Три Нити (СИ) - "natlalihuitl"

— Тшш, — предупреждающе шикнул Шаи. — Не знаю, кого она сейчас там убивает, но, если ее разбудить, это будем мы.

— Она кого-то убивает? — приглушенно вскрикнул я.

— Может, да, может, и нет. Видишь птиц за окном? Сейчас все они — Падма.

Я уставился на крыши Бьяру, над которыми носились толстоклювые вороны. Отсюда казалось, что их несчетное множество: стаи птиц вились над столицей, как мошкара в безветренную погоду.

— Ладно, пошли обратно, — шепнул лха, и мы попятились прочь из странной опочивальни. Но, вернувшись к занятиям, я все никак не мог выбросить из головы увиденное. Замысловатые задачи, придуманные Шаи, шли совсем туго; я только пыхтел, высунув язык, и почем зря размазывал чернила по бумаге. Как бы я ни притворялся, что всерьез озабочен честным дележом пяти миробаланов между тремя шенами, думалось мне только о том, как бы подкараулить Падму вечером на кухне и расспросить ее о превращении в ворона. Кое-как справившись с уроками, я поспешил в сад и, притоптав колючие сорняки, устроился в засаде у лестницы в кумбум.

Шел послеполуденный час Барана, и солнечный свет, просеянный сквозь мелкое сито облаков, казался горячее углей. Прогретый воздух в саду дрожал, приподнимая тяжелые листья инжира, сталкивая колосья черной пшеницы; соприкасаясь, те испускали легкий звон. Тревожные, жалобные звуки то нарастали, то стихали, и мне чудилось, что я вот-вот пойму, о чем толкует сорняк, — но, если у него и был язык, я не сумел его разгадать. Оставалось только лежать в траве и следить за красными пятнами солнца, проплывавшими над моими полузакрытыми веками. Постепенно они превращались в чудесные образы: я видел слонов с розовыми ушами; и длинногривых лунг-та, караваном идущих по заледеневшему озеру; и рыб, что спят в глубине, закутавшись в одеяло зеленых волн; и Падму в черной рубахе, из рукавов которой длинными бородами вырастают вороньи перья; и камень, рассыпающийся в пыль; и туго набитые мешки, в которые мне очень хочется заглянуть, но нельзя — дядя не велел. Толстая ткань выгибается и натягивается изнутри, любопытство становится невыносимым — и я тяну за витой шнур из трехцветного шелка, а тот начинает скользить, освобождая узел…

Но тут мне в подол упала недозрелая хурма, отскочила, пребольно ударив по бедру, и заставила разлепить глаза. Судя по сумраку вокруг, был уже вечер, и я здорово испугался, что проспал. Но за стенами кумбума горел свет, и кто-то ходил туда-сюда, шлепая по полу мягкими туфлями; мне повезло — это была Падма!

Она как раз налила из чана крапивного супа и уселась за стол, поджав под себя одну лапу с голой розовой пяткой. Я взобрался на соседний стул, положил подбородок на усыпанную крошками столешницу и выжидательно уставился на демоницу.

— Чего надо? — спросила она не слишком-то дружелюбно.

— Прости, госпожа, что отвлекаю. Но я хотел узнать — ты правда превращаешься в воронов?

— Не превращаюсь я ни в кого. Я просто… смотрю через них, — она помахала в воздухе ладонью, словно отгоняла назойливую муху. — Хотя ладно, все равно не поймешь. Можешь считать, что я превращаюсь в воронов.

— А как это — быть сразу сотней птиц?

— Поначалу странно, потом привыкаешь. Камала лучше тебе объяснит — она раньше была небет ирету, их такому учили — быть сразу в сотне мест.

— Ирет чего? — переспросил я; вроде как «ирет» значило глаз, а вот первое слово было для меня загадкой.

— Ирет того! — передразнила Падма. — Неб ирету — это те, кто управляет… такими летающими штуками, которые стреляют молниями.

— Ааа, помню! Мне Сиа про них рассказывал. Но он говорил, вы давно перестали ими пользоваться.

— Ага, перестали, еще во время Махапурб. Из-за них Камала умерла тогда… Да что тебе рассказывать! Ты ж еще мелкий, все равно не поймешь ничего.

— Чего это не пойму! — в который уже раз поразился я странностям богов. Почему-то самые простые вещи, известные даже слепому щенку, казались им невероятно сложными. — Я знаю распрекрасно, что вы все переродились по нескольку раз. Между прочим, ничего особенного — все так делают. Мне бродячий составитель гороскопов как-то рассчитал, что я в одной из жизней был курицей, но совершил благое дело, накормив собою святого отшельника, — и за это мне позволили родиться среди разумных существ.

— А я в прошлой жизни была княжною, прекрасной и утонченной, и сияла, как луна, или солнце, или лампа накаливания… Что, не веришь? Ну, не верь, кто тебе запретит, — Падма пожала плечами и в один присест, жадно причмокивая, выпила всю тарелку супа; вышло не больно-то утонченно. И все же любопытство во мне пересиливало сомнения, а потому я продолжил расспросы:

— А ты правда убиваешь врагов Железного господина?

— Бывает. Мы вообще много чего делаем.

— Что, например?

— Ну… всякое, — она помолчала, то ли размышляя, то ли пытаясь прожевать кусок засохшей лепешки. — Вот прошлым летом случай был: в окрестностях Бьяру убили одного торговца, довольно богатого. Закололи одним из ножей, которым овец режут. Вот только из вещей ничего не пропало — ни деньги, ни товары; и, главное, нашли мертвеца в запертом доме! Засов был опущен, окна затянуты бычьим пузырем — никто не смог бы выбраться через них, не оставив дыр; с крыши тоже не спрыгнуть — высоко. Жена торговца, вернувшись под вечер с городского рынка, не докричалась до мужа. Зато ей показалось, что в доме кто-то воет пронзительным, жутким голосом. Она кликнула местного шена, тот созвал соседей покрепче; всем миром они вышибли дверь — и увидели труп; а пока они толклись внутри, снова раздался вой и скрежет, будто кто-то скребется прямо внутри стен! А на следующий день половина жителей слегла от неведомой заразы. Как тебе такое, Нуму?

— Это наверняка колдовство! — прошептал я, творя перед сердцем защитный знак.

— Вот и местные так решили: мол, кто-то напустил на дом торговца злых духов. Те убили хозяина, а потом вырвались на волю и принялись вредить остальным жителям. Даже виновного нашли — какого-то ростовщика, которому мертвец долг не возвращал; уже собирались отрубить ему уши и язык… вот только знаешь, какие признаки были у болезни, которая поразила соседей торговца? Кручение в кишках, тошнота и понос; такое бывает не от козней духов, а если выпить или съесть что-то несвежее. И что бы ты думал? Все они пили шо, заквашенный одной женщиной, большой мастерицей этого дела. И вот тогда наши вороны полетели к ней и увидели во дворе щенка, как две капли воды похожего на торговца; тут-то все и сошлось. Смекаешь?

— Эмм… нет.

— Ну это же так просто, Нуму! — вздохнула демоница. — Она была любовницей торговца — и уже давно; они даже устроили в доме потайную дверь, чтобы она могла спрятаться в застенке, если вдруг кто придет. Только петли забыли смазать, вот те и скрипели; этот звук жена и соседи и приняли за вой духов. Дверь ту вороны заметили по движению воздуха; они это чуют перьями на носу… Но, видать, когда женщина родила сына, она решила потребовать от торговца денег или еще чего и отправилась к нему, оставив шо киснуть на солнце. Она-то думала, что скоро вернется, но все вышло иначе. Когда любовница явилась на порог, торговец затащил ее внутрь и крепко-накрепко запер дом, чтобы никто не вошел ненароком; а потом голубки поссорились — и так уж случилось, что она его заколола. Ну а тут на пороге возникает жена и как начнет стучать! Женщина, конечно, испугалась и не нашла ничего лучше, чем спрятаться в знакомом месте. Когда дом заполонила толпа народу, она выбралась наружу и сделала вид, будто пришла вместе со всеми; в суматохе никто и не заметил. Потом она вернулась к себе; и все бы сошло ей с лап, вот только шо на жаре совсем скис — и все, кто купил его на следующий день, отравились. Так я ее и нашла.

— Ты умная! — восхитился я; Падма аж раздулась от гордости.

— Да, я такая. А недавно я спасла молодую девушку. Мать оставила ей и ее старшей сестре неплохое наследство — большой дом, землю и кое-какие накопления, но с условием, что до замужества всем будет распоряжаться их отчим. Тот был лютого и жестокого нрава и много крови попортил сестрам, но вроде не возражал, когда старшая решила наконец выйти замуж. Вот только вскоре она начала жаловаться на то, что во сне ее преследует звон железа и свист — а потом, в одну из ночей, бедняга закричала так, что перебудила весь дом. Когда сестра прибежала к ней в спальню, та стояла у постели — глаза остекленели, дыхание прерывается; она только и успела сказать: «Полосатый хатаг…» — и умерла. Все, конечно, решили, что это демоны украли ее жизнь: в дом не мог пробраться убийца, да и следов насилия на ее теле не было. А потом замуж собралась и вторая сестра — и что бы ты думал? Ее тоже стали будить звон и свист! Вороны услышали, как она жалуется своим подругам; ну я и решила проверить, что это за диво — и разведала немного о прошлом ее отчима. И угадай, где он жил прежде? В южной стране!