С мечом кровавым - Пирс Энтони

Гордость не позволяла Миме подать в Главное управление Чистилища заявление о предоставлении официальной наложницы. Поэтому он оказался лишенным соответствующего обслуживания в данной области. Вот что делало Лилу такой адски искусительной, и она прекрасно знала об этом.

— Сегодня снова один? — сладко осведомилась демоница, возникнув перед ним, когда он проходил мимо копулирующей скульптурной группы. — Может, тебе следовало бы возвратить сюда свою невесту?

— Чтобы ты портила ее западными представлениями о женском суфражизме? — огрызнулся Мима. Как обычно, ему доставляло удовольствие говорить здесь без заикания.

— Но, Мима, она же смертная, — напомнила Лила. — Ты сам выдернул ее из восточного окружения и поместил на Западе. Здесь все иначе. Тут женщины обычно живут собственным умом.

— Для чего? — рассердился Мима. — Восторг уже достаточно сведуща во всем, что ей положено знать.

— Ублажать мужа и вынашивать сына, — согласилась Лила. — А как насчет ее самоудовлетворения? — Она раскинула руки в стороны и вверх, отчего ее одежды распахнулись спереди, приоткрыв безукоризненные округлости грудей, поднявшихся от этого движения. Она походила на статую.

— В этом и заключается ее самовыражение! — кипятился Мима.

— Только не в этом полушарии, — проговорила Лила, как бы невзначай дотронувшись до одного из своих. — Она должна отстаивать собственные права, совершенствоваться, вскрывать свои возможности.

— Так говорят создания Преисподней.

— Может, я и проклята. Мима, но не глупа. Мое здравомыслие досталось мне нелегко. — Она наклонилась, чтобы поправить какие-то завязочки, обнажив при этом ногу до бархатистой ягодицы.

— Я так не считаю! — сказал Мима и зашагал прочь из сада.

Однако, оставшись в постели наедине с собой, он корил себя за глупость. Почему он позволяет себе раздражаться из-за слов мерзавки из Преисподней? Мнения женщин вообще мало что значат, тем более речи какой-то псевдоженщины. Отчего бы ему попросту не использовать ее по прямому назначению и вообще не слушать, что она там говорит? Дискуссия, в конце концов, не является непременной составляющей сексуального удовлетворения.

Конечно, он мог бы вернуться в сад и сделать это прямо сейчас или вызвать Лилу сюда в замок. Он может сделать с ней все, что захочет, а после просто выгнать. Это было бы естественным и разумным поступком. Тело, которое она так нарочито демонстрировала ему… Он знал, что, хотя Лила и принадлежит к миру духов, ее плоть на ощупь будет упругой и живой. Ведь она и в самом деле предназначалась для удовлетворения мужской похоти.

Но это означало бы что-то вроде капитуляции, а даже подобная мысль была для Мимы непереносима. Вот он и страдал в одиночестве. Он был Марсом, инкарнацией, отвечавшей за эффективное разрешение споров между смертными, и в то же время не мог справиться со своим внутренним конфликтом.

Когда Восторг появилась в следующий раз, перемены в ней стали еще более очевидными. Девушке было недостаточно тихо лежать в постели; она хотела беседовать о совершенно посторонних вещах. Она все время подробно рассказывала о студентах, которым помогает получать знания, и об их интересе к причудливой культуре Востока, где так мало применяются достижения науки. Теперь у нее были группы всех уровней, от выпускников до подготовишек. Восторг нравилось ощущение независимости, возможность принимать решения, основываясь исключительно на собственных предпочтениях. Она развивала уверенность в себе и чувство личной значимости, о которых раньше не ведала. Привыкала носить западную одежду, чтобы к ней не относились как к индианке тогда, когда она предпочитала быть самою собой. Носила даже джинсы.

— Брюки, сшитые из холщовой ткани синего цвета, — объясняла она, — очень практичные и удобные для…

— Для рабочих! — воскликнул Мима речитативом. — А не для принцесс!

— Я больше не принцесса, — напомнила Восторг, не обращая внимания на его раздражение.

— Видел я западных женщин в этой мерзости! — пропел он. — На заднице вот-вот все по швам лопнет!

— Да, это одна из привлекательных черт, — согласилась Восторг.

— Чтобы показывать всякому встречному мужчине! — закончил Мима с отвращением.

— Они не имеют ничего против, — заметила Восторг. — Между прочим, мне даже несколько раз делали комплименты.

— Ты моя женщина! — взбеленился Мима. — Только я могу видеть у тебя такие вещи!

Восторг рассмеялась:

— Мима, опомнись, где ты находишься? В древней Индии? В западном мире богатством принято делиться.

— Ты точно не говорила с демоницей?

— Лилой? Нет, я не видела ее с тех пор, как перебралась в мир смертных. Но я многое узнала об истинном положении вещей, Мима.

— Мне кажется, тебе лучше бросить эту работу и вернуться сюда.

— Я этого не сделаю! — воскликнула Восторг. — Я в высшей степени довольна своей теперешней жизнью. Впервые чувствую себя по-настоящему независимой и полезной. Я знаю, что там, в университете, я нужна.

— Ты нужна мне здесь!

— А, брось! Здесь есть все, что тебе нужно, и без меня.

— Нет, не все! Я слишком много ночей провожу один.

— Один? А что случилось с Лилой?

— Я к ней не прикасался.

— Почему, Мима? Она же твоя наложница.

— Мне не нужна наложница, мне нужна ты!

Восторг улыбнулась:

— Это очень мило. Но не стоит впадать в крайности. Когда меня здесь нет, пользуйся услугами этой проклятой наложницы.

Мима был потрясен не только ее языком, но и настроением. Он уже не был уверен, не бранится ли Восторг на западный манер и не произносит ли имен созданий Преисподней, а может, делает и то и другое.

— Ладно, давай с этим завязывать, — сказала Восторг и придвинулась к Миме.

Давай с этим завязывать? Что бы это значило?

Однако он понял, что продолжение диалога может закончиться лишь еще одной одинокой ночью, и промолчал.

Работа Марса становилась все более рутинной. Миму продолжали не удовлетворять ее частности, а также усердие младших инкарнаций, с которыми ему приходилось сотрудничать; с другой стороны, он находил утешение в том, что все больше ставил войны под свой контроль и теперь они наносили смертным меньший ущерб, чем без Миминого присмотра.

Действительно, существовали вопросы, которые следовало решать, и достигнуть этого можно было лишь с помощью насилия. Война, при надлежащем управлении ею, безусловно, казалась предпочтительнее, чем такие альтернативные варианты, как угнетение или грабеж. Тем не менее насколько лучше было бы, если б войны вообще прекратились! Если бы смертный человек мог просто существовать в мире, гармонии и изобилии, не нуждаясь в том, чтобы инкарнации обуздывали его жестокость…