Рассмешить богов - Оксана Панкеева

Большей глупости Кира не могла даже вообразить, но сказать это вслух было бы откровенным издевательством над больным человеком. Шеллар тоже ограничился неопределенным кивком и продолжил допрос:

— А если бы он попросил твоей руки, ты бы согласилась?

Акрилла молча кивнула, даже не обратив внимания на вопиющую нереальность предположения. Видимо, любая альтернатива монастырю сейчас казалась ей заманчивой и соблазнительной.

— Отлично, — улыбнулся король. — А теперь ступай к себе, исправно выполняй все назначения преподобного Чена и жди дальнейших распоряжений. Кто знает, если кавалер Лаврис с таким трепетом отнесся к твоим переживаниям, может, он еще и не совсем пропащий человек. Может, он на самом деле пожелает… Словом, спокойной ночи.

— Шеллар… — неуверенно окликнула Кира, когда они остались одни, — ты это серьезно? Насчет Лавриса?

— Абсолютно, — рассмеялся король и, докурив трубку, выбил ее и спрятал в карман. — Я же говорил, что на этот раз Лаврис доигрался. Нет, какова наглость — среди бела дня, посреди дворца, чуть ли не в присутствии родителей… Представляешь, Кира, ведь все время, пока Акриллу песочил папенька, кавалер Лаврис находился в ее комнате! Интересно, в шкафу, под кроватью или в ванной?

— Но откуда ты узнал?

— Да это была самая вероятная версия. Он уже вторую неделю вокруг этой девицы круги наматывал, и мне только было интересно, когда же она сдастся.

— А почему ты решил, что он вдруг женится? Неужели Лаврис способен на что-то большее, чем переспать и бросить?

— Потому, — Шеллар вдруг перестал улыбаться, — что если он только попробует отказаться, я даже не знаю, что с ним сделаю!

Он грозно сдвинул брови, развернул плечи, вмиг прекратив сутулиться, и, решительно распахнув дверь, громогласно рявкнул в приемную:

— Лаврис! Немедленно ко мне, негодяй!

Последнее выступление его величества было великолепным шедевром ораторского искусства. Самые великие барды рыдали бы, случись им узреть сие великолепное зрелище. Бедный Лаврис краснел и бледнел, дрожащим голосом пытаясь разъяснить, где потерял свой Пурпурный Бант, что делал в комнате дамы средь бела дня в одних трусах и как посмел прятаться под кроватью, когда бедную девушку морально изничтожал грозный папенька. Несчастный седьмой паладин стоял навытяжку и только моргал, когда король расписывал по пунктам его дальнейшую судьбу, как то: исключение из корпуса, лишение дворянства, изъятие части высоких наград и предание суду. (Хотя ничего преступного Лаврис не совершил, Шеллар каким-то образом подвел его поведение под четыре статьи одновременно.) Когда же бедный паладин был уже морально готов броситься с того самого моста, его величество предложил единственную альтернативу:

— Завтра утром ты пойдешь к кавалеру Танта… Сам найдешь гостиницу где он остановился, побегаешь, тебе полезно. Итак, пойдешь к нему и попросишь руки этой несчастной девицы, которую ты опозорил на всю столицу. Уговаривай папеньку как хочешь: падай на колени, пой баллады о своей роковой любви, клянись и угрожай самоубийством — словом, поступай как сочтешь нужным, и горе тебе, если папенька не даст своего родительского благословения. Можешь для моральной поддержки взять с собой Элмара и паладинов, чтобы они расхваливали тебя дружным хором. Но если ты к послезавтрашнему утру не сообщишь мне дату своей свадьбы, можешь навеки попрощаться с плащом паладина и отправляться искать подвигов на большую дорогу.

Когда окончательно павший духом герой-любовник скрылся за дверью.

— Вот и все, — засмеялся Шеллар. — Послезавтра я еще с кавалером Танта побеседую, и можешь считать инцидент исчерпанным. Все очень удачно получилось — на этот раз я все-таки женю Лавриса, а заодно избавлюсь от этой перепуганной дурочки, которая до сих пор меня боится, хотя и знает, что бояться нечего.

— А вместо нее не появится еще одна такая же? — поспешила уточнить Кира. — Ты мне адъютанта обещал…

— Обещал, — согласился король, — и не отказываюсь от обещания. Но не сейчас. В данной ситуации куда нужнее будет телохранитель. Так что с адъютантом придется подождать. Я уже присмотрел для тебя новую «придворную даму» и только придумывал, как бы освободить для нее место. Для всех она будет просто человеком свиты, как и прочие. На самом же деле это первоклассный специалист. Стрельба, рукопашный бой и магическое образование. Давно уже хотел ее к тебе пристроить, но все не получалось… словом, все складывается как нельзя лучше. Одно мне в этой истории не нравится.

— Что именно? — спросила королева.

— Ну скажи, ради всех высших сил, неужели королю нечего больше делать, кроме как заниматься разбором мелочных дрязг и улаживать чью-то личную жизнь?

Глава 8

Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается.

Ночь светла и прохладна, луна висит над башнями королевского музея, и легкий ветерок несмелыми перебежками пробирается в распахнутое окно. Ночь полна звуков. Тихо сопит во сне бестолковый щенок со странным именем Шарик, скрипит оконная рама, где-то внизу ходит стражник, позвякивая доспехами. А вверху плачет гитара, пронзительно и надрывно, нагоняя грусть и ностальгию. Где-то там, на пустой площадке Центральной башни, а может, прямо на зубцах, сидит несчастный принц и с грустным звоном рассыпает осколки своего разбитого сердца.

Может, завтра они с Эльвирой помирятся — и то, что в эту ночь кажется трагедией всей жизни, уйдет в прошлое как досадное недоразумение. Но сейчас ему больно, и все, кто не спит, слышат эту боль.

Правда никто, кроме одного непочтительного подданного, не услышал, как позорно его высочество слажал в четырнадцатом такте и как он смазывает фиоритуры, слишком сложные для барда-недоучки.

«Да заткнись же ты, гад, не рви душу, без тебя тошно! — с тоской подумал Кантор, отвлекаясь от печальных раздумий. — Для того ли я эту песню написал, чтобы ты ее похабил вот таким образом? Неужели нельзя страдать потише!»

Сказать, что Кантору было плохо, — это ничего не сказать. Все было намного хуже, но более точного слова для определения своего душевного состояния он в тот момент не нашел. Проснулся молодой человек почему-то на коврике в обнимку с Шариком, а какие демоны его понесли спать к Мафею, не помнил. То ли придворный мистик непонятно какой дряни намешал в свою микстуру, то ли пациент так хотел спать, что на ходу задремал и добрался до коврика уже в бессознательном состоянии.

Мафея дома не было. Оставленная на столе записка умоляла никуда не уходить до его возвращения или до возвращения короля. Кантору было по большому счету начхать на эту записку, но не хотелось опять шляться среди ночи по дворцу и натыкаться на начальство, пусть даже он был безукоризненно трезв. Спать тоже не хотелось, хотя действие успокоительной микстуры еще не совсем закончилось. Скорей всего, какое-то воздействие еще осталось, так как мистралиец чувствовал себя таким спокойным и рассудительным, что самому было странно. Итак, решив никуда не ходить и хоть раз в жизни поступить так, как его просят, Кантор уселся на подоконник и от нечего делать задумался о прожитом дне под аккомпанемент музыкальных страданий товарища Пассионарио. Внутренний голос, который тоже выспался и желал пообщаться, усердно помогал хозяину анализировать свое поведение, хотя его никто об этом не просил. И вообще, Кантор предпочел бы, чтобы этот язвительный комментатор заткнулся и помалкивал.