно оглядывая немца. Немец, как немец, не стар ещё, высок, лицо бреет, как и все немцы. Обычный человек.

– Это – пан Янек Заброжский, шляхтич, что стрельцов воинской науке учит.

Лях был широк в плечах с вислыми рыжими усами и уверенным взглядом убийцы. Серьёзный был лях, не хотелось бы с ним сойтись на саблях.

– Это – Иоаким Прилукин, мастер иконописец. Его творения в храме ты видел, Дмитрий Михайлович.

Вот он человек, который превзошёл и Дионисия и других мастеров, князь внимательно посмотрел на мастера.

– Дозволь поблагодарить тебя, княже, за отрока твоего, Петра Дмитриевича. Вызволил он нас из плена у разбойничьего атамана Ивашки Сокола. Не он и сгинули бы все в железах у татя, – низко поклонился князю иконописец.