Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна - Том Бауэр

На следующий день Мосли с Экклстоуном улетели в Херес на Гран-при Европы — последнюю гонку сезона. Ситуация в чемпионате вновь получалась интригующая: Шумахер всего на очко опережал пилота «Уильямса» Жака Вильнёва. Если Вильнёв не доберётся до финиша, немец автоматически станет чемпионом. Фрэнк Уильямс опасался повторения истории 1994 года — тогда Шумахер врезался в Деймона Хилла. За острой борьбой двух пилотов наблюдало 320 миллионов телезрителей. На 48-м круге Вильнёв стал обгонять Шумахера по внутренней траектории. Он уже прошёл немца, но тот вдруг резким поворотом руля направил свой болид прямо в соперника. К удивлению Шумахера, после контакта с машиной Вильнёва его «феррари» вылетела с трассы и увязла в гравии — канадец же, несмотря на полученные повреждения, сумел продолжить гонку и финишировал третьим, вслед за «макларенами». Стюарды объявили, что столкновение было непреднамеренным, однако Мосли считал иначе и вызвал Шумахера на официальные слушания.

6 ноября, за пять дней до «суда», Мосли с Экклстоуном ужинали в лондонском ресторане «Сан-Лоренцо».

— Шуми не за что наказывать. Он невиновен, — сказал Экклстоун, когда они по привычке стали обсуждать предстоящее разбирательство.

Он хорошо понимал, что фигура Шумахера масштабнее, чем вся «Формула-1», и что он приносит «королевским автогонкам» солидный доход. За клочок ткани на комбинезоне немецкой суперзвезды спонсоры выкладывали по полмиллиона. И дело не только в деньгах. Шумахер был «существом с другой планеты», обладал «уникальным чувством скорости». Экклстоун отдавал себе отчёт: как гонщик немец превосходит даже Айртона Сенну, а при этом он ещё хладнокровен и совершенно беспощаден. От дисквалификации или штрафа его всепоглощающая страсть к победе никуда не денется, а «Формуле-1» нужен Шумахер на трассе. Мосли согласился ещё раз всё взвесить.

Экклстоун пребывал в отличном расположении духа. ФИА только что устроила в Монако вечеринку, посвящённую «полувековому юбилею его службы на благо автоспорта». С хвалебными речами выступили Лука Монтеземоло, многие гонщики и владельцы команд, принц Альбер и целый выводок президентов с премьер-министрами. Сияющий Экклстоун был особенно рад, что удалось полюбовно решить проблему с запретом табачной рекламы. Этот успех укрепил его позиции в глазах команд. 4 ноября Тесса Джоуэлл объявила: Великобритания потребует от ЕС сделать для «Формулы-1» исключение. Казалось, вопрос уже решён.

Два дня спустя журналист спросил на Даунинг-стрит Дэвида Хилла, официального представителя Блэра, правда ли, что Экклстоун пожертвовал лейбористам значительную сумму.

— Понятия не имею, — ответил пресс-секретарь премьера.

Через некоторое время Хилл уже всячески отрицал, что партия получала от Экклстоуна деньги и что это как-то связано со сделанным для «Формулы-1» исключением из директивы ЕС. Когда тот же вопрос задали Экклстоуну, он занервничал. «Не хотел я в это ввязываться», — проклинал он сам себя. По инициативе Экклстоуна юридическая фирма «Херберт Смит» из лондонского Сити распространила заявление, что «господин Экклстоун не делал пожертвований в пользу партии лейбористов…», а также пригрозила судом по обвинению в клевете за публикацию подобного рода утверждений. Мосли был в ужасе и объяснил Экклстоуну:

— Это большая ошибка. Надо было молчать.

Он понял, что нужно принимать срочные меры.

Пообедав с президентом ФИА в Челси, Уорд помчался на Даунинг-стрит к Пауэллу и Алистеру Кэмпбеллу, отвечавшему у Блэра за все контакты с прессой. Мосли передал, что официальным лицам лучше хранить молчание, «пока шум не уляжется». Вернувшись, Уорд сообщил:

— У них там полный кавардак. — Оба политика отказывались признать ошибку Хилла, который действовал по их указанию. — Они не желают меня слушать, — пожаловался он Мосли.

Уорд понял: желая защитить премьера, Пауэлл с Кэмпбеллом выставят Экклстоуна злодеем, а Блэра при необходимости убедят соврать.

— У тебя могут возникнуть проблемы, — сообщил Мосли Экклстоуну.

— Это никого не касается, — огрызнулся тот.

Он даже не подозревал, что финансирование политической партии вовсе не является личным делом каждого и подлежит общественному контролю.

Встревоженный Экклстоун облегчённо вздохнул, когда Мосли нашёл юридическую лазейку. По правилам, о пожертвованиях на сумму свыше 5 тысяч фунтов можно было не сообщать до официальной публикации финансового отчёта партии на следующий год. Экклстоун позднее вспоминал: «Я сказал этим клоунам, что, даже если меня припрут к стенке и приставят к виску пулемёт, я буду молчать о пожертвовании. А они в ответ: „Хорошо-хорошо. Мы тоже“».

Уорд позвонил Пауэллу и снова потребовал, чтобы правительство не давало никаких комментариев по поводу пожертвования. В привычном Экклстоуну узком мирке дельцов-единомышленников такая круговая порука была не в новинку, но теперь ему пришлось играть на чужом поле. В его команде выступали Алистер Кэмпбелл, которого политические противники считали беспринципным головорезом, и премьер-министр, гордящийся тем, что он, «весь в белом», активно борется с коррупцией. Окружению премьера совсем не улыбалось скрывать пожертвование. Мало того, Блэр уже велел своему лорду-канцлеру Дерри Ирвайну искать выход, не считаясь с интересами Экклстоуна.

Глава судебной власти страны посчитал, что признавать правду было бы «нелепо». Вместо этого он рекомендовал провести отвлекающий манёвр, а на Экклстоуна внимания не обращать. По совету Ирвайна Блэр с министром финансов Гордоном Брауном пошли на хитрость. Они велели генеральному секретарю партии Тому Сойеру написать лживое письмо главе комитета по стандартам публичной сферы сэру Патрику Нилу. В этом письме, посвящённом новому своду правил партийного финансирования, упоминалось, что лейбористы, ещё будучи в оппозиции, приняли пожертвование Экклстоуна и что «после выборов господин Экклстоун пожелал сделать второе пожертвование». Сойер выражал сомнение в приемлемости этого второго пожертвования. По его словам, лейбористы пока отказались принять деньги, опасаясь возможного конфликта интересов в вопросе табачной рекламы. Он спрашивал Нила, обоснована ли такая щепетильность.

Экклстоун так и не выяснил, знали ли Блэр с Сойером, что он ответил отказом на просьбу Леви продолжить финансирование партии, но сразу понял: письмо означает «полную катастрофу, поскольку явным образом ставит под сомнение и первое пожертвование».

Сойер отправил письмо 7 ноября. У Экклстоуна возникло ощущение полной неразберихи. Поражённый наивностью Блэра, он пожаловался Уорду: «Я имел дело с кучей политиков, и никогда ни с кем не было проблем. Вообще, я предпочитаю верить людям — тем более он же премьер-министр… Просто лейбористы ведут себя как детишки в песочнице, а тори — как матёрые гангстеры. Уж они-то мигом нашли бы выход».

В тот же день Дэвид Хилл начал изворачиваться. Он знал, в чём дело, но позднее объяснил, что своими уловками пытался сбить с толку журналистов.

9 ноября «Санди телеграф» разразилась сенсационной статьёй о пожертвовании Экклстоуна и его связи с брюссельскими экзерсисами правительства лейбористов. Никто ещё не знал, сколько именно заплатил Экклстоун. Началась «угадайка», в которой фигурировали цифры от 100 тысяч до 1,5 миллиона фунтов. В статье этот платёж называли обычной взяткой, поскольку Экклстоун всегда голосовал за тори и, по уверениям руководства консерваторов, ранее оказывал им финансовую поддержку. Вся анонимность испарилась за одну ночь. Воскресным утром уже все газеты трубили, что Экклстоун заплатил за помощь лейбористов.

— Меня поймали на сговоре с правительством, — будничным тоном сообщил он Мосли. — Ничего не поделать, и вообще мне плевать. Меня это не волнует.

Поскольку об Экклстоуне по-прежнему ничего толком не знали, всюду упорно повторяли старые мифы: угрозы, тайны, манипуляции и пресловутый шредер в кабинете. Избегая публичности, он создал себе образ нечистого на руку бизнесмена, который не стесняется никаких средств в борьбе с конкурентами, а в супруги взял женщину на 28 лет моложе и на столько же сантиметров выше ростом. Пресса всей планеты обрушилась на Экклстоуна, выставляя его злодеем, который дал взятку правительству. В теленовостях «коррупцию» иллюстрировало фото Экклстоуна и Мосли на Даунинг-стрит. У зрителя складывалось впечатление, что перед ним исторический момент: руководство «Формулы-1» удаляется, всучив взятку. В действительности же фотография была сделана на благотворительном мероприятии.

К вечеру воскресенья все попрятались, а на следующее утро, 10 ноября, Гордон Браун появился в радиоэфире «Би-би-си». На вопрос о пожертвовании он крайне неубедительно запирался и заявил, что ничего не знает о деньгах Экклстоуна. Ситуация вышла из-под контроля.