Гончаров - Владимир Мельник

Автор «Фрегата «Паллада»» сумел разглядеть всю крупность фигуры будущего святителя. Прежде всего, Гончаров вполне осознал доминанту духовной деятельности владыки Иннокентия — его апостольство. И осознал, очевидно, не только потому, что владыка апостольствовал среди язычников. Очевидно, и на самом себе ощутил Гончаров духовную силу епископа Иннокентия, поразившего писателя простой величавостью своего монашеского облика и духовного подвига. Современный исследователь пишет, что в XIX веке «тенденции отхода от веры и Церкви, а также проникновения в Церковь чуждых Православию «модных» религиозных веяний получили дальнейшее и быстрое развитие. Апостольство в такой сложной обстановке должно было осуществляться по отношению к людям, уже отошедшим или сознательно отходящим от Православия, а это было стократ более трудным, чем апостольство среди «детей природы» — язычников, еще не ведущих истины. Послужить на таком поприще мог с успехом тогда только святитель Иннокентий, сочетавший в себе глубочайшее смирение и сердечную простоту с величайшей апостольской ревностью и твердостью».[184]

Владыка вступал на московскую кафедру в то время, когда Гончаров заканчивал свой роман «Обрыв», направленный против разрушительных тенденций в обществе и Церкви. В фигуре святителя Иннокентия вышедший из либеральной среды Московского университета и петербургских салонов писатель видел живой и укрепляющий дух образец православной веры.

Между прочим, в сознании романиста подвижничество святителя Иннокентия было частью подвижничества русского народа и Русской церкви в Сибири. Портрет владыки Иннокентия органично вписывается в сибирских главах «Фрегата «Паллада»» в широкую картину освоения и просвещения светом цивилизации и христианской веры языческих народов, живущих за Уралом. Писатель упоминает «апостола Сибири» как первооткрывателя короткого пути к Охотскому морю: «С сухого пути дорога от него к Якутску представляет множество неудобств… Трудами преосвященного Иннокентия, архиепископа Камчатского и Курильского, и бывшего губернатора камчатского, г[осподина] Завойки, отыскан нынешний путь к Охотскому морю и положено основание Аянского порта… По этой дороге человек в первый раз, может быть, прошел в 1845 году, и этот человек, если не ошибаюсь, был преосвященный Иннокентий… Он искал другой дороги к морю, кроме той, признанной неудобною, которая ведет от Якутска к Охотску, и проложил тракт к Аяну».[185]

Естественно, что более всего Гончарову запомнились события, близкие ему как писателю: это перевод Евангелия на языки сибирских народов: «Я случайно был в комитете, который собирается в тишине архипастырской кельи, занимаясь переводом Евангелия. Все духовные лица здесь знают якутский язык. Перевод уже вчерне окончен. Когда я был в комитете, там занимались окончательным пересмотром Евангелия от Матфея. Сличались греческий, славянский и русский тексты с переводом на якутский язык. Каждое слово и выражение строго взвешивалось и поверялось всеми членами».[186] В 1852 году владыка Иннокентий и некоторые священники его епархии начали поистине подвижнический труд по переводу книг Ветхого и Нового Завета на якутский язык. Священники Е. В. Протопопов, Д. В. Хитров, H.H. Запольский, М. С. Ощепков, П. П. Попов и Д. В. Попов собирались в доме владыки Иннокентия два раза в неделю после основных своих трудов и занимались этой важной, с виду неприметной работой. В 1858 году были напечатаны на якутском языке Книга Бытия, Евангелие, Деяния Святых Апостолов, «Божественная литургия Иоанна Златоуста и требник» и «Часослов и псалтир».

Фигуры владыки Иннокентия и его сподвижников-миссионеров стали для Гончарова некоторым ободряющим утешением после невыгодного для русских сравнения православного и католически-протестантского миссионерства в Азии. Глядя на то, как рука об руку идут в Китае, Японии, Корее католическое миссионерство и открытие факторий, писатель мог лишь надеяться на изменение ситуации в пользу России: «Кажется, недалеко время, когда опять проникнет сюда (в Японию. — В. М.) слово Божие и водрузится крест, но так, что уже никакие силы не исторгнут его. Когда-то? Не даст ли Бог нам сделать хотя первый и робкий шаг к тому? Хлопот будет немало с здешним правительством — так прочна (правительственная) система отчуждения от целого мира!» Лишь попав в Сибирь и повстречавшись с владыкой Иннокентием, Гончаров осознает, что у России есть свое самобытное и широкое поле миссионерской деятельности. Писатель рисует поистине апостольский портрет будущего святителя: перед ним встала «мощная фигура, в синевато-серебристых сединах, с нависшими бровями и светящимися из-под них умными ласковыми глазами и доброю улыбкой». Несколько строк из очерка «По Восточной Сибири» дают представление о разговоре, который состоялся у архиепископа Иннокентия с Гончаровым. «Преосвященный расспрашивал меня подробно о моем путешествии и всей эскадры тоже». Беседовали и о миссионерстве владыки, о московском митрополите Филарете (Дроздове), о жизни и познаниях которого будущий святитель говорил «с большим увлечением».

Ни в одной, пожалуй, другой книге воспоминаний о святителе не найдем мы столь метко зарисованных черт характера и поведения его в быту. Во «Фрегате «Паллада»» рассказано несколько любопытных случаев из жизни владыки Иннокентия. Сведения Гончарова в этом плане просто неоценимы: «Преосвященный не звал никогда к себе обедать. Он держался строгой монашеской жизни: ел уху да молочное, а по постным дням соблюдал положенный пост. А светским людям, по его мнению, необходимо было за обедом мясо»*. Правда, именно для писателя было сделано исключение как для гостя в сибирской глухой стороне: владыка приглашал его на вечерний чай. «Он выставлял тогда целый арсенал монашеского, как он говорил, угощения. Кроме чаю, тут появлялись чернослив, изюм, миндаль и т. д.». Святитель Иннокентий был самой крупной личностью, которая встретилась Гончарову во время его кругосветки. Кроме того, следует упомянуть о его восхищении генерал-губернатором Восточной Сибири H.H. Муравьевым-Амурским: «Патриот, человек бодрый, энергичный, умный до тонкости и самый любезный из русских людей… Имя его довольно популярно у нас: все знают, как сильно и умело распоряжается он в Сибири, не секрет уже и то, что он возвратил России огромный и плодоносный лоскут Сибири по реку Амур включительно…»[187] Патриотизм русских государственных людей Гончаров отмечал всегда, не мог не отметить и в архиепископе Иннокентии, и в Муравьёве-Амурском. Генерал-губернатор в те годы говорил: «Пусть в названиях станиц будет жить память о наших предках, радением и подвигом своим сделавших эту землю русской».