На вершине власти - Владимир Гриньков

Бахир, покинув дворец, сел не на переднее сиденье, как обычно, а сзади, коротко бросил водителю:

– В министерство!

Темная краска еще не сошла с его лица, и руки противно дрожали. Все складывалось вполне благоприятно: Фархад клюнул, дал согласие на внедрение новых людей во дворец. Полковник ликовал, вспоминая американского посла и представляя, как у того вытянется лицо, когда он узнает, что с Фархадом покончено, и не где-нибудь, а прямо во дворце, в самом логове. Это чувство уже достигло пика, но Фархад – этот трижды хитрый, прожженный лис – как бы невзначай захлопнул папочку, демонстрируя проклятую обложку с золотым фазаном, и добавил: «Посмотрим, кого вы приведете во дворец». Эта папка с материалами по спецотряду говорила яснее слов. Ничем другим президент не мог бы яснее сказать, что полковник лишен доверия, и президент куда больше знает о его замыслах, чем кажется ему. Вот теперь, от этих мыслей, у полковника действительно заныло сердце и он коротко застонал сквозь зубы. Водитель обернулся.

– За дорогой следи! – рявкнул министр.

Какую безумно опасную игру он затеял! Отряд капитана Салеха давно надо было распустить, чтобы и воспоминаний о нем не осталось, а вместо того он ввел туда Бобо, прямо на глаза людей Фархада. Чистое безумие – полагать, что там нет президентских глаз и ушей.

Когда подъехали к министерству, Бахир выскочил из машины и почти бегом поднялся наверх. Салеха и Бобо необходимо срочно вызвать в Хедар, но внезапно ему пришло в голову, что по дороге их могут перехватить, Фархад не позволит убрать свидетелей. Нет, действовать надо иначе. Адъютант в приемной щелкнул каблуками, Бахир пронесся мимо, не обратив на него внимания. Запросил отряд Салеха, и пока дали связь, уже продумал все.

– Капитан Салех у телефона, – услышал он в трубке.

– Ты что же это творишь! – рявкнул полковник, одновременно срывая злость и задавая тон всему разговору.

– Я не понимаю, товарищ полковник…

– Прекрати прикидываться! Что за посторонние в отряде?

Разговор был построен так, чтобы отвести малейшие подозрения, если люди Фархада их сейчас слушают.

– Посторонние? – все еще не понимал Салех.

– Что там за парень у тебя? Ты кого пригрел? А? У тебя секретное подразделение, а ты из него приют устроил!

– Я… я не знал… – забормотал Салех, кажется, начиная понимать, но все еще не зная как себя повести. Бахир понял, что пора сказать то, ради чего он и звонил.

– Убрать посторонних! И чтоб о таких вещах больше ни слуху ни духу!

Он замолчал, и эта пауза Салеху все объяснила.

– Ясно, товарищ министр! – отчеканил капитан. – Будет исполнено.

– Доложишь! – прорычал Бахир, нагоняя напоследок страху, и швырнул трубку.

Салех не знал даже, сколько у него остается времени. Вскочив, он бросился по коридору, расстегивая на ходу кобуру. У нужной двери остановился, скользнул взглядом вдоль коридора – никого – и только после этого постучал условным стуком.

Бобо отпер сразу же, будто ждал гостя. Салех толкнул его в глубину комнаты, прикрыв за собой дверь. Парнишка смотрел на него вопросительно.

– Все, – сказал зачем-то Салех и поднял руку с пистолетом. Он выстрелил, и когда парнишка упал, выстрелил еще раз, развернулся и направился к двери, но та вдруг распахнулась и на пороге вырос привлеченный звуками выстрелов дежурный сержант, готовый поднять тревогу.

– Ты как службу несешь? – заорал Салех, делая зверское лицо, и, не ожидая ответа, ударил дежурного рукояткой пистолета между глаз.

Тот покачнулся, но устоял.

– Посторонний в расположении отряда! – кипел Салех. – Ты куда смотришь?

Из рассеченного лба сержанта струилась кровь.

– Вытрись! – брезгливо сказал Салех. – И убери этого, – он кивнул через плечо в сторону мертвого Бобо.

Его трясло, и он едва скрывал это. Запершись в кабинете, забился в угол и сжался в комок, будто это могло помочь. Дело было не в Бобо, а в том, что капитан почувствовал, насколько мешает Бахиру тем только, что все еще жив. Вызвав спустя полчаса дежурного, взглянул на свежий пластырь у него на лице и покачал головой:

– Ты что – упал?

– Вроде того, – огрызнулся дежурный.

– Заживет, – пообещал Салех. – Теперь так. Усилить охрану, выставить дополнительные посты. В расположение – никого без моего разрешения – даже если это окажется…

Он замолчал.

– Даже если это окажется сам министр!

78

Большой прием в честь национального праздника был назначен на сегодняшний вечер. Днем Хомутов принял участие в торжественном заседании – пять тысяч присутствующих, делегации из сорока семи стран. Оно длилось три часа, но президент уехал вскоре после начала, потому что главное выполнил – показался народу. Хусеми давно на этом настаивал – не впрямую, конечно, а исподволь, с азиатским лукавством и упорством включая в ежедневные расписания всяческие встречи и массовые действа.

Хомутов эти пункты вычеркивал неукоснительно, пока не сообразил, что Хусеми неспроста так настойчив, есть правила игры, и их надо придерживаться. Так что торжественное заседание подоспело как раз вовремя. Когда Хомутов появился в президиуме, весь зал встал и слаженно проревел какое-то длинное приветствие. Хомутов через плечо взглянул на Хусеми, тот ответил президенту благоговейным взглядом. «Так и есть, как минимум, неделю репетировали», – понял Хомутов и едва сдержался, чтобы не выразить неудовольствие.

В президиуме, кроме президента, восседало еще множество самого пестрого народа – даже он не всех знал, – и это было неплохо, потому что позволяло надеяться, что не все пять тысяч пар глаз устремлены на него, Хомутова. Он улыбнулся своим мыслям, и эту улыбку присутствующие заметили, посчитав добрым знаком – она была мимолетной и сдержанной, но в ней прочли доброту и мудрость вождя. Известно же – народ не любит широких улыбок у своих правителей.

Доклад, подготовленный по случаю праздника, зачитал Бахир – Хомутов настоял на этом накануне, не желая оказаться в центре внимания. Дожидаться окончания полуторачасовой речи он не стал, – поднялся и вышел, сопровождаемый Хусеми и охраной, и этот уход никому не показался странным. Кто не знает, что у президента страны множество неотложных дел, и даже в праздники он допоздна не покидает рабочего кабинета.

До вечера Хомутов прослонялся по покоям, задирая кота и пытаясь найти по телевизору хоть что-нибудь сносное, а в шесть, облачившись в парадный мундир, который оказался немного тесноват, отправился на прием. В Большом зале собралось около пятисот человек, и все они повернулись к дверям и замерли, когда появился президент. В полной тишине он прошел к креслу, стоявшему во главе стола и сделал приглашающий жест – только тогда все зашевелились, но стали усаживаться лишь после того, как сам Хомутов сел.

Приготовленная речь лежала в боковом кармане мундира, но он не стал ее доставать, сказал, как вышло, – и получилось неплохо. Пора было приступать к трапезе, ради которой и собрались все эти люди. Хомутов поднял узкий бокал с чем-то прозрачно-пузырящимся, отпил и досадливо поморщился. Повернувшись к застывшему позади Хусеми спросил:

– Разве спиртного нет на столе?

Лицо Хусеми вытянулось. Все было сделано в соответствии с традицией, запрещавшей на официальных мероприятиях даже намека на спиртное. Однако он был бы последним глупцом, если бы стал напоминать об этом – и чутье его не подвело. Хомутов прищелкнул пальцами, как делал это некогда дома, подзывая официанта, и приказал:

– Распорядитесь, чтобы подали.

Хусеми склонился, позволив поинтересоваться:

– Для всех гостей?

– Разумеется! – развел руками Хомутов. – Большой праздник.

Он не забыл ни о «сухом законе», ни о том, что совершает едва ли не святотатство, но не мог устоять перед искушением.

Присутствующие заметили заминку, но когда усатые, все на одно лицо, официанты начали вносить в зал и расставлять бутылки с пестрыми этикетками, возникло легкое замешательство. Итальянский посол, склонившись к уху супруги, восторженно шепнул:

– Я был прав, говоря, что Фархад затевает большие реформы!

Спиртное в официальной обстановке можно было сравнить только с революцией – еще три-четыре месяца назад нетрезвого человека, задержанного на улице столицы, действительно казнили.

Хомутов сам налил себе в бокал – сервировка не предполагала меньших емкостей. Этикетка «Столичной» показалась ему весточкой с родины.

Дипломатический корпус откликнулся моментально, джебрайцы же мялись, не решаясь поверить, что в том, что происходит, нет никакого подвоха. Хомутов, дабы устранить сомнения, лихо опрокинул фужер, слегка поморщился и закусил. Сидевший поблизости министр обороны тоже выпил, но вышло это у него далеко не так ловко, как у президента, – полковник поперхнулся с непривычки, и Хомутов про себя усмехнулся. Алкоголь уже начал действовать, и он чувствовал, как уходит, размывается напряжение, не отпускавшее его в последнее время.