Дети нашей улицы - Нагиб Махфуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С чего это ты такой аккуратный, как девушка?!
Касем залился краской смущения и проговорил извиняющимся тоном:
— В чистоте нет ничего предосудительного, уважаемый!
Саварис злобно нахмурился:
— Нехорошо так дерзить в твоем возрасте!
В кофейне стало настолько тихо, что, казалось, в слух превратились не только посетители, но и стены, и вся посуда. Зная ранимость друга, Садек смотрел на Касема с сочувствием. Хасан же спрятал за стаканом имбирного напитка лицо, чтобы надсмотрщик не смог разглядеть отразившейся на нем ненависти. Тазах дотронулся до струн ребаба, полилась музыка, и зазвучали слова похвалы в адрес управляющего Рефаата, надсмотрщиков Лахиты и Савариса. Поэт продолжал:
«Адхаму показалось, что он слышит шаги. Эта медленная тяжелая поступь разбудила едва уловимые, как аромат чего-то знакомого, смутные воспоминания. Он повернулся лицом к двери и увидел, как она открывается. В проеме появился мощный силуэт. Адхам уставился на него с удивлением и напряг зрение в слабой надежде.
— Отец?! — громко простонал он.
В ответ раздался старческий голос:
— Добрый вечер, Адхам!
Из глаз Адхама хлынули слезы. От счастья, которого не испытывал уже двадцать лет, он захотел привстать, но не смог».
67
— Погоди, Касем, у меня кое-что есть для тебя! — сказала ему Сакина.
Касем остался стоять у пальмы, к стволу которой привязал козочку. Пока он ждал рабыню, скрывшуюся в доме, сердце его взволнованно билось, подсказывая, что, судя по ее голосу, его ожидает нечто приятное и это как-то связано с добрейшей хозяйкой дома. Он почувствовал, как сильно ему хочется сейчас увидеть ее глаза или услышать голос, от которого по его телу, жарившемуся весь день в пустыне, пробежит прохлада. Сакина вернулась со свертком и вручила его со словами:
— Это пирог. Ешь на здоровье!
— Поблагодари от меня свою щедрую хозяйку.
Вдруг из дома послышался ее нежный голос:
— Благодари Господа, добрый юноша.
Не посмев взглянуть в ее сторону, он поднял руку в знак благодарности и ушел. Опьяненный счастьем, он повторял ее слова: «Добрый юноша». Ни один пастух еще не слышал такого. И кто это говорил?! Такая уважаемая женщина в его несчастном квартале! Он обвел затуманенным взглядом квартал, который поглотили сумерки, и подумал: «Несмотря на все убожество нашего квартала, здесь есть вещи, которые могут осчастливить бедное сердце!» От грез его отвлек крик: «Деньги! Держите вора!», и он увидел мужчину в чалме и широкой белой галабее, бегущего вглубь квартала. Все устремились на крик: сбежались мальчишки, вытянули шеи в его сторону уличные торговцы, кто-то высунулся из окна, кто-то поднялся из подвала, из кофеен повыходили посетители. Люди обступили его со всех сторон.
Рядом с Касемом оказался мужчина, который безразлично наблюдал за происходящим, почесывая себе спину деревянной палкой.
— А кто это? — спросил его Касем.
Продолжая чесать спину, мужчина ответил:
— Обойщик, что работал в доме управляющего.
Надсмотрщик квартала бродяг Саварис, а также Хагаг, надсмотрщик квартала Рифаа, и Гулта, надсмотрщик квартала Габаль, подошли к мужчине. Они приказали людям разойтись, и те тут же отошли в сторону. Женщина, выглядывающая из окна в квартале Рифаа, сказала:
— Это все из зависти!
Другая, высунувшаяся из окна дома в квартале Габаль, ответила:
— Поверь мне, все завидовали, что он получил заказ в доме управляющего. Упаси нас Бог от завистливых глаз!
Третья, стоявшая на улице у входа в дом и вычесывающая вшей из головы сына, добавила:
— Он, несчастный, смеялся, когда выходил из дома управляющего. А теперь остается только глотать слезы. Вытащили все, вместе с кошельком!
Мужчина вопил во весь голос:
— Все украли! Плата за неделю, деньги на дом, мастерскую, детей — все было при мне. Больше двадцати фунтов. Да будут они прокляты!
— Тихо! Замолчите все! — крикнул Гулта. — Молчать, бараны! На чашу весов поставлена честь улицы. А значит — позор падет на надсмотрщиков!
— Никакого позора! — вступил Хагаг. — Кто сказал, что он потерял деньги именно на нашей улице?
Осипшим голосом мужчина закричал:
— Да пусть обрушатся на меня все несчастья, если это не так! Я получил деньги из рук привратника в доме управляющего, положил их за пазуху, а в конце квартала решил проверить — все ли на месте. И не нащупал денег!
Люди заголосили.
— Тихо! — прикрикнул Хагаг. — Послушай, ты где обнаружил, что деньги пропали?
Мужчина указал на место, где заканчивался квартал бродяг.
— Перед лавкой лудильщика. Но странно, в тот момент вокруг никого не было.
— Значит, тебя обокрали до того, как ты вошел в наш квартал, — заключил Саварис.
— Я видел его из кофейни, когда он проходил мимо. К нему никто не приближался, — сказал Хагаг, надсмотрщик квартала Рифаа.
— В роду Габаль воров нет, — злобно вскричал Гулта. — Они хозяева этой улицы!
— Думай, что говоришь! — вспылил Хагаг. — Род Габаля — хозяева улицы?!
— Только гордецы осмелятся отрицать!
— Не раздражай меня! Вы совсем потеряли голову из-за своего высокомерия! — прогремел голос Хагага.
Гулта был так же громогласен:
— Да будьте вы прокляты! Тысячу проклятий на таких невежд, как вы!
— Господа! — вмешался, всхлипывая, обойщик. — Меня обокрали на вашей улице. Вы все, бесспорно, господа. Но кто вернет мне деньги? Пропал бедный Фангари!
— Мы вас обыщем, — с вызовом заявил Хагаг. — Всех мужчин, женщин и детей, все углы.
— Ищите! — с презрением ответил Гулта. — Это кончится позором для вас самих.
— Этот человек вышел из дома управляющего и прошел сначала через квартал Габаль. Следовательно, поиски надо начинать оттуда.
— Пока я жив, не допущу этого! — захрипел Гулта. — Не забывайся! Кто я и кто ты?!
— У меня на теле шрамов больше, чем волос, Гулта!
— А у меня на теле живого места нет!
— Храни Бог от такого шайтана!
— Пусть все шайтаны вселятся в меня!
Фангари продолжал вопить:
— Мои деньги! Вам понравится, если узнают, что на вашей улице воруют?!
Женщина рассердилась и закричала на него:
— Цыц, совиная морда! Из-за тебя всей улице придется плохо!
Вдруг кто-то сказал:
— Деньги наверняка вытащили в квартале бродяг. Уж там полно воров и попрошаек.
— Наши воры не крадут у себя в квартале! — закричал Саварис.
— Кто знает?!
С покрасневшими от ярости глазами Саварис проговорил:
— Что толку дальше спорить?! Устроим обыск и узнаем, кто вор. Иначе мы все будем опозорены.
— Начинайте с квартала бродяг! — раздались голоса.
— Если кто вздумал пойти против принятых правил, получит от меня дубинкой по морде! — вскричал Саварис. Он замахнулся, и вокруг встали его люди. Хагаг сделал то же самое. Гулта отступил на несколько шагов к своему кварталу и повторил те же манипуляции. Обойщик с рыданиями бросился прятаться в первый же дом. Скоро должно было стемнеть. Все ждали начала кровавой бойни. Но вдруг между ними встал Касем, громко прокричав:
— Подождите! Пролив кровь, вы не вернете пропавших денег. А в аль-Гамалии, аль-Даррасе и аль-Атуфе будут говорить о воровстве на улице аль-Габаляуи, хотя она под охраной управляющего и надсмотрщиков.
Тогда кто-то из квартала Габаль спросил его:
— И что же предлагает пастух?
Касем терпеливо объяснил:
— Я знаю способ, как вернуть деньги их владельцу без драки!
Обойщик подбежал к нему с криком:
— На тебя последняя надежда!
Тогда Касем обратился ко всем:
— Деньги вернутся к владельцу, и вор не будет раскрыт.
Все притихли, глаза с любопытством застыли на Касеме.
Он продолжил:
— Давайте дождемся полной темноты! Осталось недолго. Пусть никто не зажигает свет в квартале. Мы пройдем весь квартал от начала до конца, чтобы не наводить подозрение ни на одну из улиц. Тот, кто присвоил деньги, получит шанс избавиться от них в темноте незаметно, не обнаружив себя. Таким образом, мы вернем деньги и избежим драки.
Обойщик схватил Касема за плечи и взмолился:
— Это выход! Ради меня, соглашайтесь!
— Разумное решение, — подхватил кто-то.
— А что? Это возможность для вора спасти себя и честь улицы.
Женщина радостно крикнула. Люди со страхом и мольбой переводили глаза с одного надсмотрщика на другого. Каждый из гордости медлил дать согласие первым. Народ ждал и задавался вопросом: возобладает ли разум, или они сейчас поднимут дубинки, и прольется кровь. Вдруг раздался знакомый всем голос:
— Эй, вы!
Все повернулись: у своего дома стоял надсмотрщик квартала Лахита. Стало тихо, все с замиранием сердца ждали его слова.