Рубикон - Наталья Султан-Гирей

— То есть как это не могут быть закреплены? — Децим поднялся. — Покойник мне обещал!

— В самом деле, — протянул Каска недовольно и растерянно, — зачем обязательно тиран, безумец? Цезарь распоряжался в здравом уме и твердой памяти. К чему изменять волю покойного?

Другие заговорщики тоже не выразили ни малейшего желания отвергнуть позорные подачки узурпатора. Сенат так и не решил — был ли Гай Юлий Цезарь тираном или нет? Единственно, чего добились патриции, — это амнистии убийцам диктатора.

Тогда Кассий потребовал заложника. Иначе ни он, ни Брут не будут чувствовать себя в безопасности. Антоний под нажимом Сената послал к амнистированным убийцам своего брата.

Консулом на место убитого был избран Долабелла, зять Цицерона, человек распущенный и алчный. Едва успев облечься в консульскую тогу, Долабелла с места в карьер спросил своего коллегу, понимает ли Антоний, как опасно брожение умов в Риме?

Антоний уклончиво ответил, что скорбь народа о зверски убиенном вожде достойна всяческого сочувствия.

V

Третий день народ римский штурмовал дома заговорщиков. Особняки Кассия и Лентуция, виллу Децима Брута взяли приступом и разнесли в прах. Рабов народ освободил. Вооружившись палками и камнями, они сражались рядом со своими избавителями.

За Тибром объявился внук Мария, и молва утверждала, что потомок героя долго скрывался от преследований патрициев и богачей. Жил под личиной грека Герофила. Но настал час открыть божественную тайну славного имени. Внук Мария спешил к Дивному Юлию, чтоб предупредить о грозящей беде, однако злодеи опередили.

Новоявленный вождь призывал всех обездоленных, согнанных с земли арендаторов, неимущих горожан, рабов отомстить за их заступника. В народе утверждали, что завещание Цезаря подменено сенаторами, Дивный Юлий любил и жалел бедных и сирых. Он завещал рабам свободу, крестьянам землю и каждому бедняку столько золота, сколько тот сможет унести.

На улицах Рима воздвигались баррикады. Вечно недовольный, вечно полуголодный городской плебс дрался за право сладкого безделья, рабы — за освобождение, случайно попавшие в общую сумятицу крестьяне — за кусок земли.

Лепид отвел своих ветеранов. Он не желал озлоблять массы. Знал, Сенат и без него подавит бунт черни и вся ненависть плебса обратится против издыхающей республики аристократов, а имя Цезаря воссияет еще ярче в сердцах италийской и провинциальной бедноты. И тот, на кого упадет отблеск магического имени, легко станет властителем Рима и Мира. Лепид мог бездействовать.

Но Антоний был консулом патрицианской Республики и обязан был защищать тех, кто избрал его. Городские когорты легко уничтожили плохо вооруженные отряды Мариева внука и взяли в плен их вождя. Он оказался даже не римлянином, а жалким греком—коновалом. Самозванца казнили.

Долабелла стал в курии героем дня. Антония же только терпели. Предав возможных союзников, он навсегда лишился любви плебса и не сделался желанным для отцов отечества.

Цицерон, благоразумно заболев, отбыл в Путеолы. В Риме настало безвластие, хотя и Марк Антоний, и Долабелла усиленно делали вид, что правят.

Армия не вмешивалась, ждала вождя. На Марсовом поле жарились туши жертвенных быков, лилось поминальное вино. Костры зловещим заревом освещали суровые лица и блеск доспехов.

Агриппа задумчиво смотрел в огонь.

Что ждет Октавиана? У него два пути: стать игрушкой в руках какой–нибудь клики, все равно — республиканцев или Антониев, или бороться за Италию, пронести великие замыслы Цезаря в века и не дать искателям наживы растерзать Родину.

Вокруг костров шевелились темные тени. Эти бедные люди столетиями безропотно отдавали жизнь во славу ненужного им величия патрицианского Рима. Они должны наконец получить землю, законы, охраняющие их семьи от ига ростовщиков. Агриппа вспомнил, как его отца чуть не прогнали с родного надела только потому, что он защищал родину не под знаменами Цезаря, а в легионах Помпея. "Земли, земли!" — вот вековой вопль, знакомый с детства.

— Земли, земли! — кричала ночная темь. — Земли пиценам, самнитам, вольскам, умбрам, всем детям Италии, обездоленным Римом!

Агриппа встал. Он шатался от страшного нервного напряжения. Сын бедняка—центуриона, италик, презираемый квиритами, он даст обездоленным эту землю, право жить и дышать под родным небом!

Юноша подошел к лошадям. Никто не видит. Командиру не до него... Агриппа быстро вскочил в седло.

Рим исчез. С Востока навстречу поднимался день. Безошибочным чутьем дикаря Агриппа выбирал кратчайшие тропы, гнал, не щадя ни себя, ни коня. Наконец Брундизий мелькнул в приморской пади.

На заре рыбачье суденышко отплыло к Эпиру. Стоя у мачты, Агриппа напряженно вглядывался вдаль.

В Коркире был к вечеру. В прибрежной остерии Агриппа велел оседлать двух иноходцев, выпил для храбрости неразбавленного вина. Он, никому не ведомый центурион, чумазый пицен, даст Риму властелина!

— Посмотрим, посмотрим, благородные Валерии—Корнелии, кто будет править миром!

Воздух был свеж. С моря дул крепкий бриз. В саду военной школы слышался смех и голоса мальчиков. Здесь еще не знали о буре, потрясшей всю Италию. Около бассейна подростки шумели и плескались, умываясь на ночь.

Но скоро сад затих, в окнах погасили огни...

Агриппа перескочил через стену, скользнул между кустами и, беззвучно ступая разутыми ногами, вошел в спальню воспитанников.

Набегавшись за день, Октавиан сладко спал. Пицен осторожно и быстро поднял мальчика на руки и побежал к выходу. Октавиан, еще сонный, не открывая глаз, обвил руками его шею.

— Ты?

— Спи, спи, Кукла!

И, точно боясь проснуться, Октавиан уронил голову, но ночная свежесть разбудила его.

— Я думал, мне снится. — Он радостно засмеялся.

— Тише, Цезарь тайно послал за тобой!

— Что случилось?

— Беда!

— Что случилось? — Октавиан закричал.

— Ради всех богов молчи! — Агриппа закрыл ему рот ладонью. — Криком погубишь и себя и меня. Цезарь болен и хочет сам поставить тебя во главе армии. Действовать надо тайно.

В остерии Агриппа напоил друга горячим вином и, закутав в длинный теплый плащ, усадил в седло.

Уже в горах, когда последние огни человеческих жилищ исчезли, он взял лошадь Октавиана под уздцы.

— Цезаря больше нет.

Мальчик пошатнулся в седле и судорожно уцепился за гриву лошади.

— Скончался? — шепнул он, с трудом разжимая губы. Агриппа обнял друга и, крепко держа, отчетливо выговорил:

— Убит.

Он ждал, что мальчик начнет кричать, биться, но Октавиан застыл. С каменным лицом выслушал все ужасные подробности. Бледный, с сжатыми губами и безумными, широко открытыми глазами, долго ехал в молчании. Потом уронил:

— Куда же ты меня везешь?

— К его легионам.

VI

Антоний предстал перед легионами Дивного Юлия. Говорил о мести, звал на Рим. Никто не шелохнулся. Ни один меч не блеснул, ни одно копье не сверкнуло. Армия не хотела второго консула.

— Где Октавиан Цезарь? — крикнул молодой солдат.

— Мы присягали ему, а не тебе!

— Куда ты дел сына вождя?

— Где наш малютка? — Марий Цетег, растолкав стоявших впереди, вырос перед фронтом. — Мы нянчили его несмышленым младенцем, пронесли ребенком, как знамя, через всю Аквитанию, Пиренеи, Иберию. Он наш! Давай нам наше дитя!

Гул возмущения нарастал.

— Ты сговорился с патрициями изничтожить род Цезаря!

— Хочешь, чтоб мы поверили, — покажи Октавиана!

Антоний пробовал говорить, его не слушали, но внезапно все стихло. Легионеры, как по команде, повернули головы к дороге, ведущей в горы. Взяв в барьер лагерный вал, Агриппа скакал с ношей поперек седла к штандарту.

У общеармейского знамени — золотого орла на древке италийского копья — он резко осадил коня, опустил юношу наземь и сдернул плащ с маленькой фигурки.

Перед легионами Рима стоял наследник Дивного Юлия в голубом платьице, босой, с непокрытой головой. Ветер развевал его рыжеватую челку. Агриппа быстро исчез в толпе.

Легионеры бросились к сыну Цезаря, целовали ладони, ловили края одежды и прижимали к губам. Марий Цетег обул его в тяжелые солдатские сапоги.

— Бамбино! — выкрикивали ветераны. — Не бойся с нами, не выдадим! За тобой на край света! На Брута, на Сенат! Повелевай!

Октавиана усадили на щит и под приветственные клики трижды высоко подняли в воздух. Армия провозгласила сына Цезаря императором.

Антоний снял его со щита и встал рядом.

— Молодому императору нужен опекун. Нам необходимо объединить все вооруженные силы в одних руках, избрать единого вождя над государством и армией и продиктовать свою волю Вечному Городу, Сенату и народу.