Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака - Станислас-Андре Стееман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жоржетта стала живым олицетворением негодующего отрицания, до того энергичного она принялась трясти руками, плечами и головой:
— Ради выгоды? Это она-то? Нет денег — это у нее-то? Сразу видать, что вы ее не знаете! Такая милая, такая серьезная, такая работящая, такая способная дама! Уж на жизнь-то она зарабатывает, да еще как неплохо, можете мне поверить! Не говоря уже о том, что она наверняка отложила кое-что про запас с той поры, когда была танцовщицей…
— Несколько лет назад, — молвил Летуар, устремив глаза в потолок, — знавал я одну мадемуазель Мартеллье — она работала педикюршей в девятнадцатом округе, на улице Поля Леото[16]. Было бы забавно, если бы…
— Нет, это точно другая: моя мадемуазель Мартеллье живет на улице Марселя Эме, в восемнадцатом округе. И занимается она не ногами, а супругами.
— Вот как? И что же она с ними делает?
— Когда они не могут договориться промеж себя, то приходят к ней, и она их мирит. А если судить по тому, сколько у ней бывает народу, то среди супругов договориться промеж себя не может тьма тьмущая!
— Замечательное у нее ремесло! — с серьезной миной заметил Летуар.
— О да! Но тут как в моем: нужно уметь держать язык за зубами. Столько узнаёшь всяких секретов, что, если не умеешь помалкивать, можешь причинить многим людям неприятности.
— Это верно, Жоржетта. А теперь, пожалуйста, вернитесь к уборке моей спальни… Мне надо поработать. Кстати, пока вы не ушли, подайте-ка мне телефонный справочник…
Он подождал, пока Жоржетта выйдет, принялся лихорадочно перелистывать справочник и испустил удовлетворенный вздох, когда на странице 244 во 2-й колонке прочел 34-ю сверху фамилию:
МАРТЕЛЛЬЕ м-ль Ф., брачн. конс, ул. Марселя Эме, 44, т. 706–96–69
Он записал адрес и телефон на клочке бумаги шариковой ручкой, украшенной цветными фотографиями двух прелестниц в купальниках. Стоило перевернуть ручку, как купальники волшебным образом исчезали и юные нимфы представали во всей своей курчавоволосой наготе, запрещенной к фотографированию на территории страны. Летуару приходилось терпеть тесноту туристских групп, чтобы привозить себе шариковые ручки из Копенгагена и Стамбула.
Он удостоверился, что Жоржетта, закрытая в спальне, занята с пылесосом и оттого глуха к внешним звукам, после чего снял трубку телефона, набрал номер и принялся ждать ответа, мечтательно забавляясь раздеванием и одеванием озорных купальщиц.
Часть первая
(allegro поп troppo[17])
Александр Летуар вышел из своего особняка в Аньере сразу после ухода Жоржетты, незадолго до полудня, и направил свои стопы в Париж. Пообедал он в привычном кафе самообслуживания, но ввиду некоторой нервозности панорама ног кассирши не принесла ему обычного удовольствия.
Выйдя из кафе, он непривычно рассеянным взглядом окинул афиши, которые превращали стены в гигантские страницы «Парижского алькова»: гигантские пары ног, демонстрирующие пояс-трусики на гигантских бедрах, гигантские груди, рекламирующие гигантские бюстгальтеры, гигантские животы, гигантские корсеты, гигантские крупы, гигантские пупки и гигантские фильмы, призванные разоблачать всю гнусность эротической рекламы. Итак, игнорируя прелести афиш и более натуральные — встречных женщин, Летуар размышлял:
«Величайшая глупость — закопать Гродьё в своем собственном саду. Мне следовало бы завернуть его в покрывало, припрятать где-нибудь в углу сада, а ночью вывезти подальше! Да, но легко сказать — припрятать! Припрятать где? А если бы эта идиотка обнаружила его во время уборки? Не мог же я, в самом-то деле, переносить Гродьё из комнаты в комнату по мере того, как она переходила бы по ним со своим пылесосом? А оставить его в глубине сада под простым покрывалом — нет уж, спасибо! Достаточно было бы порыву ветра приподнять уголок, войти соседу, бросить любопытный взгляд… В общем, закопать его было не так и глупо. Да, но по-хорошему стоило бы выкопать труп и избавиться от него: похоронить где-нибудь подальше, утопить, сжечь или растворить. Да, но все это ненадежно. Растворить в чем? В кислоте? В какой конкретно? Сколько ее понадобится и как ее раздобыть? В негашеной извести? Но тюрьмы полны простаков, слишком уверовавших — благодаря дрянным детективным книжонкам — в растворяющую способность негашеной извести. Сжечь? Как? Добрые старые времена Ландрю[18] миновали: водонагреватель и кухонная плита у меня на газу; я едва сумел сжечь его шляпу! Утопить? В Сене? Как трупы ни перевязывай, что к ним ни привязывай, рано или поздно они обязательно всплывут. А себя-то я знаю, я перевяжу его из рук вон плохо: я никогда не умел паковать. Я бабник, а не упаковщик. Значит, перезахоронить его где-нибудь подальше? В Венсеннском лесу? В лесу Сен-Жермен? А полицейские обходы? А как его перевезти?.. И потом, нет. Уж с самим собой надо быть искренним: к чему представлять себе, что я мог бы сделать, если я заранее знаю, что ничего такого не сделаю. Потому что в любом случае первым делом мертвеца пришлось бы выкапывать, а на это я никогда не решусь, что там ни говори. Это придется делать ночью… шорох лопаты в тиши потемок, в бледном свете луны, из земли появляются руки со скрюченными пальцами, лицо с остекленевшими глазами, с открытым ртом, полным земли… О нет. О нет. О нет Я себя знаю, после мне целую неделю снились бы кошмары! Нет! Гродьё останется там, где он есть. Главное — чтобы туда не сунулась полиция».
За время этого мысленного демарша, который, как и большая часть мысленных демаршей, вернул демарширующего в отправную точку, марш наземный привел Летуара к дому 44 по улице Марселя Эме. Зажиточный домик. Табличка золотыми буквами на черном фоне извещала:
ФРАНСУАЗА МАРТЕЛЛЬЕ
Дипломированный психолог.
Брачный консультант 2-й этаж направо
Лифтом Летуар пренебрег: поднялся пешком, дабы укротить расшалившиеся нервы. Еще табличка — уже черные буквы на меди. Летуар позвонил, пытаясь представить себе Франсуазу. По телефону голос был молодой и мелодич… Дверь открылась.
Ноги как палки, серая юбка, деревянные бусы, угловатая физиономия, коротко стриженные волосы. Будто только что сбежала из казенного дома.
— Моя фамилия Юбло, — представился Летуар, пытаясь подавить разочарование, изумление и тревогу. Возможно ли, чтобы подобное существо могло, пусть даже с десяток лет назад, сделать карьеру в розовато-сладострастной хореографии? — Сегодня утром я по телефону договорился о встрече…
— Сюда, пожалуйста, — сказало существо, открывая дверь в маленькую приемную. — Мадемуазель Мартеллье сию минуту примет вас…
Летуар уселся и принялся листать женский журнал. Фотография пациентки, которой вибромассировали ягодичную область, придала его мыслям упруго-мягкую опору: итак, все хорошо, беглянка из казенного дома — всего лишь секретарша. А наличие секретарши указывает на состоятельность работодательницы.
Открылась другая дверь, и появилась пара таких ножек, что Летуар подивился, как каждая из них, сама по себе уже полное совершенство, могла найти другую себе под стать.
— Господин Юбло? Франсуаза Мартеллье, к вашим услугам. Входите, прошу вас.
Летуар поднялся. У него потекли слюнки. Да тут не только ножки! Какая линия бедер и крупа! Какова талия и грудь! И над всем этим в качестве хоть и необязательного, но приятного дополнения — весьма недурная головка с волосами цвета красного дерева и с глазами цвета морской сини.
— Садитесь, — сказала Франсуаза Мартеллье, указывая на кресло. Сама она села за стол. Ножки исчезли из поля зрения Летуара, что позволило ему несколько овладеть собой.
— Итак, господин Юбло, — произнесла она с широкой улыбкой, — по телефону вы просили о срочной встрече. Какие у вас проблемы? Но, во-первых, как давно вы женаты?
— Я не женат, только помолвлен. С одной очаровательной молодой женщиной, умной, серьезной, с прекрасным положением…
— …и она хочет порвать с вами, — заключила Франсуаза Мартеллье тоном самой очевидности, как если бы такой вывод с неизбежностью проистекал из внешности консультируемого.
— Ни в коем случае! — принялся возражать Летуар, — она обожает меня! Напротив, это, видите ли, скорее я готов порвать…
— Но почему же? Раз она умна, серьезна…
— Да, серьезна, но… она не всегда была такой.
— Сколько ей лет?
— Лет двадцать восемь — тридцать…
— Сударь мой, не можете же вы требовать от молодой женщины такого возраста, чтобы она до встречи с вами не узнала жизни! Чтобы она не любила! По меньшей мере один раз! Мы живем уже не в ту эпоху, когда…
— Ну да, ну да. И, смею вас заверить, я придерживаюсь достаточно широких взглядов, чтобы допустить более или менее продолжительную связь. Даже две. Три, на худой конец. Похоже, слишком много мужчин не на шутку увлекаются женщинами! Стоит какой из них им приглянуться, они с ходу обещают ей Жениться. Как можно упрекнуть наивных девушек за то, что они верят им и… э-э… ну, в общем, попадаются на удочку. Но в случае с моей невестой дело вовсе не в этом.