Кровь и свет Галагара - Аркадий Застырец

— Я разумею это так, что почетная смерть все же милее, — спокойно отметил тот и громко хлопнул в ладоши.

Вскоре все было приготовлено, царь облачен и усажен на троне, а вокруг трона толпились советники и арфанги, шепотом переговариваясь в предвкушении редкого зрелища. И вот в сопровождении несмолкаемого гула в тронный зал внесли продолговатый видрабовый ларец, под чьею крышкой, украшенной золотыми вензелями, на красной латкатовой подушке покоился простой, неухоженный с виду зайгал: без ножен, с пятнами ржавчины на лезвии и с почерневшей серебряной сканью на рукоятке.

— Великое горе! — без единой слезы в голосе молвил наследник. — Наш царь, криане, страдает неизлечимой болезнью. Мало того, наш царь находит, что более не в силах и не в праве над нами быть, а стать среди нас — ему не по роду и за бесчестие выйдет.

Все замерли, страшась пошевелиться, и он продолжал в полнейшей тишине.

— Но помнит славный Цфанк Шан великий завет Тац Фахата и, подобно ему, не желая в тумане истлеть, с блеском ныне сгорает: как некогда славный Тац Фахат в ущелье Буцуда, Цфанк Шан по доброй воле просит подать ему боевой зайгал…

Наследник обернулся к царю, но тот молчал, обмякнув на троне и бессмысленно выпучив свои грязно-желтые глаза с маленькими зрачками. Выждав два или три лума, наследник повторил с угрозой в голосе и, с мнимым почтением склонившись, сжал руку царю.

— Просит подать ему боевой зайгал, не так ли?..

— Прошу… — раздался глухой растерянный голос. И немедленно перед троном откинулась крышка видрабового ларца, а наследник извлек оттуда зайгал Тац Фахата и вложил его в руку царю.

В тот же лум все советники и арфанги простерлись ниц и сбивчиво «возроптали», как было положено по церемониалу.

— Не ропщите… — подсказал наследник.

— Не ропщите… — повторил за ним царь.

— Ибо оставляю вас новому царю по имени Шан Цвар.

— Оставляю вас. Шан Цвару…

— А он выведет вас невредимыми из этого страшного ущелья…

— Выведет из ущелья…

— И под его началом одолеете вы всех врагов ваших!

— Всех врагов ваших… одолеете…

Последние слова Цфанк Шан произнес почти шепотом. Силы его были на исходе. Из глаз и из носу текло, губа отвисла, и, наконец, он разжал руку, непроизвольно сжимавшую перед этим зайгал.

— Помоги же государю выполнить его последнюю волю! — вполголоса строго сказал наследник одному из жизнехранителей, возвышавшихся возле трона.

И в следующий лум под сводами тронного зала взревел нестройный хор подобострастных голосов:

— Долгих зим, великий царь Шан Цвар!

В крианском порту Эсба вечером того же дня было.

Войдя в город об руку с царевичем Ур Фтою, Трацар сразу заявил, что знает славное место, где никто не помешает их разговору и, к тому же, можно заказать отменный ужин из лучших приморских блюд. Этим хваленым местом, куда они добрались в итоге довольно долгих блужданий по эсбийским запутанным кварталам, оказалась небольшая харчевня, стоявшая у самой пристани и украшенная диковинным изображением безрукого агара с волосами дыбом и верхом на толстом голубом рузиаве.

— Харчевня «Зеленый рузиав» — вопреки вывеске, но в полном соответствии с истиной известил Трацар, вводя царевича в помещение с невысоким потолком и пятью добела выскобленными дощатыми столами в окружении здоровенных габалевых ослонов.

В этот нимех посетителей здесь оказалось немного: один безобидный пьяница, опустив голову на руки, дремал перед рофовой кружкой из глазурованного тайтлана, да двое почтенных агаров в распоясанных цадаловых диклотах и широкополых шляпах с кубообразными тульями вполголоса беседовали в углу, потягивая какой-то напиток из высоких и узких чарок.

Трацар повел царевича в противоположный угол, и, не успели они с удобством расположиться, как подбежал к ним проворный малый в складчатом лестерцовом переднике и с чистой цинволевой тряпицей на шее.

— О! Сам драгоценный Тэр Цат пожаловал! Внимательно жду ваших указаний.

— Приготовь, любезный, для нас с приятелем своего коронного рузиава, фаршированного распаренным корсом и кисленькой лирдой, а прежде подай красный бульон с арзатанами в раковинах и эсбийскую смесь для разгону, потом принесешь нам по большому бракрагу с жерфом и лиглоновым уксусом, по плошке инзужной икры и по хорошему куску печени букта в голечном масле.

— Значит, всего шесть блюд? А что будут пить драгоценные гости?

— Всего шесть? Нет, кажется, маловато. Знаешь, ты после принеси нам на сладкое по дюжине таргарских лацаев, чтобы вновь аппетит разгулялся — а там будет видно. А из питья подай-ка чего-нибудь помягче. Приятель мой крепкого не любит. Да вот, кстати, жив ли еще тот волшебный мирдрод стозимней выдержки, густой как смола мубигала и черный, как небо без звезд?

— Как не жив? Только для вас и берегу, драгоценный Тэр Цат? Прикажете сразу подать?

— Изволь, принеси кувшинчик рофа на полтора.

Расторопный малый умчался, через пару афусов возвратился со сказанным мирдродом и скрылся вновь, чтобы, как видно, похлопотать на кухне.

К тому времени, как на столе, одно за другим, стали являться изысканные эсбийские кушанья, царевич, не умолкавший и по дороге к «Зеленому рузиаву», успел завершить свой рассказ словами:

— Такова, дорогой Трацар, моя печальная история. Как видишь, я не сумел сберечь двоих верных слуг и обрек на страшную гибель невинное и слабое создание. Зрения при этом себе не вернул и к предназначенной цели ни на шаг не продвинулся. Что мне теперь делать, в отчаяньи даже не знаю!

— Как что? Для начала пособи мне управиться с этими великолепными яствами, а после подумаем вместе, что предпринять.

По прошествии нимеха они завершили трапезу, к которой сверх сказанного прибавили еще четыре блюда, и, потягивая мирдрод, в самом деле оказавшийся славным, закурили свои трубки.

— Не унывай, царевич! — с природной своей беспечностью заговорил Трацар. — Ведь единственная твоя невосполнимая потеря — царевна Шан Цот. Но ее ты уже довольно оплакал в каменном мешке Ог Мирга.

— А как же Кин Лакк? Да и витязь с посохом, где он теперь? Ведь Галагар велик, и всякое могло с ним случиться!

— Сперва о витязе с посохом. Поверь мне, благородный царевич, он жив. И если ты наберешься терпения, я в несколько афусов могу определить, где он теперь пребывает.

— Умоляю тебя, сделай так, если можешь, — и я поклонюсь тебе как могущественному дварту!

Трацар отложил трубку, затем, отогнув большие пальцы своих тонких рук, соединил ладони и плотно приставил их к переносице наподобие перегородки. Но этого царевич, понятно, видеть не мог, равно как и того, что проделывал его новый приятель следом. Он только слышал какое-то невнятное бормотание, из которого не понял ни единого звука и вздрогнул, услыхав внезапное восклицание: