Золотой век предательства. Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова

В ответ он лишь протянул ей раскрытую ладонь, на которой тут же вспыхнул яркий язычок пламени. Ямада неотрывно смотрел на огонёк, и он становился всё больше и больше, пока в конце концов не принял форму огненного цветка, напоминавшего лотос.

Затем огонёк резко взмыл с ладони Ямады и принялся описывать круги возле Уми, превращаясь то в огненную птицу, то в длинного, словно змея, дракона. Уми не могла оторвать от огонька глаз: таких чудес ей ещё не доводилось видеть!

– Как красиво, – прошептала она. На какой-то миг ей захотелось коснуться гребня огненного дракона, но Ямада вовремя успел перехватить её руку.

– Никогда не прикасайтесь к колдовскому пламени, – предостерёг он Уми. – Как и драконий огонь, оно будет гореть до тех пор, пока не сожжёт дотла то, к чему однажды прикоснулось.

В подтверждение своих слов Ямада кивнул в сторону обгоревшего остова храма, который безмолвной и скорбной тенью возвышался за их спинами. Уми содрогнулась, осознав, в какой опасности она только что находилась.

– Пока я рядом и контролирую свои силы, огонь не причинит вам вреда, – словно прочитав её мысли, поспешил успокоить Ямада. – Я лишь предостерёг вас на будущее: если вам однажды снова доведётся столкнуться с колдовским огнём, вы будете знать, что делать.

Уми лишь кивнула в ответ, надеясь, что этого никогда не случится.

Ямада тем временем продолжил свой рассказ:

– Чем дольше совершенствовали люди свои знания о колдовстве, тем лучше они сознавали, какой опасной оказалась одна из стихий. В отличие от огня, воды, земли, дерева и воздуха, металл мог только накапливать ки, а вот отдавал её крайне неохотно. Металл оказался самой негармоничной среди всех стихий, и потому он был опасен. Сегодня он мог одарить колдуна невероятной силой, а завтра убить его за малые крохи магии, которую человек попытался бы взять взаймы.

– Получается, колдуны не берут магию из ниоткуда, а черпают её из природы? – сообразила Уми.

Ямада кивнул.

– И да, и нет. У каждого живого существа есть свой запас жизненной энергии, и чем его больше, тем дольше длится его существование. Если использовать для колдовства только свой запас, то долго ты не протянешь: даже простое заклинание требует много сил. Поэтому колдуны обращаются к стихиям: с их помощью можно совершенствовать свои знания о мире и оттачивать владение магией. Но и у этого обращения тоже есть своя цена: за «подпитку» у стихии колдуны также расплачиваются собственными жизненными силами. Сколько отнял ты у природы, столько ей и должен отдать. На законе гармонии зиждется наш мир.

– А отступники нарушают его, – пробормотала Уми. Перед её внутренним взором возникло видение того, как легко взломщик сломал навесной замок, который послушник повесил на двери храма, и как потом двигалась цепь, подчиняясь воле колдуна, словно она была живым существом.

Хотя Уми говорила тихо, но Ямада услышал её.

– Вы всё поняли правильно, молодая госпожа Хаяси. Чем больше становилось людей, которых прельщала сила металла, тем больший разлад воцарялся в мире. К тому же, многие колдуны гибли во цвете лет, пытаясь овладеть силой металла, и потому мудрейшие среди нас однажды приняли решение отказаться от взаимодействия с этой стихией.

Но не все смирились с изменением порядка. Тех, кто обращается к металлу, остальные колдуны стали называть «отступниками». Эти люди утратили мудрость, предпочтя ей силу. Так между колдунами поселился раздор, и с течением времени он становился лишь крепче.

– Но что искал этот человек? И зачем ему потребовалось сжигать святилище и убивать ни в чём не повинного каннуси?

Уми вспомнила охваченный огнём храм, который явился ей в видении, и вздрогнула. Такой страшной смерти не пожелаешь даже злейшему врагу!

– Этого я не знаю, – покачал головой Ямада. – И потому я надеюсь, что почтеннейший развеет мрак невежества, реющий над нами.

Дзиэн продолжал молчать, и Уми было подумала, что он настолько глубоко погрузился в размышления, что не слышал ни слова из их дальнейшей беседы. Но старик вдруг встрепенулся и поднял голову: в глазах его сверкало что-то доселе невиданное – должно быть, такой взгляд был у обречённых на смерть, когда они лицом к лицу встречались со своим палачом.

– Я всё расскажу вам, но не сейчас. Здесь не место для таких разговоров, а разделить с кем-то свою тайну я должен. Время пришло. Владыка свидетель, слишком долго я нёс это бремя в одиночку!

Старик пришёл в страшное волнение, которое передалось и Уми. Тревога, охватившая её на подходе к павильону для омовений, стала ещё более острой: ей стало казаться, что из каждого куста за ней следил колдун и цепью наперевес, который только и выжидал удобного момента, чтобы напасть…

Проклятая метка на предплечье вдруг заныла с новой силой, и на сей раз к невыносимому зуду примешалась боль – да такая глубокая, словно проклятие стремилось добраться до самых костей.

Уми охнула и прижала ноющую руку к груди, словно надеясь, что это поможет унять боль. На лице Ямады тут же отразилось беспокойство: он придержал её за плечо, словно боясь, что она вот-вот лишится чувств, и с волнением спросил:

– Эта метка снова беспокоит вас?

Но не успела Уми кивнуть, как руки её коснулось медное навершие посоха. Боль тут же стала заметно слабее. Дзиэн всё ещё сидел под деревом, но медный посох в руках он сжимал крепко.

– Злая сила оставила на тебе свой отпечаток, – проговорил он, с трудом поднимаясь на ноги. – Избавиться от неё будет непросто.

Дзиэн подошёл ближе и провёл раскрытой ладонью прямо над проклятой меткой, скрытой под рукавом. По телу Уми пробежал неприятный холодок, и она поёжилась.

– Что вы можете сказать об этом проклятии, каннуси? – спросил Ямада. Руку с её плеча он так и не убрал, и тепло его ладони, которое Уми чувствовала даже сквозь ткань рубахи, отчего-то вселяло в неё спокойствие.

– На крови оно завязано, и только кровью смоется, – последовал загадочный ответ. Но Ямада, похоже, понял, что имел в виду старик, потому как лицо его побледнело.

Но не успела Уми узнать, что же имел в виду каннуси, как со стороны домика священника раздались чьи-то торопливые шаги. Вскоре из-за угла сгоревшего храма показался человек: в свете фонарика, который он нёс перед собой на бамбуковой