Пифагор - Александр Немировский

Явление

Небольшой конный отряд двигался ущельем. Внизу днём и ночью шумела река, и, когда, устав от дневного перехода, персы валились на землю, в грохоте потока слышались раздражённые голоса дэвов, недругов созидателя мира Ахурамазды. Стреноженные кони фыркали, трясли головами, видимо чуя близость зверей, которыми была полна эта страна, попавшая под власть царя царей Дарайавуша.

Юные воины сразу заснули, но начальник отряда Бубар ни на миг не мог сомкнуть глаз. За несколько месяцев перс обошёл десяток племён, известных как фракийцы. Более, чем горами, реками и непроходимыми чащами, они были разделены наследственной враждой, и только это позволяло навязать им условия мира и размер дани, которую они должны были приносить царю царей.

Но одно племя Бубару не удавалось отыскать. То ли соседи умышленно посылали по неверному пути, то ли крестонеи — так называлось это племя — в силу своей дикости постоянно меняли места обитания. Но и в этом случае должны же были оставаться хоть какие-то следы от шалашей и костров.

Поворочавшись на жёсткой земле, старый воин прошептал: «Я всё равно найду вас, неуловимые» — и захрапел.

Пробудившись на заре, Бубар пошарил возле себя и не нащупал шлема. Разбудив воинов, он приказал им построиться. Сразу же послышались крики о пропаже копья, лука, поножей.

   — Кто-то хочет нас испугать, — сказал Бубар. — Значит, мы у цели. По коням!

К концу того же дня персы набрели на тропу, ведущую от реки в гору, и увидели с перевала шатры из звериных шкур, окружавшие священный холм с прямоугольником совета старейшин.

События разворачивались по опробованному плану. Воины занимали места, удобные для нападения на деревню. На переговоры выходили старейшины, и им через толмача предлагалось в знак покорности передать землю и воду.

На этот раз сразу же после обращения Бубара к старейшинам из-за скалы, расположенной неподалёку от места переговоров, показался муж в белом одеянии. На голове его что-то блестело, и Бубар узнал свой шлем. Приблизившись настолько, что можно было увидеть черты его лица, незнакомец снял шлем и положил его у своих ног.

Бубар занёс руку над воткнутым в землю копьём, но рука его бессильно повисла в воздухе.

   — Не торопись, Бубар, — произнёс незнакомец на чистом персидском языке, — ты ведь на чужой земле и должен соблюдать её обычаи. Встань на колени и объясни этим людям, что ни твоему царю, ни тебе не нужна ни их земля, ни их вода.

Неожиданно для самого себя Бубар свалился на колени и что-то невнятно пробормотал.

   — А вы, — обратился человек к воинам, — можете идти этой тропой, которая приведёт вас к реке, впадающей в Гебр.

Когда персы выполнили его приказ, юноша приблизился к Бубару и, подняв его пинком ноги, сказал:

   — За ними!

Ещё через несколько мгновений он подошёл к старейшинам. Ветерок играл их белыми пушистыми бородами, но глаза были безразличны. «Не узнают!» — подумал Залмоксис и одним рывком обнажил грудь.

Увидев изображение медведя, старейшины закрыли лица руками. Когда же они опомнились, перед ними никого не было. На земле, как единственный свидетель происшедшего, валялся персидский шлем.

Таким было первое явление Залмоксиса своему племени. Старейшины, помнившие мальчика, рассказали соплеменникам о том, как он был найден, продан эллинам и исчез на многие годы, чтобы прийти теперь на помощь своему племени.

Путь Ахурамазды

Дарайавуш опустился на ложе перед Атосой, устроился поудобнее и нетерпеливо щёлкнул пальцами. По этому знаку слуги втащили золотой котёл с водой, поставили рядом с царицей и удалились. Она наклонилась, и в это время внутри котла что-то булькнуло, и брызги попали на белое от притираний старушечье лицо.

Царица вздрогнула.

   — Что это такое?

   — Рыба, — отозвался Дарайавуш невозмутимо. — Живая рыба.

   — Зачем она здесь? Ведь эти твари противны божественному Огню!

   — Эта рыба — путешественница. Она здесь, чтобы ты могла убедиться — теперь до яванов рукой подать. Она выловлена всего десять дней назад в водах Милета, которым от моего имени правит Гестиэй. А при твоём отце Кураше и первом супруге Камбизе путь до этого Милета отнимал три месяца. На моей дороге имеются заставы, где можно поменять коней, поэтому милетская рыба ещё бьёт хвостом, так же как пока ещё резвятся заморские и островные яваны, которым придётся плясать на моей сковороде.

   — Пусть себе бьёт, — проговорила Атоса равнодушно. — Власти царя царей ни к чему такая спешка. Её украшает блеск Ахурамазды. Её поддерживает страх, заставляющий самые отдалённые народы падать перед владыками на живот и спину и приносить им землю и воду.

   — Блеск при твоём отце не проникал далеко за стены дворца, — отозвался Дарайавуш. — Теперь же у меня тысячи золотых вестников, которым открыты ворота и двери в самых отдалённых городах.

Царь запустил руку за пазуху и, вытащив золотую монету, с гордостью протянул её царице.

Атоса брезгливо повертела монету между пальцами и швырнула её на пол.

   — При моём отце Кураше золото не разбазаривали по всему свету, а хранили, чтобы награждать достойных, — проворчала она.

   — Ахурамазда не только поддерживает старину, но и стремится к новому, — возразил царь. — Ему, правящему миром, угодны мои планы и деяния.

Атоса пожала плечами:

   — Откуда тебе это известно?

   — Мне был ниспослан сон. Я стоял на царской дороге, и передо мной, ослепляя, катилось множество колесниц с золотыми колёсами без спиц. Когда они вдруг остановились, я рассмотрел на колесе изображение стрелка с натянутым луком. Маги[69], к которым я обратился, истолковали этот сон так: «Отчекань золотые монеты. Пусть твои сокровища не лежат втуне, а катятся по всему созданному Ахурамаздой и подвластному тебе свету». И они уже катятся! Яваны, ослеплённые этими золотыми колёсиками, перебросили через пролив, который они называют морем Геллы, мост. Войско уже стоит у этого моста, ожидая моего прибытия, ибо я решил прославить Ахурамазду, склонив перед ним нечёсаные головы европейских скифов, назло называющих себя сколотами непобедимыми.

   — Это достойное тебя деяние, супруг. Наконец-то ты встал на путь Ахурамазды.

В голосе Атосы прозвучало восхищение.

   — Победив европейских скифов, — продолжала она, вставая, — ты отомстишь и азиатским, убийцам моего отца, и внушишь ужас всем, кто ещё не признал твоей власти над миром — ведь от отца мне известно, что скифов не покорил ещё никто, а сами они вторгались в Азию и опустошали её двадцать лет.

   — Двадцать восемь, — поправил Дарайавуш. — Правда, это было ещё тогда, когда о персах мало кто слышал. Но всё равно, скифы должны ответить за разрушения, причинённые ими народам, ныне нам подвластным. Они должны принести мне землю и воду.

   — Это будет справедливо, — проговорила Атоса. — Пусть тебя хранит Ахурамазда.

Едва царь удалился, как Атоса подобрала брошенную монету и молитвенно прижала её к губам.

Гиппас

Была ночь, и в лунном свете улица раздвинулась, а дома словно приподнялись. Но всё же это была Энна, и пустота не пугала Тилара. Сердце радостно колотилось. Вот за этим домом проулок, ведущий к калитке сада. Тилар нащупал щеколду, но стена отцовского дома, пялившаяся белыми ставнями, длилась и длилась. Наконец она оборвалась колоннадой. «Откуда тут храм? — удивился Тилар. — Сейчас я его обойду». Но к портику примыкала высокая глухая стена. Тилар заметался. Энна словно играла с ним в прятки. «Шалишь!» — закричал он... и проснулся.

Конечно, это был сон. На дощатом полу от окна к двери тянулась лунная дорожка. Раздавалось громкое сопение, но соседняя кровать была пуста. Гиппас сидел у его ног, почему-то одетый, и быстро шевелил пальцами, показывая, что надо выйти. За год дружеского общения они выработали свой условный язык и ни разу не нарушили обета молчания.

Тилар приложил ладонь к щеке, показывая, что хочет спать. Гиппас нервно повторил свою просьбу.

И вот они у стены перед воротами.

   — Послушай, Тилар, — заговорил Гиппас торопливо. — Нас обманули. Нам заткнули рты, будто бы для укрепления памяти. Но у этого мудреца тайная цель. Он хочет превратить нас в образованных рабов, в безгласные орудия своей безумной фантазии. Он набирает учеников из разных племён и городов, чтобы с их помощью установить в эллинских полисах тиранию. Не скрывая этого, он называет её тиранией разума. Его система — настоящая сеть. Я решил вырваться из неё, пока не поздно. Голос как-то назвал нам имя Ксенофана Элейского. У мудрости ведь не один источник. Пойдёшь ли со мною в Элею, Тилар?

Тилар отрицательно покачал головой.