Ни дня без мысли - Леонид Жуховицкий

Было ли в прежнем творчестве Михаила Афанасьевича то, что позже так мощно развернулось в «Мастере»? Формально что-то имелось: «Дьяволиада», «Роковые яйца», «Театральный роман» и, конечно же, «Собачье сердце». Но все это — другая литература. Легкость изложения, смешение стилей, от строгого реализма до капустника, фирменный Булгаковский юмор и его же сатирическая издевка — все это есть. Но не будь «Мастера», не уверен, что сегодня мы вспоминали бы Михаила Афанасьевича постоянно: не исключено, что стояли бы его немногочисленные тома на дальних полках библиотек рядом с книгами талантливых, достойных, но, увы, подзабытых нынче авторов. Да и огромная его мировая слава связана едва ли не на сто процентов именно с «Мастером и Маргаритой».

Почему так вышло? Чем объяснить этот прыжок выше головы?

Такое в отечественной литературе уже бывало.

Грибоедов, например. Где этапы роста, где плодотворное ученичество, где, наконец, развитие достигнутого? Написал гениальную пьесу в стихах, абсолютно своеобразную по языку, по ритмике, по густоте афористичных строк, разошедшихся, как и предсказал Пушкин, на пословицы? Никакой лестницы к вершине нет. «Горе от ума», и все.

Ершов. В девятнадцать лет автор «Конька-Горбунка», классик стихотворной сказки, может быть, самой русской из всего, созданного в этом жанре. А что еще написал? Хоть что-нибудь написал? Историки литературы, возможно, и знают, но читатели и понятия не имеют. Иные готовы казус Ершова истолковать просто — приписав подлинное авторство Пушкину. Нелепо? Да. Но где взять «лепое» объяснение?

Василий Гроссман. Был нормальный писатель из первой сотни, на большее, вроде бы, и не претендовал. И вдруг — «Жизнь и судьба», книга классической мощи и мудрости, лучшее из написанного о великой и страшной войне.

Есть и иные примеры, немногочисленные — но все это уже в сторону от темы данных заметок.

«Мастер и Маргарита» стоит одиноко не только в творчестве Булгакова — пожалуй, и во всей отечественной, да и мировой литературе. Ничего похожего за спиной, нет соседей ни справа, ни слева. Вершина вот она, а хребта не видно, все равно, как если бы Эверест или Эльбрус вздыбились посреди пустыни.

Как у Булгакова получился этот фантастический роман?

Во время Олимпиады в Мехико легкоатлет второго ряда Боб Бимон совершил немыслимый по тем временам прыжок на 8 метров 90 сантиметров — ни до, ни после ничего даже отдаленно похожего у чернокожего прыгуна не получалось. Неужели так вышло и с Булгаковым? Но роман не прыжок, не короткий всплеск идеальной формы — это долгие годы труда.

Могу только предполагать.

Нормальный писатель пишет, чтобы печататься. Это естественно — ведь и актер не может играть без зрителей. Да и футболисты, которым в наказание за беспорядок на стадионе предписывают гонять мячик при пустых трибунах, ненавидят такие матчи — для кого стараться, кто оценит финты, прорывы и сумасшедшие голы? Булгаков не был подпольным литератором, он писал не в стол, его книжки, хоть и с трудом, выходили, пьесы, тоже не без труда, ставились. Да и кому тогда было легко — газету Горького, и ту большевики закрыли. Но к середине тридцатых сталинская удавка на горле страны стянулась так туго, что дышать стало нечем. Иллюзий у Михаила Афанасьевича не осталось — понял, что ему публиковаться не суждено. А свобода отчаяния для писателя великая вещь: ведь в этом словосочетании главное не «отчаяние», а «свобода». Все умыслы, даже самые извинительные, отваливаются, остается только замысел, независимость, ничем не скованная творческая воля.

Приобретя свободу, Булгаков оказался гением. В прежних вещах был виден талант, честность, остроумие, мастерство. В романе все это осталось, но прошло фоном. А на первый план вышла огромная личность. Именно уникальная личность автора определила масштаб и уровень «Мастера и Маргариты». Даже то, что роман не закончен, что смерть автора помешала окончательной стилистической правке, решающей роли не сыграло: отделочный камень при строительстве очень важен, но высота небоскреба зависит не от него.

Странная вещь: у Булгакова миллионы поклонников, сотни писателей смотрят на него, как на икону — а вот учеников у мастера практически нет. «Практически» — это я из осторожности. Просто нет. Очень крупный прозаик Чингиз Айтматов в «Плахе» рискнул повторить конструкцию булгаковского романа — вышло, мягко говоря, неубедительно.

Почему так? Почему я сам, при том, что «Мастер и Маргарита» моя любимая книга, не числю Михаила Афанасьевича среди своих учителей? У Лермонтова учился, у Тургенева, у Чехова, у Бунина, у Горького, у Паустовского, у Эренбурга, у Ремарка, у Хемингуэя, а у Булгакова — нет.

Мне кажется, дело в том, что «Мастер» всеми своими компонентами — и фантасмогоричностью сюжета, и манерой изложения, и языком, и тревожной композицией, и гармоничным сочетанием двух, в принципе, не сочетаемых стилей скроен точно на булгаковскую личность. И, как костюм, сшитый на очень нестандартную фигуру, ни к кому другому уже не подойдет. Чужие литературные приемы можно изучить, освоить, приспособить для себя и смело использовать — ничего дурного в этом нет. А вот чужую личность ни освоить, ни приспособить невозможно.

Видно, Булгакову на роду написано литературное одиночество…

Теперь об еще одной загадке «Мастера и Маргариты».

О сериале по роману много говорили, много спорили. Кому-то нравилось, кому-то нет, кто-то ругал не только телеверсию, но и, за компанию, сам роман. Но никто не мог отрицать, что именно эта, одна из многих, экранизация стала событием всероссийского масштаба. Много лет наши власти ищут некую объединяющую россиян идею — выяснилось, что роль такой идеи вполне способен сыграть самый странный в литературе Двадцатого века роман. Экранизацию напряженно ждали, миллионы телезрителей загодя планировали под нее свои вечера, рейтинги превзошли все мыслимые ожидания, оставив далеко позади все конкурирующие программы. Хотя сериал, по всем оценкам, вышел не идеальный. Да, крупнейшие современные актеры Кирилл Лавров и Олег Басилашвили прекрасно исполнили великие роли, да, Сергей Безруков реабилитировался после кошмарного провала в кошмарном сериале о человеке, отдаленно похожем на Сергея Есенина, да, Галкин неожиданно раскрылся в очень непростой для прочтения фигуре Ивана Бездомного — но ведь и слабостей хватало: уж очень бедно смотрелась булгаковская фантасмагория, даже бал у Сатаны с дамами топлесс, но в бикини, и Маргаритой в металлическом купальнике отдавал трусоватым полунудизмом провинциального пляжа.

Успех сериала был относительный. А вот интерес к телеверсии романа — абсолютный. История непризнанного писателя и его женщины оказалась предельно востребованной едва ли не всеми слоями россиян.

В чем же причина этой востребованности? Что сокрыто в строчках «Мастера и Маргариты», между строчками и за строчками?

Мне кажется, дело в том, что булгаковская (спасибо Вулису за термин) меннипея со всей ее фантасмагоричностью оказалась ближе к советской, да и российской, действительности, чем вполне реалистические полотна его и наших талантливых современников. Сама жизнь империи в Двадцатом веке была сплошной фантасмагорией. Борьба за власть внутри правящей верхушки изучена и описана: известно, кого искоренял Ленин, кого предавал Сталин, кого сажали и расстреливали Дзержинский, Ежов и Берия. Известны даже подковерные мотивы этих расправ. Но до народа, до рядовых подданных империи эти верхушечные игры доходили в формах безумных, бессмысленных и совершенно не понятных. Лишенцы, кулаки с подкулачниками, предельщики, враги народа, космополиты, лжеученые — в эти туманно очерченные категории мог попасть каждый, либо его родственник, либо сослуживец, либо сосед. Постоянно велась с кем-то борьба, сводившаяся в конечном счете к одному: приезжали вооруженные люди, хватали безоружных и хорошо еще, если не расстреливали сразу на ближайшем пустыре. За каждым арестованным тянулся ветвистый хвост — за анекдот сажали не только рассказчика, но и тех, кто слышал, но не донес, и тех, кто донес, но все-таки слышал. Палачи не нуждались даже в плахе — миллионы людей, согласно популярной в те годы резолюции, ставили к стенке — то есть вертикальной плахой могла стать каждая стена каждого дома. Вранье стало нормой, лизоблюдство ритуалом. Это был не бал кремлевского Сатаны — это был его шабаш. Но и сами демоны диктатуры, теряя стыд и разум, дрожали и дергались в ими же созданном кошмаре.

Реализм, хоть критический, хоть социалистический, был здесь бессилен — требовалась фантасмогория.

Но сама по себе сатира, даже по булгаковски острая, не сделала бы роман таким громадным событием в общественном сознании. В нем было еще нечто, наверное, самое главное, что и обеспечило «Мастеру» долгую жизнь, любовь миллионов читателей и то трудно формулируемое, что именуется «культовостью». То, что приковало внимание бесчисленных зрителей к не самой удачной экранизации.