Меч Немезиды - Данил Корецкий

— Во, шавки безмозглые, — Муравей поежился, глубже воткнул голову в воротник куртки. — И чего орут-то?

— Лабухов встречают, — мрачно ответил Жердь.

Они стояли на перроне у открытой двери соседнего купейного вагона, оглядывая выходящих пассажиров.

— А что за лабухи? Серьезные — или так, приблатненные?

— С пулей в башке, — Жердь через плечо покосился на двух рослых негров, выскочивших из спального вагона, пожевал губами и длинно сплюнул на асфальт.

— Не понимаю я этой современной музыки, — глубокомысленно заметил Муравей. — Слова есть, смысла нет. Звуки какие-то тоже есть, а мелодии — хрен. Пык-мык, как из жопы. И чего эти шавки бесятся — хоть убей, не пойму…

— Ничего, у нас своя музыка будет, — сказал Жердь.

— Ага, — с сомнением произнес Муравей. — Хрен-на-ны называется.

Он упрямо выдвинул вперед челюсть, сморкнулся, вытер пальцы о джинсы.

— Не возьму в толк, что ты задумал, — продолжил он. — Дело гнилое. Отловить его, сучару, башку отстрелить — и все. А ты Зимний штурмовать затеял…

— Хватит бздеть, — сказал Жердь. — Вон, подарок прибыл, гляди.

Он глазами показал Муравью на последнего пассажира, вышедшего в тамбур. Муравей кивнул и подобрался. Пассажир подождал, когда на перрон выберутся мамаша с дочкой и чемоданом на колесиках, затем подхватил две огромных спортивных сумки, легко спустился по ступенькам и остановился перед Жердем и Муравьем.

— Ну? — сказал он вместо приветствия.

Жердь покосился на сумки:

— Привез?

— А ты не видишь?

— Чисто?

— Аптека.

— Ладушки. Пошли.

Закончив этот краткий диалог, тройка направилась к выходу с перрона. У стеклянных дверей вокзала к ним присоединился еще один тип, у которого из рукавов куртки выглядывали синие от наколок пальцы. На парковке поджидала неприметная «Лада-десятка».

Через полчаса Жердь распахнул дверь покосившегося флигеля на Богатяновке, который стал на время их штаб-квартирой. В передней валялись грязные ботинки и пустые баллоны из-под пива, под сломанной вешалкой навалена одежда. Пахло сыростью. Жердь и Муравей проводили гостя в кухню, закрыли дверь. Откуда-то из соседних комнат доносился негромкий говор — там отдыхали Жердевы отморозки, ударная часть бригады.

— Такие вот дела, Шнур, — сказал Жердь. — Сам видишь…

Шнур — поскольку именно под этой кличкой гость был известен в окружении Дяди — Караваева, — опустил сумки на пол и хмуро огляделся:

— Видал и похуже.

Муравей метнулся к буфету, достал кусок колбасы, хлеб, початую бутылку водки, поставил на стол.

— Не, — сказал Шнур, — жрать не буду. Давай к делу. Чего звал? Тюрьму штурмовать надумал?

— Сперва покажи, чего привез, — сказал Жердь.

— Что заказывали, то и привез.

Шнур наклонился, расстегнул «молнию». Жердь и Муравей заглянули внутрь. Муравей едва не подавился колбасой и закашлялся. Жердь врезал ему по спине, после чего на кухне воцарилось молчание.

— «РПГ-32», — прервал паузу Шнур. — «Вампир».

— Чего? — не понял Жердь.

— Новейший супергранатомет. Пробивает любую броню, даже с активной защитой. А есть термобарические заряды. Про вакуумную бомбу слышал?

— И ты умеешь с ним управляться? — спросил Жердь.

— А какого бы хрена тогда я сюда перся?

Муравей хмыкнул, отошел к столу, отрезал себе еще колбасы.

— Да толку-то! — проговорил он с набитым ртом. — Гаубицу еще приволокли бы! Много кипежу из хрен-на-ны…

— Закройся, — велел ему Жердь. — В общем, Шнур, план у меня такой. Сегодня местный пахан, Козырь, день рождения отмечает. Он чует, что жареным пахнет, поднял всех своих клоунов по тревоге, да небось и ментов зарядил. Гулять будет в своей точке на набережной. Охраны наставит — мама не горюй. Километр так точно оцепит… Сечешь?

Шнур покосился на Муравья, который озабоченно сновал взад-вперед между столом и дверью.

— Погодь-погодь, так что — твой гранатомет за километр достанет? — Муравей остановился.

Шнур посмотрел на него как на идиота:

— Нет. Семьсот метров — предел. Но лучше с меньшей дистанции.

— Так что тогда толку с этой трубы?! — заорал Муравей на Жердя. — Понты проколотить решил, чтоб перед шефом отчитаться? А нам один хрен с пацанами под пули лезть? Это и есть твой гребаный план?!

Жердь ударил Муравья по плечу. Вроде дружески, но так, что тот перекосился.

— Мозгов у тебя, Муравей… как у насекомого, — снисходительно заметил он. — Твое дело молчать, слушать и делать, что я говорю!

— И шкуру свою подставлять, да? — осклабился Муравей.

Жердь грохнул кулаком по столу, бутылка водки слетела на пол и разбилась. В соседней комнате смолкли разговоры. Муравей стер ухмылку.

— Еще раз встрянешь… Урою. Понял?

— Понял, — Муравей достал из кармана зубочистку и принялся ее грызть.

— А план у меня, Шнур, такой…

Ермолай лежал в кустах, лицом вверх, рядом с недавно засыпанной траншеей. Глаза открыты, обожженный порохом лоб продырявлен точно посередине. Одна нога разута, наружу торчал зеленый носок. Грязная туфля, снятая с ноги, была кем-то с силой всажена в разорванный рот.

Козырь стоял в двух шагах от трупа, заложив руки за спину, прямой как струна. Волкодав нерешительно топтался рядом. Умный, надвинув брови на глаза, смолил уже вторую сигарету. Корень, Тапок и остальная братва сгрудилась на почтительном расстоянии.

— Они будут молиться, — произнес Козырь громко, чтобы слышали все. — Молиться, чтобы сдохнуть хотя бы так, как сдох Ермолай… Но хрен им это поможет.

Помолчали. Тапок хотел было что-то добавить, но его толкнули в бок, и он закрылся.

— Сегодня у меня день рождения, — продолжил Козырь. — Москвари знали. Этот подарок я им не забуду. Заметано… У него кто-то был?

Все не сразу поняли, что он имеет в виду. Первым нашелся Умный:

— Сестра вроде бы… где-то в Нижневартовске.

— Закопайте его здесь.

Козырь повернулся и пошел в сторону базы. Умный потянулся следом. Волкодав быстро отдал распоряжения, касающиеся «похорон», велел Корню с остальными дожидаться распоряжений, а сам поспешил следом за шефом. Когда он вошел в сырой, нетопленый гостевой домик, там уже шло совещание.

— Шакал, Киркос, Фанат, Винт… Всех на уши. Всех людей, какие есть, — в город, на вокзалы, в гостиницы, в агентства. Искать. Умный, ты передашь им приметы: одежда, рост, все такое… У Киркоса есть мазила один, он тебе фоторобот слепит. Размножишь. Чтоб у каждого бойца было по картинке. Где тот шустрик, что следил вчера за москварями в сквере?

Козырь и Умный повернулись к только что вошедшему Волкодаву: наблюдатель был из его личной команды. Волкодав понял, куда они клонят.

— По городу шарит, наверное, где еще… — на ходу соврал он.

— А не свалил бы тогда из сквера, и шарить бы не пришлось. И Ермолайку бы мы не потеряли… Верно, Козырь? — подпел Умный.

Волкодав холодно взглянул на него. Похоже, Умный решил воспользоваться ситуацией и застолбить все места рядом с шефом, сделаться его главным визирем, правой и левой рукой одновременно. Вот только по Митьке ли кафтан?

— Шустрику я подписываю смертный приговор, он просрал мое доверие и свои прямые обязанности. Ты, Волкодав, с ним в доле.

Козырь поднялся с места, неспешно подошел к телохранителю и с размаху отвесил ему хлесткую пощечину. Волкодав пошатнулся, побледнел, только щека вздулась и побагровела. Козырь так же неспешно вернулся и сел на место.

— Но по случаю дня рождения обоих вас прощаю. С шустриком своим разберись сам, и чтобы он мне на глаза больше не попадался.

— Я понял, — прохрипел Волкодав.

Злоба душила его, дикая злоба. Только не на Козыря, конечно, — потому что Козырь всегда прав, Козырь кода-то вытащил из говна его — обычного воронежского гопника, безмозглого щенка, вытащил и сделал тем, кто он есть… Волкодавом. И злился сейчас Волкодав только на себя, а еще на своего наблюдателя, упустившего москвичей. Пусть шеф по доброте душевной помиловал этого придурка, Волкодав миловать его не собирался. Вот только не мог придумать ему подходящей лютой кары…

— Умный ищет москвичей, а на тебе, Волкодав, сегодня вся охрана. Не обосрись на этот раз. Я решил не отменять стол. — Козырь выпрямился, положил на стол тяжелые кулаки. — Праздник будет. И все, как планировалось. Иначе эти пидоры московские решат, что мы зассали.

— Верно, — кивнул Умный. — Стратегически это правильное решение.

— А ты приволоки их мне сюда часикам к восьми, — глянул на него Козырь. — Это будет еще правильнее. И повеселимся заодно душевно.

— Конечно-конечно… Но я вот что еще подумал, Козырь, — Умный приподнял брови и задумчиво почесал подбородок. — Война началась, это факт… Пусть даже мы москвичам сегодня кишки выпустим — так ведь на этом не закончится… Ни в восемь часов, ни в девять, верно?