Пушкин и его современники - Юрий Тынянов

Альбомные и полуальбомные поэты-эпигоны естественно стремятся к этому маленькому совершенству, избегая крупных несовершенств. Своеобразие тютчевской малой формы было в том, что с ней была у него органически соединена общая тема, развивавшаяся до него только в большой форме, что общая тема и грандиозный образ философской лирики приобретают здесь конкретность (почти жестовую) стихотворения на случай Geiegentsheitsgedicht.

Здесь уместно вспомнить ars poetica * дилетантизма, которую дает Вяземский 30-х годов ("Письмо А. И. Г-ой"). ** "Пишите о том, что у вас в глазах, на уме и на сердце. Не пишите стихов на общие задачи. Это дело поэтов-ремесленников. Пускай написанное вами будет разрешением собственных сокровенных задач. Тогда стихи ваши будут иметь жизнь, образ, теплоту, свежесть... Свой взгляд, свое выражение придают печать оригинальности и новости предметам самым обыкновенным. Может быть, лучшие стихи у всех первейших поэтов именно те, которыми выражены чувства простые, общие по существу своему, но личные по впечатлениям, действовавшим на поэта, положению, в котором он находился на ту пору".

Этот завет был в полной мере исполнен Тютчевым, конкретность его почти внелитературного жанра соединяется у него с целым ассортиментом конкретизирующих средств, и все это вместе с тем дано на "общей" теме.

Но вместе с тем не надо забывать, что ars poetica Вяземского здесь адресована дилетанту, не поэту-ремесленнику. Фрагменты Тютчева были конкретны как прозаические "записки", *** но вместе с тем они грозили смешаться воедино с дилетантским, альбомным, полуальбомным, полуэкспромтным torrent lyrique **** 30-х годов. Их объединяла малая форма. [14] И здесь возможно - вторая причина отношения Пушкина. Фрагментарность Тютчева ощущалась как внелитературный признак, как признак дилетантизма, и поэтому резче всего бросалось в глаза то, что было у Тютчева общим с эпигонами: предельное разложение формы - в малую; для Пушкина-мастера тонкий дилетантизм Тютчева был сомнительным явлением.

* Теория поэзия (лат.). - Прим. ред.

** По-видимому, дилетантке-поэтессе А. И. Готовцевой; "Денница" на 1830 год, стр. 122-123.

*** Ср. тютчевские начала: "Нет, моего к тебе пристрастья"... "Heт, карлик мой"... "Нет, мера есть долготерпенью", - где дано как бы жестовое отталкивание от предшествующего момента, что подчеркивает конкретную фрагментарность стихотворения. Ср. также такие начала: "И распростясь с тревогою житейской", "И опять звезда ныряет", "И самый дом наш будто ожил", "И тихими последними шагами Он подошел", "И чувства нет в твоих очах", "И гроб опущен уж в могилу", где с самого начала стихотворение определяется как фрагмент; сюда же такое начало, как "Она сидела на полу и груду писем разрывала", где фрагментарно и вместе конкретно: "Она". Таковы повелительные наклонения у Тютчева (здесь, впрочем, сказывается и дидактический их характер) и т. д.

**** Лирическим потоком (франц.). - Прим. ред.

Был и еще один пункт.

Вяземский в той же статье пишет: "Почему так мало истинно-хороших стихов пишется в наше время, хотя число хороших стихотворцев нарочито умножилось? Потому что многие поют фальшиво, не своим голосом, а подделываясь под чужие голоса... В большей части наших поэтов современных мы не видим лиц, а видим маску, которую они отлили себе, соображаясь с духом времени и корча господствующее лицо. [15]

Литературная маска, налет отраженной литературности стал до того обычным явлением, что Вяземский отступает от принципов Карамзина, усиленно рекомендовавшего молодым стихотворцам переводы как хорошую стихотворную школу. Он пишет: "Переводы стихотворческие приучают обыкновенно к принужденным оборотам; дают привычку выражать себя без точности, не решительно, а довольствоваться выражениями, близкими к настоящим, так сказать, ходить не прямо к цели ближайшею дорогою, а бродить около, сбивчиво и нетвердо. Мудрено быть развязным в двойных оковах: мысли и выражения. О хорошем переводчике, как об искусном акробате, можно сказать, что он по-мастерски ломается... Вероятно, мы лишились великого поэта в одном из наших переводчиков, именно потому, что он слишком много переводил (Жуковский. - Ю. Т.). Из вольных переводчиков образуются обыкновенно невольные поэты". [16]

Эта литературная маска, нарочитая литературность стихов, по-видимому, общий признак стиховой культуры 30-х годов, опиравшейся на стих 20-х годов как на материал. И здесь любопытно, что тогда как стихи Тютчева кажутся нам такими оригинальными, индивидуальными, в разное время раздавались голоса о их "общности", о их "литературности"; Огарев, например, пишет Анненкову: "Вы говорите, что стихи Тютчева выше всей лермонтовской поэзии. Нет, Анненков! Нет того sui generis * склада, никому иному не принадлежащего, который есть у Лермонтова и составляет особенность, производящую сильное впечатление. А по мысли много выше". ** Это мнение, конечно, характеризует прежде всего литературное направление самого Огарева, но есть факты, указывающие, что самая сложность тютчевского стиха, самая тонкость языковой его реформы стирали отчасти признаки его оригинальности, сильно сближали его стихи с чужими, но столь же сложными по традициям. Так. до 1903 г. печаталось во всех изданиях Тютчева стихотворение "По зеркалу зыбкого дола", представлявшее собою окончание стихотворения Вяземского "Ночь в Венеции". *** Его интонации, его образы близки к ознобишинским, шевыревским, глинкинским. Ср. такие стихи пушкинского эпигона Ознобишина (1830):

* Своего рода (лат.). - Прим. ред.

** П. В. Анненков и его друзья. Литературные воспоминания и переписка. 1835-1854. СПб., 1892, стр. 642.

*** См. "Русский архив", 1903, кн. 2, № 6, стр. 289.

Люблю, когда тот край блистает,Облитый трепетной луной,Когда окрестность чуть мелькаетПод серебристой пеленой;И в отдалении туманаХрам с колокольней над селомВстает, в подобьи великана,На небе темно-голубом.

Образы Тютчева были знакомее современникам, чем нам. Они мелькали у Глинки (1830):

Неосвеженная росоюЗемля засохла, все в огне,И запад красной полосоюКак уголь тлеет в тишине....И над сожженными брегамиУпало зеркало реки...

Самые материалы его лирики ("философические", натурфилософские) близко перекликались с живой еще в памяти 20-х годов натурфилософией Карамзина, в "Письмах русского путешественника", говорившего, что "течение натуры есть образ нашего жизненного течения". Ср. отдельные образы "Фонтана" со знаменитым описанием рейхенбахского водопада у Карамзина: "Трудно представить себе ту ужасную быстроту, с которою волна за волною несется в неизмеримую глубину сего водоема и опять вверх подымется, будучи отвержена его вечнокипящею пучиною и распространяя вокруг себя белые облака влажного дыму!"

Ср. еще: "гордая Белая гора в снежной своей мантии, в ало-цветной короне, красимой солнечными лучами, как царица среди прочих окружающих ее гор, высоких и гордых, но перед нею низких и смиренных... Вознося к небесам главу свою, она вопрошает Европу: что выше меня? и Европа ответствует ей почтительным молчанием. * Еще большая степень абстрактизации "природы" произошла в молодой русской натурфилософии 20-х годов, и поэзия Тютчева живет теми же темами и образами, что и статьи молодого Шевырева. Самая "двоичность" построения натурфилософии, обращенная в поэтические символы, была общей чертой философской лирики того времени. Ср. "Сон" Шевырева (1827):

* H. M. Карамзин. Письма русского путешественника. Сочинения H. M. Карамзина, т. II, изд. Смирдина, 1848, стр. 281, 333.

Два солнца всходят лучезарныхВ порфирах огненно-янтарных...Два солнца отражают воды,Два сердца бьют в груди природыИ кровь ключом двойным течетПо жилам божия твореньяИ мир удвоенный живетВ едином мире два мгновенья.И сердцем грудь полуразбитымДышала вдвое у меня,И двум очам полузакрытымТяжел был свет двойного дня.

У Тютчева своеобразие его литературного лица было в том, что средства стиля стали у него жанрообразующими. Так натурфилософский параллелизм, "двоичность" не осталась у него только материалом и стилем, но и повлекла всю организацию стихового материала. Самое построение у него стало параллелистическим или антитетическим, в зависимости от материала. Строфа (метр вообще) получила у него особую семантическую функцию: антитеза стилистическая развивается в антитетических строфах. Стихотворение стало одной антитезой, одним образом, стало фрагментом. Поэзия "совлекла с себя" (в этом смысле) "искусственные формы", и была найдена новая функция поэтической формы. Но жанровая новизна фрагмента могла с полною силой сказаться лишь при циклизации в сборнике: из сборника вырастает новое поэтическое лицо фрагментариста-философа, отдельные же "фрагменты" ощущались по соотношению с другими явлениями, близкими по материалу. Тютчев в первый раз выступил крупным циклом. Лицо было слишком ново. То, что выделило его поэзию - глубокое влияние стилевых элементов на жанр (ибо и Глинка и Шевырев и все упомянутые двигаются в пределах определенных жанров, философической оды и жанров 20-х годов, и только рассыпают их), освобождение от жанровых традиций - от Пушкина, двигавшегося в системе определенных лирических жанров 20-х годов, могло ускользнуть. Главные интересы его были в то время в другой области - прозы в журнале.