Любовь, опять любовь - Дорис Лессинг

— Но любовь — благороднейшая форма слабоумия, — парировала Сара.

— Вы очень добры, Сара.

— Вам не приходило в голову, что раз уж я безнадежно влюблена, то, естественно, пытаюсь себя подбодрйть.

— Вам давно известно, что я беззастенчивый эгоист, и потому ваша влюбленность интересует меня лишь постольку, поскольку у меня есть товарищ по несчастью.

— Любящий лишен всякого разумения. Но лучше час самоотверженной любви, чем целая жизнь, прожитая бесцветно.

— Да, но не забывайте, что поэты говорят о любви, а не о горе. Быть влюбленным можно и не желая себе смерти.

— Признаю, об этом я забыла.

Генри отошел посмотреть на новое здание, понаблюдать за процессом освоения его пользователями, а она осталась в заднем ряду, на всякий случай придерживая место рядом. Затылок ей почти щекотали розовые мальвы, напоминавшие сидевших на ветках мотыльков. Далее куст желтых роз. Зеленый газон… Спокойный, уравновешенный ландшафт, совершенно английский. И столь хорош для оформления спектакля… Однако это солнце и эта почва не для Жюли. И здесь не случится то, чего не предусмотрели и что случилось во Франции: сотни незапланированных зрителей не облепят лужайку, не будут толпиться между пиниями, дубами, оливами и скалами, как разбойники и бродяги — деталь, придавшая дополнительное очарование французским гастролям.

Начало. Четыре блестящих офицера (трое из них статисты) вышли к двум ожидающим их женщинам. Женская пара, однако, сильно изменилась, баланс между матерью и дочерью сместился. Жюли намного активнее. Салли сильно похудела, до прежней статной матроны ей далеко, алое платье ушито, там и тут что-то подложено; дама она высокая, стройная, ее поучения и наставления дочери приобрели налет соперничества, ибо, естественно, офицеры не слепы и не могут оставить такую красавицу без внимания. Интересный аспект, но не то, что было задумано.

В остальном все по-прежнему. Поль ухаживает за Жюли под аккомпанемент пресноватой баллады, Сильвия Вэрон плачет над разбитыми мечтами о будущем дочери. Цикады отсутствуют, но дрозд в боярышнике забеспокоился во время бегства любовников. Затем действие перенеслось на юг Франции — так утверждалось в программке. Тут сомнения рассеялись: на юге, во Франции, Жюли чувствовала себя лучше. До Мартиники оттуда рукой подать, вот она, за морями. Здесь же Мартиника воспринималась сквозь призму тропических островов капитана Кука и гедонизм южных морей (даже океан, между прочим, иной). Жюли и ее маман смотрелись как заблудившиеся викторианские дамы, и сентиментальную балладу зрители приветствовали ассоциативным смешком, не имеющим ничего общего с Жюли. Кто из собравшихся не помнил дедушек да прабабушек с тетрадями нот и пластинками на семьдесят восемь оборотов, собравшихся вокруг фортепиано, из которого какая-нибудь юная или не столь юная леди извлекала «Индийские любовные ритмы» либо «Дорогу в Мандалай»? В Бель-Ривьере Жюли, отвергаемая обществом, тем не менее, признавалась дальней родственницей мадам де Севинье, мадам де Жанлис, духовной дочерью Жорж Санд. Здесь же эта страстная особа вызвала в памяти сестер Бронте, жизнь которых окутана вечным серым дождем. Здешняя публика не растворялась в повествуемой истории, в отличие от тамошней, внимавшей повествованию в лесах, в которых эта история рождалась, под музыку реки и цикад, перемежавшуюся с музыкой Жюли.

Генри пробормотал:

— Фиаско.

— Ерунда! — возразила Сара. — Просто иное звучание.

— Вот именно. Настолько иное… Мать родная не узнает…

Третье действие оттенили мягкие северные сумерки, неземная музыка позднего периода творчества Жюли заполнила пространство, блуждала между деревьями. Где-то неподалеку прощались с уходящим днем черные дрозды. В небе появилась луна в последней четверти, похожая на недоеденную заплесневевшую вафлю; вскоре, однако, ушедшее за горизонт солнце вычистило ее до золотого сияния. Луна смерти Жюли. Скворцы подняли шум между многочисленными дымоходами дома, задранными к позлащенному звездами небу. Оправившийся Генри поведал Саре по секрету, что непременно затребует добавку за спецэффекты.

— И доплату за риски, — пробормотал он ей на ухо, восстановив беспечальную интимность.

Публика захлопала с энтузиазмом, бледневшим, однако, в сравнении с бешеными эмоциями Бель-Ривьера.

Стивен и Элизабет выполняли заключительное действо, принимая на солидном фоне своего мрачного дома поздравления от родственников, знакомых, знакомых родственников и родственников знакомых, сохраняя здоровый юмор, готовые равно к успеху и неуспеху, который тоже иной раз сопровождал их мероприятия. На фоне зеленой изгороди застыла Сюзан, уже в своей собственной одежде: обтягивающих черных брюках, черной шелковой кофточке-футболочке, поблескивая серебряными украшениями, попирая травку черными «средневековыми» башмаками, вероятно, похожими на то, что и вправду носили обитатели этого дома столетиями раньше. С искренними слезами на глазах она следила за священнодействием хозяйской пары. Родилась Сюзан в жалком домишке на окраине Бирмингема, и эта сцена для нее представляла апофеоз славного пути.

Местный фонд искусств устроил для труппы прием. Стивен и Элизабет оповестили всех, что «явка обязательна».

— Мы можем это мероприятие пропустить, но вам придется там появиться. Таков порядок, — заявила Элизабет голосом, не допускающим возражений, сценическим голосом толстосумов. — Мы зависим от них. Без их благорасположения мы и сезона не протянем.

Уже подошел автобус.

Сара спряталась в тени кустарника, наслаждаясь невидимостью, но Генри ее обнаружил.

— Ох, и налакаюсь я сегодня, — пообещал он ей на ухо тихим голосом.

— Очень жаль.

— В иное время, в ином месте, Сара.

— Здесь иное место, сейчас иное время, Генри.

— Ох, Сара…

Первое «Сара» прозвучало далеко не иронично, но второе уже высмеивало все на свете. Она отвернулась, понимая, что тихий голос, особенно надежное средство для передачи дурных вестей, сообщил ей: «Так-то вот, окончательно, навсегда».

— Что ж, спокойной ночи, — пожелала она ему голосом спокойным, но готовым сорваться, и последовала за Сюзан, лицо которой сияло, слезы сверкали в лунном свете.

— Разве это не прекрасно? — жарко выдохнула она. — Разве это все не прекрасно?

Стивен вернулся в дом, а Элизабет отделилась от него, снова стала половиной другой пары, с Норой.

6 автобусе Сара села рядом с Мэри Форд, приготовившей свою камеру к съемкам на приеме.

— Жаль, что нельзя состыковать Билла и Сюзан, — размышляла вслух Мэри. — Прекрасная была бы пара. — Мэри выглядела усталой. Мать ее чувствовала себя все хуже, врач советовал сдать ее в интернат, но Мэри все откладывала окончательное решение.

— Однажды это случится и со мной.

— И со мной, — добавила Сара.

Во время приема Сара вела себя примерно, как и все его участники. Беседовала со всеми, кто хотел с нею пообщаться, улыбалась в фотообъективы с нескончаемым множеством местных бонз разного масштаба, оказавшихся все как один поклонниками искусств. Генри держался молодцрм, не качался, пронзал ее многозначительными взглядами, почти не придуривался и, наконец, исчез с воспламенительной улыбкой. Да и черт с ним, подумала она. Сюзан оказалась в плотном кольце мужчин — что ж, ее удел. Судя по виду ее, девушка сознавала, что представляет собой значительную ценность, и не собиралась ослаблять бдительность, чтобы кто-нибудь ею не овладел без всякого на то права.

Сара уже сидела в автобусе, одна на сиденье, когда через спинку спереди повернулся к ней Эндрю, поигрывая кривой усмешкой.

— Вы специально поселили меня вне дома.

— Я ночлегом не ведаю.

Эндрю не поверил. Конечно, он понимал, что ей достаточно намекнуть хозяйке… Все еще улыбаясь, он скрестил на спинке руки, уперся в нее взглядом своих голубых глаз.

— Почему нет, Сара Дурхам? Скажите, почему? Вы дура, Сара Дурхам. — И он наградил ее глупое упрямство кратким смешком. Затем он снял руки со спинки, ткнул ее еще одним взглядом — серьезным — и исчез. Двинувшийся автобус обогнал Эндрю, и Сара ощутила на себе еще один его взгляд, от которого у нее перехватило дыхание. Что ж, возможно, она помешалась.

Никогда Сара не баловалась снотворными пилюлями, транквилизаторами, не напивалась, чтобы заснуть или забыться. Сегодня она жалела об этом. Генри через три двери по коридору, мог бы, если бы запотел… Но он не захотел. И умышленно надрался вдрызг… Если бы его жена не оповестила о прибытии… с любимым сыночком… Что тогда? Интересный вопрос, но стоит ли размышлять над ответом, которого все равно не получишь и который ничего не значит… Сара глядела в окно, где луна вырезала черные тени на газоне. Где-то между левым плечом и грудью скапливалась ноющая пустота. На этом месте когда-то лежала чья-то голова. Она закрыла глаза и положила туда руку. Серый свет уже копошился в кустах, птицы начали утреннюю возню, когда она наконец заснула ненадолго. Призрачные губы целовали ее, невидимые руки обнимали… Проснулась она и вернулась к окну, когда дом еще спал, хотя раннее солнце уже заливало сад. Яркое, не английское солнце; пышное, не английское лето…