Я все скажу - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– По заказу я стихи писать никогда не умел.
– Помилуйте, какой может быть заказ! Речь идет о свободном, вольном полете – а вы, я предчувствую, именно в эту сторону – государственности, державности, – в своем творчестве движетесь!
– Кто убил Владу? – резко переменил тему Богоявленский. – И Грузинцева?
– Помилуйте! Да мне-то откуда знать! На это есть органы следствия, суда. Они, я уверен, выяснят беспристрастно, во всем разберутся. Но они, как и я, нисколько не сомневаются, да и не имеют для этого никаких оснований, что это были не вы. Поэтому и выпустят вас завтра, уверяю вас – хоть и с браслетиком, хе-хе, на ноге, а выпустят. А иначе, если вас отправить на все четыре стороны и ничем не ограничить, то впоследствии контролирующие инстанции спросят органы суда и следствия: почему так поступили с подозреваемым, который в момент двух убийств в непосредственной близости от них находился?
– А если я ничего такого, духоподъемного, писать не буду? Возьму да нарушу нашу с вами сделку? Закатаете на десяточку?
– О чем вы говорите? Какая сделка! Ровным счетом я вас, Юрий Петрович, ни к чему не принуждаю и ничего делать не заставляю. Надеюсь, между нами нет и не будет никогда отношений из серии «ты – мне, я – тебе», только совместная душевная приязнь и взаимопонимание… Очень жаль, что не в моей власти отправить вас домой прямо сейчас, но я уверен, что коллеги об этом позаботятся, и завтрашний суд выберет для вас правильную меру пресечения. А я распоряжусь, чтобы вам принесли постельное белье.
И снова Игорь Борисович, низко склонившись, жал обеими руками руку Юрия Петровича, а потом условным знаком постучал в железную дверь – и ему немедленно открыли. Еще раз на прощание поклонившись, визитер исчез за дверью.
Практически сразу появился следователь Поджаров. Этот не кланялся, рук не жал. Промолвил сурово:
– Сейчас у нас с вами не допрос будет. Без записи, без протокола. Просто поговорим. Хочу понять кое-что. Может, просветите. – Он уселся, закинул ногу на ногу. – Для начала: зачем вы в первый свой визит к Грузинцевым в чайник снотворное налили?
Хоть советовал ему адвокат Артем повиниться – очень не хотелось, противно стало. Поэтому Богоявленский буркнул:
– Какое снотворное? При чем тут я? Не понимаю.
Следак терпеливо пояснил:
– В общем чайнике в тот вечер экспертиза обнаружила следы вещества под торговым наименованием «ленозепам». Они же содержатся в смывах с рук – в одних только ваших, уважаемый Юрий Петрович. Как вы это объясните?
– Понятия не имею. Ошибка какая-то.
– Не хотите, значит, быть со мной откровенным? Разоружаться перед следствием?
– Не хочу.
– Вы учтите: у уважаемого Игоря Борисовича – своя епархия и интересы, у меня – свои дела. Поэтому от уголовки он вас при всем желании не защитит.
– Время покажет.
– Вопрос второй. Почему вы сегодня снова приехали в особняк Грузинцевых? Теперь к его вдове? Да так удачно – как раз к свежему трупу.
– Мы согласовали этот визит с ее матерью, Елизаветой Васильевной Колонковой. Если принесете мой телефон, я покажу, переписка по этому поводу есть. А потом я самой Владе позвонил, и она подтвердила встречу. Именно на тот день и час, когда я в особняке оказался.
– А зачем вам вообще туда лезть понадобилось?
– Какая разница, о чем мы собирались говорить? Все равно не поговорили. Вы бы лучше разобрались, откуда настоящий убийца узнал, что я именно в тот час в доме Грузинцева буду – явно ведь убили так, чтобы меня подставить.
– Занимайтесь своими делами, гражданин Богоявленский, и не надо органам следствия указывать, в чем нам разбираться. Еще раз повторю: не думайте, что от уголовного преследования генерал Коршиков вас защитит.
– Да понял я, понял.
– Он вам кем вообще приходится?
– Папочка родной.
– Так, вот хамить не надо. В СИЗО захотели до суда? Завтра вам судья легко устроит.
Следак тоже ушел.
Постельное белье Богоявленскому в итоге так и не принесли. Ограничились подушкой без наволочки и тонким матрасом без простыни. Подумалось: «Так может случиться и с другими обещаниями чекистов – например, что завтра меня выпустят, хотя бы и под домашний арест».
* * *
На заседание суда пожаловал адвокат Артем, выступил страстно, красноречиво. Под влиянием его бурной речи Богоявленский сам было уверился, что ему в качестве меры пресечения продлят подписку о невыезде – но нет. Назначили домашний арест.
На его левую щиколотку приставы нацепили электронный браслет. Адвоката обязали назавтра подвезти в ментовку и сдать загранпаспорт Богоявленского. А отбывать арест постановили по месту прописки.
Вот это было плохо. Поэт зарегистрирован был не в любимом поселке Красный Пахарь, а в Москве. Почему, зачем? Так ведь всем известно, что в столице медицина лучше, да и пенсия катила в глаза, а она там выше, чем в Подмосковье.
Артем потом пояснил Богоявленскому, почему судья ни в какую не соглашался, чтоб тот отсиживался на даче: столица нашпигована камерами видеонаблюдения, шагу не сделаешь, чтобы не попасть в их поле зрения – поэтому проверять в Белокаменной, как соблюдается домашний арест, гораздо проще.
Квартира, где он был прописан, досталась ему после последнего развода, маленькая и старая. Он там и не бывал почти. Выбирал после размена, чтоб поближе к даче, поэтому взял близ Ярославского шоссе. Слава богу, в глубине дворов, поэтому относительно тихо.
Дом пятьдесят шестого года постройки – переходный период между сталинским ампиром и хрущевским минимализмом. Пятый этаж без лифта и мусоропровода. И улица с говорящим названием: Докукина.
Мусор можно выносить, специально оговорила судья, один раз в два дня. Другие прогулки запрещены, гостей (коме адвоката) принимать нельзя, интернетом пользоваться запрещается.
Но, как говорится, нищие не выбирают.
Адвокат подбросил его до особняка Грузинцевых, там поэт пересел в свой автомобиль и отправился отбывать меру пресечения. Надо было еще в Красный Пахарь заскочить, забрать одежду и кошку.
История перстня – глава одиннадцатая.
Прошло почти двести лет со времени его явления.
Март 2018 года. Париж, Франция
Богоявленский всегда считал, что перстень должен принадлежать ему по праву.
Когда он начал разматывать историю кольца, то совершенно в этом уверился. В самом деле! Только по какой-то странной прихоти тогда, в ресторане ЦДЛ в феврале 1969 года, уходящий со сцены жизни Твардовский подарил печатку именно Высоцкому. Удивительное решение, если учесть, что прямо там и тогда,
