Кровь и свет Галагара - Аркадий Застырец

— Кто ты? Кто ты? Кто ты?..

Нодаль резко повернулся и сел, вероятно, испугав мальчишку, отскочившего во внешнюю тьму. Затем он, склонившись, разгладил перед собой влажный песок и задумался. Что было ему отвечать? Кто он на самом-то деле? Витязь с посохом, но без посоха? Любовник, искуснейший в Галагаре, но беспомощный, как младенец? Верный слуга цлиянского царевича, но царевича мертвого? В три лума отбросив сколько-то пришедших на ум ответов как неподходящих по той либо иной причине, он быстро начертал на песке указательным пальцем:

— Жертва злых чар по имени Нодаль.

Мальчишка без промедления воспользовался его спиной:

— Да. Понял.

А Нодаль в свой черед спросил:

— Кто ты?

— Вац Ниул из Тахара, — был ответ. И удивительные «переговоры» спины и песка продолжались. Нодаль ставил вопрос за вопросом и всякий раз получал краткий и точный ответ. Его переполнял восторг. Он чувствовал, как восстанавливаются опоры, казалось, потерянные навсегда, как разрастается и крепнет связь, протянувшаяся в другую живую душу, в Галагар, в небо над головой и в землю под ногами, в явь. И сокровенное желание, в котором он не решался признаться даже самому себе, вырвалось в беглую надпись:

— Я должен уйти отсюда!

— Куда? — вопросила спина, и Нодаль словно бы опять лицом угодил в холодную стену тупика.

В мыслях своих он давно уже перебрал все возможные ответы на этот вопрос. И первым из того, что он взвесил, а взвесив — отбросил, было продолжение пути к подножию айзурского престола. Правду ему сказал Ра Он о гибели царевича и Кин Лакка или обморочил ложью — все едино: ему теперь неизвестно, что произошло в Галагаре за то время, пока он надрывался на Черных Копях. Принести Син Уру известие о смерти царевича он почитал бы своим горестным долгом, и в том никакие чары не помешали бы ему. Но разве он может вполне полагаться на слова чернородного дварта? И что, если царевич жив? Что, если он нуждается в помощи? Но какую помощь способен ему теперь оказать Нодаль, слепой и глухой?

Нет, как бы там ни было, в одном проклятый Ра Он прав: теперь славному витязю предстоит позаботиться о самом себе. Давно уж он уразумел, что слова, заключенные в его чудесной саоре, раскрывают тайну его же собственной судьбы. И то, что талисман пропал, Нодалю большой бедой не мнилось. Он по-прежнему держал в памяти и частенько повторял про себя:

«Речи вернет себе дарВместе со звуками слуху,Если возлюбит агарИ поцелует старуху.В зрение дверь отворитВзявший невинность крианки,Если глаза окропитКровью из девичьей ранки».

Но где же ему теперь отыскать старуху, способную разжечь страсть в его груди? Ведь Нодаль хорошо понимал, что даже если он перецелует всех старух в Галагаре, толку от этого не будет: саора ясно требовала прежде любви, а уж потом поцелуя.

Еще хуже выходило с невинной крианкой. Здесь пути к спасению отрезал ненавистный шаншарт, а единственная крианская девственница, о которой ему было ведомо, уже принесена в жертву царевичу, и притом безо всякой пользы.

Вот оттого-то и вздрогнул он, будто уткнулся в стену, когда разобрал у себя на спине это неразрешимое «куда?», и сам удивился тому, что именно вывел в тот же лум на песке перед собою. Это было то слово, которое он горячо шептал про себя, еще будучи шести зим от роду, когда за полночь продирался сквозь чащу Асфорского леса, чудом выбравшись из тинтедной ямы:

— Домой.

— Где твой дом? — сразу же вопросила спина.

— Сарфо, — ответил песок.

— Хорошо, завтра идем в Сарфо, — разобрал Нодаль и в порыве благодарности заключил плешивого мальчишку в объятья.

Утром следующего дня выступили в поход. Нодаль следовал позади с огромным мешком провизии, а впереди шел его поводырь, связавший себя с витязем ременным жгутом, таким прочным, что мог выдержать любую тяжесть и даже матерому цери не под силу было бы разгрызть его своими каменными зубами. На такой же привязи тащил он за собой вместе с Нодалем трехлетнюю дойную чиюгу, этот неиссякаемый запас целебного и сытного лелода.

Нодалю ведомо было, где они находятся и какой трудный путь им предстоит: сначала они спустятся с Галузских гор и, миновав редколесье предгорья, должны будут переправиться через полноводную Зиару, затем придется пройти Хабрейский лес, пересечь обширные степи западнее Зима и выйти к океанскому побережью, где стоит веселый и шумный Набир. А уж из Набира до Сарфо по прямой дороге останется не больше трехсот аэталов.

Но славный витязь не сомневался в том, что путь этот должен быть пройден, и только дивился преданности своего спасителя, без колебаний ответившего согласием на его просьбу. Теперь, благодаря спине и песку, он кое-что знал и о нем. Вац Ниулу от роду было четырнадцать зим. Десять из них он прожил с отшельником-неклотом по имени Дах Цаб в пещере возле Долины Кронгов. Сперва Дах Цаб вырастил и обучил листве и иным премудростям сироту Вац Ниула, а потом Вац Ниул ухаживал за смертельно больным стариком Дах Цабом и похоронил его подле пещеры, согласно одному из лапсагов, добровольно принимаемых неклотами. Какой случай соединил их под сводами пещеры в том месте, куда и на выстрел боялись приближаться жители Тахара, Вац Ниулу самому было неведомо, но он не сетовал на судьбу и неизменно добавлял к имени своего покойного наставника слова «почтенный» или «светлоумный».

В конце первого дня они спустились к подножию гор и остановились на ночлег, когда им стали попадаться первые деревья. И вновь листва помогла им объясниться; только теперь, поскольку песка под рукой не оказалось, Нодаль, как и его спутник, чертил свои слова прямо у того на спине.

По просьбе витязя Вац Ниул подвел его к вековой айоле и протянул свое единственное оружие — небольшой нож с широким, неумело заточенным лезвием. Нодаль попробовал лезвие пальцем и с невольной улыбкой вернул нож владельцу. Затем он смело вскарабкался на нижние ветви дерева и, ощупав их основания, выбрал из них наиболее подходящую по толщине. Крепко обхватив ствол и уцепившись за ветви повыше, он согнул в колене правую ногу и резко выпрямил, направляя стопу в основание избранной ветки. Вековая айола даже не пошатнулась, но ветка, по которой пришелся удар богатырской ноги, упала на землю, словно срезанная железной пилой.

Вслед за нею спустился Нодаль, в считанные афусы очистил толстую ветку от мягких иголок и хрупких сучков, обломил, отмерив необходимую длину, тонкий конец и таким образом изготовил увесистую айоловую дубину.

Жестом показав Вац Ниулу, чтобы тот удалился на безопасное расстояние, славный витязь с наслаждением начал жонглировать вновь изготовленным оружием. Дубина в его руках вращалась и порхала, как леверка над цветком, все легче, все быстрее — и в какой-то лум Вац Ниул, с восхищением наблюдавший за этим богатырским развлечением, ахнул, отступив на шаг, запнулся за колючий кустик лаплаха и повалился навзничь. Такого ему никогда прежде видеть не приходилось: Нодаль вовсе исчез на четверть лума, а на его месте явился сплошной темный шар, образованный вращающейся дубиной.