Кутузов - Олег Михайлов

Н. П. Панин – А. Б. Куракину. 19 января 1798 года. Берлин. Партикулярное письмо. Секретно.

«Если вы расположены, милый кузен, оказать мне важную услугу, которой жду от дружбы вашей, я предложу вам еще одно средство, которое нисколько не покажется натяжкой. Пообождите, по крайней мере, до тех пор, покуда генерал Кутузов не выполнит возложенного на него поручения. Если оно – в чем я нисколько не сомневаюсь – будет выполнено к вашему удовольствию; если вы признаете существующее между нами и совершеннейшее единомыслие, – не будет ли тратою драгоценного времени навязывание мне новых хлопот с новичком, которому успеть здесь будет гораздо труднее, нежели генералу Кутузову? Кутузов в Берлине имел удивительный успех, и господину, пользующемуся вашим покровительством, долго придется ожидать того приема, который был оказан здесь Кутузову...»

Теперь у Панина не существовало никаких тайн от Михаила Илларионовича. Граф Никита Петрович перехватил секретную депешу Кальяра, где говорилось: «Господин Гаугвиц до такой степени предан французской нации, что только от Директории зависит заключить договор о союзе. Он ожидает единственно новых инструкций для заключения статей». Надо было торопиться. Кекериц, главный адъютант короля, в свой черед, заверял Кутузова, что слабость зрения после кори Фридриха-Вильгельма – единственная причина, по которой документ о русско-прусском пакте не подписан.

Это напоминало перетягивание каната...

Но доверительные разговоры русского посла с Кутузовым велись не только об интригах Гаугвица и о возрастающей опасности со стороны Франции. Касались и тем самых деликатных. Заходила речь и о царствующей особе, повелевающей из Петербурга. «Совершеннейшее единомыслие» подтверждалось и здесь. Не называя даже имени государя, оба собеседника сошлись в том, что России приходится как никогда солоно, но что худшее – впереди.

Граф Никита Петрович рассказывал, что в столице Пруссии еще помнили о приезде цесаревича и его встречах с Фридрихом II. Проницательный король сказал тогда, в далеком 1782 году, о Павле Петровиче своим придворным: «Он может подвергнуться участи, одинаковой с участью его несчастного отца».

Молчание Кутузова и взгляды, которыми они обменялись, были красноречивее слов.

Именно в Берлине завязались дружеские узы у Кутузова с будущим вице-канцлером и одним из руководителей заговора против Павла...

Между тем все попытки Панина задержать Михаила Илларионовича в Берлине ни к чему не привели. Император считал, что длительное пребывание Кутузова в Пруссии не может быть прилично уже «по большому его чину». А кроме того, генерала от инфантерии ожидали неотложные дела в Финляндии.

Павел был убежден, что стараниями Франции готовится коалиция против России, которая объединит Пруссию, Швецию и Турцию. Еще в 1797 году он составил план на случай войны против шведов и теперь ожидал его апробации со стороны Кутузова. Пришлось поторопиться с отъездом и оставить все так удачно начатое на полпути.

1 марта 1798 года Михаил Илларионович имел отпускную аудиенцию у Фридриха-Вильгельма и его супруги, а 3 марта ездил в Потсдам для осмотра королевских замков, где состоялся, уже без свидетелей, последний доверительный разговор с прусским монархом.

Проезжая мимо Виноградной горки, Кутузов увидел еще заколоченный на зиму одноэтажный дворец Сан-Суси и вспомнил 1775 год. Король принял русского генерала в Новом дворце – последнем сооружении Фридриха II. Вялый и нерешительный, ни в чем не напоминающий своего дядюшку, Фридрих-Вильгельм III встретил Михаила Илларионовича с таким почтением, словно старшего родственника. Кутузову было вручено письмо для императора Павла. Король подарил ему богатую табакерку с собственным портретом и ящик драгоценного саксонского фарфора.

Сердечно прощаясь с графом Никитой Петровичем, Михаил Илларионович говорил ему:

– Страшусь, что картель наш с Пруссией, ежели он и будет заключен, может оказаться хрупким. Как и подаренные мне тарелки с голубыми мечами! Ведь, судя по всему, его королевское величество собирается подписать сразу два противоположных трактата: с нами и с Францией...

8 марта Кутузов выехал из Берлина в Петербург. Его краткая миссия все же сдвинула дело с мертвой точки.

Глава втораяПО ВЕЛЕНИЮ МОНАРХА

1

М. И. Кутузов – Е. И. Кутузовой.

«20 апреля 1798 года. Выбурх.

По вчерашней почте получил я, милый друг, твое письмо. Это второе после моего приезда. Дороги еще так дурны в здешней прекрасной земле, что тебе никак нельзя подумать ехать, да и мне надобно еще объездить инспекцию. Я, слава Богу, здоров, только от многого письма болят глаза и очень скучно...

Здесь мы хлопочем очень, а потому и соседи наши беспокоятся; от самого этого, что мы готовимся, может быть, все и усмирится...»

За небольшим оконцем, в сетке частого дождя, вырисовывался знакомый силуэт Выборга: гранитные бастионы крепости, основанной легендарным королем Эриком и перестроенной при Густаве Вазе, верхи стрельчатой кирки, мокрая черепица обывательских крыш. Здесь все было памятно Михаилу Илларионовичу по прежнему командованию сухопутными войсками. Зато как переменились с той поры порядки!

Верно, только в России новое лицо может в один день все поставить вверх дном.

Вместо редких курьеров по раскисшим дорогам то и дело бешено скакали фельдъегери. Они отмахивали сотни верст, чтобы разрешить пустячный вопрос, подведомственный командиру батальона. Бесчисленные бумаги за подписью императора определяли не только судьбу корпусов и дивизий, но и участь каждого унтер-офицера. Власть на местах была вытеснена мелочной опекой.

Главным, конечно, оставалось приведение войск к боевой готовности. Михаил Илларионович приступил к обязанностям инспектора с обычным своим усердием. И все закипело! Государь прислал свой план Кутузову и просил высказать предложения о боевых действиях вверенного ему корпуса. Однако Михаил Илларионович не ограничился этим, а составил развернутый проект наступательного движения трех корпусов. Трудился день и ночь и был своим трудом доволен. Но получил от Павла рескрипт: «Повелеваю Вам исполнять то, что прежде предписано мною, когда придет на то время, держась во всем моего плана, от которого я не отступлю». Как будто из Зимнего дворца все видно лучше, чем здесь, на месте, где Кутузов изъездил все маршруты, коммуникации дороги и береговые линии.

Что ж, монаршья воля – закон.

В любом деле теперь Михаил Илларионович был связан по рукам и ногам. Не только передвинуть полк, но заменить пуговицы на мундире нельзя было без царева разрешения. Умерли три обывателя в Кивинованском киркшпиле – рапорт государю. Не отпущено унтер-офицерам положенное число алебард – новая бумага. Возникла нужда в адъютанте по частым разъездам – письмо генерал-майору Нелидову с просьбой донести его величеству, ежели он «сие не дерзновенным считает». Начался или прекратился падеж скота, утонул в Выборгском заливе мастеровой, пьянствует в егерском полку унтер-офицер или капитан берет деньги у солдат – все всепокорнейше докладывается на самый верх.

Да вот третьеводни Кутузову вновь пришлось поволноваться. И из-за чего? Гарнизонный офицер в Выборге напился пьян, нанял тихонечко у фурмана лошадей, уехал за город и увез с собой дочку пастора. К счастью, скоро схватились и отыскали его с ней в слободе. Офицера Михаил Илларионович немедля отдал под караул, а девицу вернул к отцу. Пастор упрашивал не предавать дела огласке, а потихонечку женить виновника. Но Кутузов был иного мнения. Он отправил обо всем случившемся рапорт Павлу и объяснял в письме Екатерине Ильиничне: «Воля императорская женить его или нет... Я не надеюсь, чтобы государь на меня за сие погневался, что его не тотчас хватились и поймали. Впрочем, власть Божия...»

Закончив письмо жене и подписав еще ворох бумаг, Михаил Илларионович мог позволить себе за обедом перелистать свежие газеты. В «Санкт-Петербургских ведомостях» извещалось:

«Сегодня, пополудни в 5 часов, в Кушелевом доме, даст приехавший сюда из Штокгольма с 9-летним своим сыном камер-музыкант Бервалк концерт. Билеты для лож, кресел и прочих мест можно получить у Демута под № 36...

...Всемилостивейше произведен из генерал-майоров в генерал-лейтенанты Войска Донского Орлов...

...В Малой Коломне, в Дровяной улице, под № 66-м, у отъезжающей продаются дворовые люди: девка 18 лет, которая умеет шить цветами и белье чинить, из крестьян; мужик 40 лет, женщина 35 лет, сын 14-ти и девка 16 лет; все они хорошего поведения; серый попугай, который говорит чисто по-русски и песни поет, да гнедой рысак, а о цене спросить в оном доме у хозяина. Тут же отдается лакей с женой в услужение, лакей – портной, а жена – хорошая прачка и шьет в тамбур цветами и блонды плетет; оба хорошего поведения...»

Далее сообщалось, что странствователь Мунго-Парк возвратился из Африки в Лондон. Ни один европеец не проникал так далеко, как он. Мунго-Парк подтвердил известие других путешественников о существовании города Гуссака, лежащего при реке Тумбуктое, который вдвое многолюднее Лондона. Печатались объявления о продаже книг: «Способ отгадывать имена, кто кого любит или о ком задумает» – 15 копеек, «Арапский кабалистик, прорицающий будущее и предсказывающий судьбу каждого человека» – 20 копеек. Говорилось и о птичьем базаре – торговле недавно привезенными в Петербург тульскими, курскими и новосильскими соловьями, обученными свистеть полкуруантами, скворцами-говорунами, а также арзамасскими гусями и учеными жаворонками...