Цезарь Каскабель - Жюль Верн

— Да, — вздохнул другой, — но какое славное дельце мы проворонили!

Глава III

ДРЕЙФ

Мы помним, в каком положении находились потерпевшие бедствие двадцать седьмого октября. Имели ли они малейшие иллюзии на счет своей участи, питали ли хоть самую хрупкую надежду? Во время дрейфа по Берингову проливу последним их шансом оставалось Камчатское течение; может, оно все-таки захватит их с собой на юг и прибьет к азиатским берегам? Но нет. Другое течение упорно несло их на север, прямо на просторы Ледовитого океана!

Что станет с плавучим островом в северных морях, даже если он не растает и не расколется от столкновений? Затеряется в неведомых арктических просторах? Или под влиянием преобладающих на огромных пространствах восточных ветров его выбросит на прибрежные камни Шпицбергена или Новой Земли? И в этом последнем случае, после ужасных лишений, как робинзонам поневоле достичь Европейского континента?

Именно о последствиях этого весьма гипотетического предположения размышлял господин Серж. Не отрывая взгляда от затерянного в тумане горизонта, он обратился к господину Каскабелю и Жану:

— Друзья мои! Мы, несомненно, на краю гибели. Льдина в любой момент может расколоться на части, а так как покинуть ее невозможно…

— Это самая большая опасность, что нам угрожает? — спросил господин Каскабель.

— Пока — да! С наступлением холодов данная опасность сначала уменьшится, а затем окончательно исчезнет. В это время года на таких высоких широтах совершенно немыслимо, чтобы плюсовая температура продержалась дольше нескольких дней.

— Вы правы, господин Серж, — задумался Жан. — Наверное, льдина выстоит… Но куда она уплывет?

— Думаю, недалеко. Деваться ей некуда, и вскоре она пристанет к какому-нибудь айсбергу. Тогда, как только море окончательно замерзнет, мы попытаемся дойти до континента и возобновим прежний маршрут…

— Да, а как заменить погибшую упряжку? Бедняжки! — запричитал господин Каскабель. — Несчастные мои лошадочки! Господин Серж, они служили мне верой и правдой, они были полноправными членами семьи, это моя вина, что…

Господин Каскабель никак не унимался. Горе переполняло его. Он обвинял во всех бедах только себя. Где это видано — идти по морю на лошадях? Наверно, он убивался больше по ним, нежели по прочим бедам, вызванным их гибелью.

— Да! Ужасный ледоход нанес нам непоправимый урон, — заметил господин Серж. — Нам, мужчинам, не так сложно вынести все лишения и трудности, что последуют в результате этой потери. Но госпожа Каскабель, наши девочки — Кайетта и Наполеона; каково будет им, когда мы покинем «Прекрасную Колесницу»…

— Покинем?! — воскликнул господин Каскабель.

— Это неизбежно, папа! — подтвердил Жан.

— Поистине, — продолжал господин Каскабель, угрожая себе собственным кулаком, — пускаться в подобную авантюру значило испытывать терпение Бога! Выбрать такую дорогу для возвращения в Европу!

— Не казнитесь так, друг мой, — утешал его господин Серж. — Впредь не стоит преуменьшать опасность. Это самый надежный способ преодолеть ее.

— В самом деле, отец, — добавил Жан, — что сделано — то сделано, ведь никто не возражал, пускаясь в путь. А потому не стоит без конца укорять себя; будь энергичным и бодрым, как всегда!

Но, несмотря на все утешения, подавленное настроение господина Каскабеля не проходило; его вера в себя и оптимизм получили жестокий удар.

Между тем господин Серж не терял времени; всеми средствами, бывшими в его распоряжении, с помощью компаса и видимых ориентиров, он старался определить направление дрейфа. Этим наблюдениям он посвящал все светлое время дня.

Задача не из легких, так как ориентиры тоже постоянно смещались. К тому же по эту сторону пролива море оказалось свободным на больших пространствах. При такой аномальной температуре оно и не могло полностью замерзнуть. Если несколько дней назад и создалось такое впечатление, то только потому, что льдины, шедшие с севера и с юга под действием двух течений, скопились в узком участке моря, стиснутом между двумя континентами.

В итоге, после многократных вычислений, господин Серж определил, что их несет на северо-запад. Причиной тому было течение Беринга, которое, оттолкнувшись от Камчатского, поворачивало к азиатскому побережью и, покинув пролив, загибалось огромной петлей, которую как бы стягивала условная линия Полярного круга.

Господин Серж установил также, что по-прежнему бешеный ветер дул строго с юго-востока. Если он изредка и смещался к югу, то только потому, что расположение берегов изменяло его основное направление, сохраняемое в открытом море.

Ясно осознав ситуацию, господин Серж тут же ввел в курс ла Цезаря Каскабеля, обрадовав, что в их положении не может быть ничего лучшего, чем такой дрейф. Добрая новость внесла некоторое успокоение в душу главы семьи.

— Да, — вздохнул он облегченно. — Это уже кое-что — плыть в нужном направлении! Но какой крюк, Господи Боже, какой крюк!

Путешественники занялись налаживанием своего быта, словно рассчитывали надолго обосноваться на плавучем острове.

Прежде всего они снова решили расположиться в «Прекрасной Колеснице». Вряд ли стоило еще бояться, что она перевернется — фургон успешно выдерживал напор несколько ослабевшего ветра и служил как бы парусом ледяной глыбе, на которой стоял.

Корнелия, Кайетта и Наполеона, вернувшись в фургон, занялись кухней, совершенно забытой за последние сутки. Вскоре приготовили обед, и, хотя обычные соленые шуточки на сей раз не приправляли еду, путешественники здорово подкрепились после столь жестоких испытаний, выпавших на их долю вслед за отступлением с острова Диомида.

День подошел к концу. Буря не переставала неистовствовать, с неутолимой яростью обрушивая шквал за шквалом на «Прекрасную Колесницу». Картину неба оживляли птицы, так метко названные буревестниками.

Следующие несколько дней вплоть до тридцать первого октября не принесли никаких изменений. Все тот же юго-восточный ветер главенствовал в атмосфере, погода оставалась прежней.

Господин Серж внимательно осмотрел плавучий остров. По форме он напоминал неправильную трапецию, длиной от трехсот пятидесяти до четырехсот футов[136], а шириной в сотню. Края трапеции выступали из воды на добрых полтуаза[137], а ее поверхность несколько вздувалась в своей средней части. На поверхности ни малейшей трещинки, хотя из глубины ледяной глыбы иногда доносился приглушенный треск. Складывалось впечатление, что эту крепость (по крайней мере, до сих пор) ничуть не потрепали волны, поднятые ураганом.