Идеальный враг - Михаил Кликин

– На броню! – передавалось от одного подразделения к другому. – На броню!

Бойцы, подсаживая друг друга, цепляясь за скобы и выступы, карабкались на боевые машины, кому не хватило места сверху – забирался в десантный отсек, темный, душный и тесный, где вместо окон были маленькие щели триплексов и закрывающиеся поворотными пластинами шарниры бойниц.

– А соседи наши что-то никуда не торопятся, – сказал Зверь, вглядываясь в сторону палаточного лагеря.

– Нагонят, – уверенно сказал Гнутый.

– Эх, – вздохнул Цеце, устраиваясь на броне. – Не успел я к соседям сбегать, не дали. У меня ведь в шестьсот восемьдесят девятом старый товарищ служит. Мы с ним вместе Кок-Таш зачищали.

– Может, еще доведется – встретитесь, – успокоил его Рыжий, поправляя сбившуюся амуницию.

Рычащие боевые машины двигались колонной по бездорожью, вспарывая гусеницами тонкий слой почвы, подминая кусты, ломая невысокие березки. Водители словно приклеились к рычагам, припали к стереомониторам внешнего обзора.

Тяжелые машины прыгали по кочкам, с разбегу пересекали русла ручьев, переползали на плоском днище заболоченные участки. Маршрут для них уже был проложен, и бортовые компьютеры следили за действиями водителей, постоянно сверялись с картой, давали подсказки и прямые указания.

Сбиться с пути было невозможно.

Разве только специально свернуть с маршрута.

Но это будет расценено как дезертирство. А дезертирство в бою – преступление, равное предательству…

Боевые машины двигались в два ряда. Правый ряд следил за правым флангом, левый – за левым. Небольшие округлые башни, прозываемые колпаками, целились спаренными пулеметами в отведенный для контроля сектор – у каждой машины свой. Стрелки расчетов словно приклеились к турелям, они держали пальцы на гашетках, готовые в любую секунду открыть огонь.

Вероятность встретить противника на марше – полтора процента.

Не так уж и мало. Позади башни, на плоской, чуть притопленной площадке, огражденной жесткой проволокой в палец толщиной, жались к броне и друг к другу бойцы. Их болтало, качало, било, они цеплялись за все, за что можно было уцепиться, упирались во все, что могло послужить опорой. Бойцы, оседлавшие боевые машины, словно стали участниками родео. И они ругались, крепко сцепив зубы, потому что, открыв рот, могли откусить себе язык. Непрекращающийся дождь их почти не беспокоил – костюмы “Оса”, конечно, не закрывали все тело, как боевое облачение типа “Жук”, но туловище, голова, ноги и руки даже в легкой “Осе” всегда оставались сухими.

Бойцы хотели бы приклеиться к своим местам. Потому что свалившись с брони, они становились либо трупами, либо дезертирами.

Тем, кто находился внутри, было чуть комфортней. Они сидели в креслах, словно в седлах, крепко пристегнувшись ремнями, вцепившись в подлокотники, их не мочил дождь – они даже могли снять шлемы. Они их и снимали, чтобы взболтавшееся содержимое их желудков выплескивалось на грудь, на колени или, если повезет, под ноги, а не на бронированное стекло шлема, не на решетку радиомикрофона. Они не боялись выпасть из машины на полном ходу – некуда было падать, кругом сталь и пластик. Они могли бы быть довольны своим положением, если бы не одна известная каждому вещь, не одно неписаное правило.

Настоящий десантник всегда ездит верхом.

И это не глупое лихачество, не демонстрация удали.

Чистая прагматика.

Если кумулятивный снаряд вражеского кибера попадет в борт десантной машины, то внутри не выживет никто – там будет кровавая каша. Если машина провалится в болото, завязнет в зыбучем песке, нырнет под лед или угодит в ловушку экстерров, шансов спастись у людей на броне больше, чем у тех, кто сидит внутри.

Значительно больше…

Почти полтора часа двигались боевые машины десанта единым строем, преодолев за это время более шестидесяти километров бездорожья.

Потом колонна стала распадаться – отдельные машины сворачивали, покидали строй, меняли маршрут.

У каждого подразделения была своя позиция, своя задача.

Но вместе они делали общее дело.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

22.07.2068 (скоро 8.00)

Два часа мы тряслись на броне! Я думал, что умру. Но нет – выжил.

Все выжили. Пусть и пострадали – кто-то больше, кто-то меньше. Пожалуй, только сержант Хэллер выглядит бодро – впрочем, он всегда так выглядит.

Мы на позиции. Все выглядит знакомым – я уже был здесь. В Матрице.

Конечно, разница есть, и разница существенная – кусты настоящие, а не какие-то мутанты; кругом разнокалиберные валуны, которых в Матрице не было; земля действительно каменистая, но травы здесь достаточно, и никакого буро-зеленого лишайника под ногами.

А вот горный склон вдалеке и лес на склоне – точно, как в Матрице. Смотришь туда и знаешь, что скоро из зарослей полезут полчища экстерров. Ждешь этого подсознательно, собираешься, мобилизуешься, хотя разумом, конечно же, понимаешь, что в реальности, скорее всего, тотучебный бой не повторится. По крайней мере все будет не так. Ведь Матрица – это не машина времени.

Сейчас мы отдыхаем. Сидим, лежим. Завтракаем.

Разговаривать не хочется.

Идти никуда не хочется.

Ничего не хочется.

Двигатель БМД молчит – и слава богу. Я просто наслаждаюсь тишиной. Упиваюсь ею.

Далеко в стороне пасутся выставленные лейтенантом посты.

Сержант Хэллер бродит среди нас, ругается. Впрочем, он всегда ругается.

Ждем.

До назначенного часа остается совсем немного времени.

Жду.

Низкое серое небо – загустевшее, неподвижное – напоминало высокий бетонный потолок. Сыпал мелкий дождь – водяная пыль висела в воздухе. Справа, шагах в сорока, среди небольших острых скал густо разрослись ива и можжевельник. Дрожали на ветру тоненькие березки и осинки. Далекие старые горы прятались за дождем; иногда ветер раздергивал серую пелену, дождь стихал на минуту, и тогда они проглядывали сквозь мглу – словно огромные темные призраки в плащах и в острых башлыках вставали на самом краю земли.

– Ну и погода, – пробормотал Гнутый.

– Уж лучше так, чем жара, – заметил Зверь.

Они, расстелив позаимствованный у механика-водителя брезент, сидели на земле, привалившись спинами к грязной гусенице боевой машины. Гнутый делал вид, что спит. Зверь мял кольцо кистевого эспандера – он не мог без физических упражнений. Шайтан возился со своим пулеметом, похожим на оглоблю. Рыжий угрюмо курил. Павел о чем-то думал, грызя карандаш и разодранным пластиковым пакетом закрывая блокнот от дождя. Капрал Некко разглядывал свой коммуникатор, надетый поверх защитной перчатки.

– И зачем надо было трястись два часа? – бурчал Цеце. – Что, не могли геликоптерами нас сюда забросить?

– Геликоптеров на всех не хватило, – ухмыльнулся Рыжий. – Есть люди достойней нас. Им-то наверняка не пришлось свою требуху на броне трясти и марать себя блевотиной.

– Зачем ты так? – с легким укором в голосе сказал Зверь. – Просто с воздуха забрасывают туда, куда нельзя доставить по земле. А геликоптеров, может, и хватило бы, да посадочных площадок нормальных нет.

– И погода, – добавил Гнутый, – совсем не летная. С парашютом в такую мглу нырять рискованно.

– Это все предположения, – отмахнулся Рыжий. – У вас свои, а у меня свое, и не хуже ваших.

– Тихо! – сказал вдруг Ухо, подняв голову и прислушиваясь к чему-то. Все замолчали, глядя на него. Даже вышагивающий сержант Хэллер остановился.

– Что? – спросил Зверь.

– Кто-то едет, – сказал Ухо.

– Где?

– Сзади.

– Ааа… – немного разочарованно протянул Цеце. – Это, должно быть, наши минометчики. Как их там?

– Группа “Пламя”, – подсказал рядовой Голон из второго отделения.

– Они самые.

– Я ничего не слышу, – недоверчиво сказал Некко.

– Минуты через три услышишь и ты, капрал, – сказал ему Ухо.

Но не прошло и минуты, как они услышали другой звук – мелодичный писк офицерского коммуникатора. А через мгновение требовательно заверещал компьютер, висящий на груди взводного.

– Взво-о-од! – гортанно прокричал лейтенант Уотерхилл, бросив взгляд на коммуникатор. – Становись!

Сержант Хэллер удовлетворенно и чуть ревниво отметил, что у взводного наконец-то выработался настоящий командный голос. Но на всякий случай он продублировал команду офицера, добавив от себя несколько крепких словечек.

Суеты не было.

Бойцы поднимались с земли, спрыгивали с брони, вылезали из десантного отсека боевой машины. Выбрасывали недокуренные сигареты, оставляли недоеденные упаковки сухпая, поправляли болтающееся оружие, затягивали ремни подсумков, надевали шлемы, проверяли связь, вставали в строй.