Как было — не будет - Римма Михайловна Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да! — кричит ей Юлька. — Давай пойдем бегать под дождем. Бабушка с тобой все разрешает.
Они обе смеются, потом Нина серьезно говорит:
— А я, знаешь, почему приехала? Я ведь тебе обещала письмо маме написать. Помнишь?
— Помню. А хочешь, я тебе карточку мамину покажу?
Нина задумывается, потом говорит:
— Покажи.
Юлька ищет за зеркалом ключ от шкафа, находит его. Нина смотрит на нее с сомнением:
— Давай лучше бабушку дождемся.
Но Юлька не слушает ее.
— Мы только карточку посмотрим и опять закроем.
Она открывает шкаф, и в комнату врывается запах лекарств и нафталина. Юлька влезает на табуретку и достает до верхней полки, на которой стоят в ряд бутылочки с лекарствами, а с правой стороны лежит тяжелый альбом.
— Держи, — говорит Юлька и протягивает Нине альбом, слезает с табуретки и видит на нижней полке шкафа мягкий белый сверток с химическими буквами и следами сургуча.
— Посылка от мамы, — радостно сообщает Юлька.
Посылка давно вспорота. Юлька разворачивает белую материю и видит черные блестящие ботики с бархатными воротничками.
— Ботики! Мне! — кричит она. — И еще, Нина, смотри — форма!
Она разворачивает коричневое с белым воротничком платье и прикладывает его к себе.
— Очень красивое платье, — говорит Нина, — я тебя в нем нарисую.
Юлька складывает платье, кладет наверх ботики и заворачивает в белую тряпку с химическими буквами. Нос у нее краснеет, над бровями появляются ямочки.
— Ну и зря, — говорит Нина. Она все поняла и спешит успокоить Юльку. — Это еще ничего не значит…
— Она не приедет? — спрашивает Юлька.
Нина начинает сердиться:
— Юлька, как тебе не стыдно. Ты же умная девочка, будущая отличница… Конечно же приедет.
Юлька листает альбом и показывает пальцем на фотографию:
— Вот она.
— Я так сразу и подумала, — говорит Нина, — ты на нее похожа. А теперь давай писать письмо.
— «Здравствуй, мама, — диктует Юлька, — мы живем с бабушкой хорошо. У нас лето и тепло. А сегодня дождь. Бабушка здорова, и бабка Шура тоже здорова. Они еще не помирились. Напиши, когда ты приедешь…»
ВОСЬМОЙ ДЕНЬ НЕДЕЛИ
По вечерам она стала приходить на кухню с клубками. Вяжет свитер. Иногда поднимает на меня глаза и улыбается. Губы сомкнуты, улыбка делает лицо жалким. Я не люблю, когда у нее такое лицо, и говорю сердито:
— Сколько книжек можно было бы прочесть за это время.
— В книжках — чужие жизни, — объясняет Лика, — а я хочу прожить свою жизнь. Хочу, чтобы меня любили, а не читать про любовь. Хочу связать ему свитер.
— Ну и вяжи. Только он вряд ли это оценит.
— Он наверняка не оценит. — Лика вздыхает. — Он не способен ценить, он красивый. А красивым все дается легко, и они ничего не ценят.
Голова у нее опущена, короткие прямые волосы схвачены на макушке бантиком, но, как бы она себя ни уродовала, ей все идет, даже этот дурацкий бантик. Иногда у нее путаются нитки, она рвет их, распускает связанные рядки и стонет. Нелегко ей дается это кроткое занятие.
— В ваше время, — она вымещает досаду на мне, — конечно, все было по-другому: девушки не вязали, они читали книги, повышали свой уровень…
— Не трогай мое время. И вообще оно ни при чем. В каждом времени есть свои вязальщицы свитеров.
— Бедненькие, — шепчет Лика, — сидели и вязали. Как я.
— Не как ты. Ты притворяешься, а они вязали серьезно.
— Маргарита, вы не талантливая. Между прочим, знайте: все талантливые люди — притворщики.
В коридоре звонит телефон. Лика замирает, смотрит на меня вопросительно.
— Это не тебе, — говорю я и иду в коридор. Она тоже идет за мной. Ей хочется, чтобы это звонил Никич. Я снимаю трубку и слышу Клавин голос:
— Наконец-то я вас застала.
— Почему «наконец-то»? Я весь день дома…
— Бросьте мне, бросьте… — Голос у Клавы пронзительный, по телефону особенно невыносимый, я отстраняю трубку от уха.
Лика фыркает:
— Она ведьма и сплетница. И почему это вам ведьма дороже хорошего человека?
Я осуждающе гляжу на Лику и шепчу ей:
— Иди, иди, хороший человек, вяжи свитер.
А Клава надрывается:
— Маргариточка! Только скажите мне правду: есть разница между работой и праздником?
— Есть. Конечно, есть. А что случилось?
— Это я еще узнаю, что случилось. Стал одеваться на работу, как в гости. Что это может быть?
Я уже все поняла. У Клавы очередной приступ ревности.
— Ничего плохого не может быть, — успокаиваю я ее, — просто стали жить лучше, одежды прибавилось, можно и на работе выглядеть по-человечески.
— Перед кем?
— Перед товарищами.
Клава умолкает, потом говорит недобро:
— Хоть вы идейная, Маргарита, но одного секрета не знаете. Товарищи — это на собраниях и на демонстрации, а в других местах — просто мужики и бабы.
— Что вы от меня хотите, Клава? Ну, спрячьте, закройте на замок все его костюмы, пусть он у вас ходит на работу как пугало.
— Так и сделаю! — Клава свирепо дышит. — И ему скажу, что вы мне присоветовали.
Лика все еще стоит в коридоре. Привалилась спиной к стене, разглядывает потолок. Она знает, как заканчиваются наши с Клавой телефонные разговоры, и ждет бурного финала. Неожиданно Клава меняет тему:
— Видела этого, с бородой, что к вам ходит.
— Никича? — спрашиваю я и смотрю на Лику. Та сразу отрывается от стены и впивается в меня глазами.
— Вы знаете, Маргариточка, что я всем людям желаю добра. Вы своей соседке передайте это. Она меня обливает грязью, а я ей тоже желаю добра. — Клава шмыгает носом, голос становится рыдающим: — Подлец он, Маргариточка, этот ваш, с бородой. Я его сегодня в универмаге видела. С одной. Молоденькая такая и одета прилично… — Клава замолкает, ждет, что я скажу. И Лика ждет.
— Это ничего не значит, — говорю я Клаве, — мало ли кто с кем и где ходит.
— Блаженная вы, Маргарита. И хитрая. Извините, но привыкла вот так — одну правду.
На этот раз я выдержала. Клаве не удалось втравить меня в ссору. Всегда бы так: «Правда, Клавочка, — хорошо, а доброта — лучше».
Мы возвращаемся с Ликой на кухню. Она садится на подоконник и жалобно смотрит на меня.
— Не могу видеть такое твое лицо… Ты же талантливая — притворись.
— Я не хочу, — отвечает Лика, — что она вам сказала?
— Видела Никича в универмаге с какой-то девицей.
Лика мстительно поджимает губы.
— С Валькой. Это наша звукооператорша Валька. У нее, как у камбалы, самая широкая часть тела —