Тщеславие - Виктор Лысенков

Тетю он утешил: "Все, больше мне твоих носок не носить. Но зато ты сможешь ходить в кино вечерами, в клуб. Смотреть телевизор. "Тетя поняла его открытую подначку и не только в свой адрес, а в их обоих, поскольку с носом чиновники оставили их обоих, и вздохнула: "Да, вот уйду на пенсию насмотрюсь телевизора. До отвала...".

Сергей часто вспоминал приволжского начальника по соцкультбыту: интересно, сопьется ли он? (А, собственно, почему он вспоминал этого? Наверное, потому, что азиатские редко пили как русские - только по поводу какого-нибудь праздника и почт всегда в меру. Русский - лучший материал для анализа). Нет, партайгеносе спивались меньше. И - не вещались. Не травились. Не стрелялись. Ну, если это - не конфликт на таком уровне, когда от пули никуда. Как у Кулакова или Цвигуна. А вот идеологическая поросль... Почему среди журналистской братии, третьестепенных актеров, часто покупаемых и перекупаемых на актерском рынке в Москве, художников, творящих бессмертные шедевры в виде очередного набора членов политбюро после очередного пленума, разных героев труда, сцен из партийной и комсомольской жизни (съезды, встречи больших начальников с разными покорителями) ну так далее? Почему среди них так много пьющих и до такой степени? Один придурок даже для закуски отрубил собственный палец. Другой, получив аванс на повторение скульптуры Вучетича "Перекуем мечи на орла" пил месяц беспробудно, а когда очнулся от запоя - праздник весны и труда, мира и дружбы был на носу - не успеть сработать из папье-машье копию. Попросил помощников нам зюкать его бронзовой краской. Мечь успел изготовить. Молоток взял свой, тоже выкрасив в бронзу. С трибун заметил, что кузнец - хилее вучетивского, да и колышется (все же был еще живым после месяца запоя), но одни оценили - как новаторство, другие предпочли ничего не замечать, чтобы не разразился сканадл, итогом которого будет непременная тень на знаменитые символы. Сергей в их завихрениях и пьянках угадывал смятение собственной души: уперлись в тупик? Никто не станет Микеланджело и не напишет на ленте своей "Пьетты": сработано мастером Микеланджело Буонарроти. И ощущение тупика рвало душу? Почему? Неужели это стремление стать над всеми - главное для человека? Или только для тех, кто позвал возможность возвыситься над другими при помощи резца, кисти или пера? Если бы вознеслись в поднебесье, наверное, не пили бы так. И - не вешались. Не стрелялись. (Фадеев - не в счет. Там все другое). А вот эти. Тьмы и тьмы. Скольких он уже знал, погибнувшх от пьянки - от актеров-забулдыг, до журанилистов. Не случайно они как-то находили друг-друга (хотя многие из такой журналистской братии а спектаклях жизни не бывали, хотя в театр знали вход - служебный и пили иногда там в гримерных псле репетиций, а ктеры - вечером в редакции, особенно молоденой газеты, так как газета выходила не каждй день и послп шести кабинеты были свободны - не питьже актерам и журналистам как рядовым алкашам прямо возле магазина или в сквере, через который идут и зрители этих самых атеров, и знакомые журналистов. Правда, вешались и травились не все. Но так и не бывает. Ведь и с крючка срывается не вся поймання рыба. Здесь - ловля наоборот - кто просто весит, а кто срывается с крючка в небытие. Иногда говорят: мол, жена изменила. Так повесился актер Филимонов. Но у Жастова вообще не было жены - тоже избрал тот же путь. А Пудина в том же театре слишком сильно кто-то шваркнул шваброй по башке - виновногоне нашли - все были пьяны и где и с кем Пудин сражался на швабрах - никто вспомнить не мог. Сергей никогда не пил с ними - ни в редакции, ни в театре: он не хотел, чтобыпри нем вдруг зашел разговор о женщинах - в любом виде - непотребном (ну, кого мы сегодня будем трахать?) или в потребном - рассказе о строгой жене - что, мол, врежет сегодня за разнул) когда-то для проформы отказывались от давноосверхпланового стакана - Сергей берет то святое) он не постеснялся бы признаться об этом по всемирноу телевидению, есили бы от этого их отношения с Земмой каким-то чудесным образом изменились бы - что он любит ее. Он понимал того чудака, которй в запрещенном режиме по рации из океана простучал своей возлюбленной, что любит ее. Океан качал очень странно - казалось, что поднимется и опускается только голова - ноги - на месте. Что за странная качка? Сергей не любил моря и когда его уговорили прокатиться на черном море на круизном корабле: (всего один день!) он измучился, сидел в холле и играл в шахматы, хотя корабль, "Михаил Лермонтов" - практически не качался, но Сергей не любил этой огромной массы воды - казалось,что все это в один момоент моет поглоить и его, и корабль, и всех. Кто на нем. И хотя Сергей прекрасно плавал - в ОФП плавание входило обязательной частью, особенно для сборников - он з нал, что продержится в теплой морской воде несколько часов без всяких шлюпок и спасательных жилетов или там кругов море вызывало в нем непонятные тревожные чувства. Он все задавал себе вопрос: может, это гены хранят память о великом потопе? Ведь те, кто был с Ноем - не утонули. А кто утонул - какая память? Или и с ковчегом - все бред. А память хранить те времена, когда человек без конца борол с водой - в реке или озере, море или океане. Только эти моря-океаны потом примут для человека другие формы и будет он барахтаться в них, воюя за свое место под солнцем с ближними и дальними соперниками, с близкими друзьями и родными, и даже с теми, кого н икогда не знал и не видел. Ну а если даже и знал? Что это меняет? Вот он мог бы рогами упираься до упора, чтобы научиться строгать стихи как Липкинд сотоварищи, но не стал делать этого: и такой уровень его не устраивал, хотя писать эти ребята научились ловко. Ну и что? Годам к сорока он бы навострился, заимел бы знакомых в разных литредакциях и литотделам газет. Писал бы к праздникам про Ленина и Первомай (пусть попробуют не поставить!), но что с этого толку - если это - не уровень Маяковского (ну, это он потом поймет, что в раздувании этого поэта многое от политики, прочтет и тех, кто никогда не занимался никакой политикой, а строки их - бессмертны. Вот додумался этот же Катулл: "И ненавижу любя". А этот, восточный, которого то в Европе вряд ли и филологи знают, вдруг обронил: "Тебя увозит вдаль восходов и закатов бредущий караван". Это - о любимой. О незаметном и беспощадным поездателем красоты любимой, не отпускающий свою жертву, пока она не уйдет в ту самую даль о которой столетия спустя напишут проще, жесче и - не так поэтично. Вот каков! - О смерти, неизбежной, о горести (постоянной) утраты дней с любимой написать так...Может, если бы ему х ватло таланта (ха-ха-ха - таланта - игра в рифмы (еще не талант!), но все же - если бы он написал так Земме, может, она не ушла бы от него? Наверно, тот средневековыый чудак любил свою Гульнору или Зебуниссо так же, как он - Земму? Видимо, есть потолок и у любви, выше которного - только горный свет в своей божественной прозрачности и непонятности.

Хотя... Разве дело в том, написал ли бы он такие стихи или нет... Мотив! Мотив! Будь он проклят!Если бы он не был всегда шире самого себя тем более - выше. Если бы тщеславие не затавляло браться за перо, писать стихи для газет (и ведь пеатали, - вот диоты!). Может, именно это чувствовала в нем Земма, а не страдательную мечту упорным трудом что-то создать в искусстве? Да хрен с ним, с искусством! - В журналистике повоевал бы. Пусть все бюрократы и партократы всегда видели в нем человека, готового без колебаний броситься с обвязанными вокруг пояса гранатами под танк. Может, тогда от него шло другое излучение и Земма поняла бы это? Нет, до конца этого не понять: какие стихи написал Пушкин этой Керн. А она отдалаь не ему, а его другу. Вот тебе и гениальая лирика! И та же Лесбия разбили сердце Катулла, гуляя с другими напрапалую... Нет, это сравнине не точно: Земма никогда не позволит себе быть потаскушкой. А Керн, наверное, знала цену пушкинских всхипов о любви - не одиндесяток он поимел до Анны Петровны. А будь у него возможности, как у них с Робертом в Ходженте - два коминат почти из одних девчонок, швейная фабрика, пединститут ну и так далее. Конечно, и квартира у него была бы, и не двухкомнатная, как у него, собкорра газеты, а уж компнат пяь - не меньше. Было бы где разгуляться... Хотя потом он ее убедил. Потому что был - гением? А Земма чувствовала, что он - нет? Он потом, в долгие часы размышлений, в тупиковой горечи п утрате навек (навек!). Анализировал себя так, как никто и никогда не разбирал его по косточкам (да и много ли другие знают о тебе - так, внешние контуры как у горы) нет, нет - я не гора, не вершина - это я для сравнения - до конца пытался уйти он от "монолита", ("утеса" и прочих громад). Внутри - что там?Годы надо копать и просеивать. Но себе он тогда говорил: "Ну чего ты решил, что умеешь писать стихи? Нет, не стихи писать, а создавать ПОЭЗИЮ? Потому что умеешь водить ручкой по бумаге? Поэтому, наверное, не взял в руки скрипку и не показал кузькину мать, как Паганини. А, не обучен музыкальной грамоте? Так вот его знакомый Слободяник тоже не ходил ни в какую школу. А играет - на аккордеоне и саксофоне, гитаре и трубе, рояле и даже на той же скрипке. По вечерам на танцплощадке подкалымливает к своей скромной зарплате. И - всегда при деле, потому что может заменить любого отсутствующего музыканта. Сергей один раз видел, как Слободяник играл даже на ударных в Железнодорожном парке. И как играл! Хотя ударник в их группе считался одним из лучших в городе. Так что нужен слух и талант. Будь у Слободяника родители пограмотнее (ненормальные какие-то евреи) поставили бы на музыкальные способности младшего. А то сделали стодвадцатирублевыми инженерами и старшего, и младшего. Как уж там Яша - Сергей сказать не мог, а вот Леша Слободяник привез бы не одну премию и не с одного конкурса. В общем, он отдавал себе отчет, что скрипку он не берет в руки не потому, что не учился в музыкальной школе, училище, тем более - в консерватории. Слободяник между прочим, на школьных вечерах и в кругу друзей научился играть чуть ли не на десяти инструментах. Классный слухач. Родители явно промахнулись. Потом Леша исправлял их ошибки: в тридцать два года поступил в музыкальное училище, а к сорока окончил консерваторию. По классу рояля. И там, в консерватории, его засекли: пригласили в какой-то оркестр в Москву. Жаль, что он смотался в Израиль.