Аристократ и куртизанка - Труда Тейлор

— О, Мади, сколько времени потеряно, — прошептал он, упираясь лбом в ее лоб, и в этом движении выразились и усталость, и мольба о прощении. — Я никогда не считал гордость пороком, но теперь знаю, что это так. — Он хмыкнул. — Здесь англичане правы.

Мадлен не вполне понимала, о чем Люк говорит, но почувствовала в нем небывалое прежде смирение и не смогла остаться к этому равнодушной. Поднявшись на ноги и обвив его шею руками, она поцеловала мужа. Люк на мгновение удивленно напрягся, а потом ответил на поцелуй так, как умел только он. Сейчас весь мир для Мадлен сосредоточился на его прикосновениях, вкусе его рта, теплоте чувств, которые они дарили друг другу…

Прижав жену к себе покрепче, Люк лег с нею на кровать. Болью отозвалась рана, но он не придал этому значения. Он жаждал обнимать Мадлен, погрузиться в ее мягкое тело и навсегда забыть о накатывающем на них обоих ужасе. Какой-то частью сознания он понимал, что близость не решит всех их проблем, что им необходимо поговорить, но сейчас хотел только этого. О, как Мадлен нужна ему!

— Мади! — Ее имя сорвалось приглушенным шепотом с его губ, когда волна чувств поглотила Люка, — чувств, более сильных, чем страсть, и более нежных, чем вожделение.

Почти благоговейно его руки обводили очертания ее тела, ласкали ее, восхищались ею, высвобождали пуговицы и скользили под одежду, чтобы насладиться атласной мягкостью кожи. Они освободили шелковую завесу ее волос от шпилек, чтобы он мог зарыться в них лицом и обонять аромат солнца, которым они были пропитаны и который не заглушил даже запах лазарета.

Он хотел быть очень осторожным, но Мадлен уже вся трепетала от слишком долго сдерживаемой страсти. Она подумала об Эдит и захотела от Люка большего, чем он давал англичанке, большего, чем он давал всем женщинам в своей жизни до женитьбы на ней. Она подстегивала его желания своими, разжигала его страсть своей и, вопреки его намерениям, лишала его самообладания.

— Черт тебя возьми, Мадлен! — прорычал он сквозь сцепленные зубы за мгновение до того, как овладеть ею. — Я чуть не умер без тебя!

На один миг она попыталась задуматься над его словами, но думать уже было невозможно, и она отдалась чувству всепоглощающей любви к нему…

Потом Мадлен задремала. А когда проснулась, то увидела улыбающегося Люка. Он гладил ее по распущенным волосам… Это совершенно не походило на их прежние хищные совокупления — он не разжигал в ней нового приступа страсти, а услаждал и успокаивал усталое тело жены. Он был так нежен! Мадлен почти готова была поверить, что Люк любит ее, и если бы он произнес эти простые слова, произнес искренне, то она простила бы ему все что угодно. Но эти слова так и не прозвучали, и знакомое чувство разочарования вновь настигло ее.

— Завтра ты должна вернуться к Тьери, — сказал Люк хриплым со сна голосом. — Ты и так слишком долго оставалась тут. Гош намерен атаковать, и я не хочу, чтобы ты оказалась здесь в этот момент. Я хочу, чтобы ты пообещала мне уйти, и уйти с рассветом.

— Возможно.

— Обещай мне! — настаивал Люк. Собрав последние силы, он приподнялся на локте и смотрел на нее сверху вниз. — Мадлен! Я хочу твоего слова.

— А если я не дам его?

— Тогда на рассвете я сам оттащу тебя к Тьери.

В словах звучала решимость, и, хотя Мадлен не могла разглядеть его лицо в полумраке, она знала: на нем то же выражение. Перед ней снова был граф, аристократ, не терпящий неповиновения.

— Хорошо, завтра я уйду.

Люк глубоко вздохнул. Потом, сраженный навалившейся усталостью, он крепко заснул, и Мадлен знала, что не станет будить его. Его правая рука обнимала жену, а бледное лицо покоилось в ложбинке у ее шеи. Мадлен слышала гулкое биение его сердца. Неподвижно глядя в оштукатуренный потолок, она пыталась «своими словами» объяснить происходящее между ними.

Сегодня, в момент безудержной страсти, Люк открылся ей более, чем когда-либо прежде. Еще оставались неразрешенные вопросы и неисцеленные скорби, но Мадлен знала, что со дня свадьбы они никогда не были ближе, чем сейчас. Мягкая улыбка тронула ее губы. Она ошибалась, думая, что Люк больше не хочет ее, — на самом деле их страсть не знала границ.

Но тебе нужно нечто большее, чем страсть, напомнила она себе, большее, чем великодушная забота. Тебе нужны его преданность и его сердце.

Тут раздался удар грома, заставивший ее вздрогнуть.

Рука Люка инстинктивно прижала ее крепче, даря ощущение такой нежной опеки, такой безопасности, каких она не знала до сих пор в своей жизни. Пусть это лишь иллюзия, но Мадлен была бы не прочь остановить мгновение и продлить его до бесконечности. Она не хотела, чтобы наступил рассвет. Это была ее последняя отчетливая мысль, а потом Мадлен тоже погрузилась в сон.

Обняв друг друга, Люк и Мадлен спали так глубоко, как ни один из них не спал все эти месяцы. Они не слышали с необычайной яростью раскалывавшего небо грома, не видели молний, освещавших их похожую на камеру комнату. Невинно, как дети, спали они и когда закончилась гроза, и когда к форту стали медленно приближаться войска республиканцев.

Тремя колоннами маршировали в темноте одетые в синее фигуры, и центральную колонну вел блестящий генерал Лазар Гош. С ним были два комиссара Республики, полные решимости преподать интервентам, проклятым роялистам, такой урок, который отобьет охоту возрождать монархию у всех остальных.

Рассвет едва начал изгонять ночные тени, когда в форте поднялась тревога. Дребезжащий звук набатного колокола вырвал Люка из сна, и он стал торопливо натягивать сапоги. Заговорила рана в плече, но он не обращал внимания. Рядом с ним села на кровати Мадлен, протирая глаза.

— Началось, — разъяренно пробормотал Люк, заправляя в брюки рубашку и застегивая их. — Нас атаковали.

От орудийного грохота содрогнулись стены, и Мадлен преодолела инстинктивное желание зажать уши. Сердце колотилось, а душу заполнила лишающая сил тревога — более за Люка, чем за себя. Она смотрела, как муж натягивает зеленую куртку и берет шпагу. Он обернулся. В неясном свете утра нельзя было разглядеть выражение его лица, но Мадлен знала, что Люк разрывается между долгом и желанием остаться и защитить ее. Ей стоило огромных усилий улыбнуться.

— Иди, — сказала она, — я знаю, что ты должен идти. Я не боюсь.

Хотя на самом деле она боялась, и Люк знал это, но знал также и то, что страх не сломит ее. Мадлен слышала, как он вздохнул. Ей безумно хотелось броситься к нему, просить его остаться, чтобы он не уходил навстречу опасности.

— Будь здесь, у меня, — жестко приказал он. — Если они проломят стену, тут будет безопаснее, чем в лазарете.