Дети нашей улицы - Нагиб Махфуз
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Дети нашей улицы
- Автор: Нагиб Махфуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нагиб Махфуз
Дети нашей улицы
Предисловие
Перед вами история нашей улицы, а точнее, ее предания. Я был свидетелем не всех событий, а только той их части, что пришлась на мой век. Я сложил воедино все, что рассказывали, а рассказчиков было не счесть. Каждый на нашей улице пересказывает эти сюжеты либо как услышал их в кофейне рядом с домом, либо как сами истории дошли до него через поколения, но других источников, кроме этих, у меня не было. А сколько находится причин, чтобы повторять эти предания! Когда у кого-то тяжело на сердце, когда кто-то страдает от притеснений и унижения, он указывает на Большой Дом в начале улицы со стороны пустыни и с болью произносит: «Это дом нашего предка. Все мы от плоти его. Мы его законные наследники. Почему же нам суждено страдать от голода и обид?». Затем он начинает рассказывать по памяти о жизни Адхама, Габаля, Рифаа, Касема и других славных сыновей нашей улицы.
Дед наш — та еще загадка! Он прожил дольше, чем мог желать или представить себе человек, и благодаря своему долголетию стал притчей во языцех. Уже давно состарившись, он уединился в своих покоях, и с тех пор его никто не видел. Возраст деда и его затворничество будоражат умы, но здесь наверняка не обошлось без фантазий и кривотолков. Как бы там ни было, зовут его аль-Габаляуи, и наша улица носит его имя. Он хозяин этой земли, каждого кустика на ней и всех прилегающих пустынных наделов, сдаваемых в аренду. Однажды я слышал, как кто-то говорил о нем: «От него пошла наша улица, а от нашей улицы Египет — Мать мира. Он жил здесь один, когда еще на этом месте была голая пустыня. Затем он завладел ею силой, воспользовавшись расположением тогдашнего наместника. Редко рождается человек такой мощи и характера, что звери дрожат от страха при одном упоминании его имени». Другой рассказывал: «Он был и правда крут. Но не как остальные. Никогда не брал дань силой, не хвалился своим имением, был милостив к слабым». По прошествии времени нашлись и те, кто отзывался о нем плохо, несмотря на его положение и могущество. Но так уж устроен мир!
Сегодня, как и раньше, я вижу, что рассказ о нем вызывает живой интерес. Это не раз заставляло меня прогуливаться вокруг Большого Дома в надежде удостоиться взгляда деда, но напрасно. А сколько раз я стоял перед огромной дверью, над которой висело чучело крокодила! Как часто я сидел в пустыне аль-Мукаттам вблизи глухой стены, окружавшей Дом, но увидеть я смог только верхушки тутовника, смоковниц и пальм, растущих вокруг Дома, да закрытые окна, за которыми не было признаков жизни. Разве это не трагедия и для него, и для нас — иметь такого деда и не видеться с ним? Не странно ли, что он скрывается в просторном особняке, а мы живем на помойке? Если вы спросите, как он, да и мы, дошли до такой жизни, то непременно услышите истории, в которых встречаются имена Адхама, Габаля, Рифаа и Касема, но в ответ не получите ничего вразумительного. Как я уже сказал, с тех пор как он заперся в доме, его никто не видел. Но этот факт никого не волновал, больше интересовались его имуществом и пресловутыми десятью условиями его завещания. С момента основания нашей улицы начались распри, которые накалялись с каждым поколением вплоть до сегодняшнего дня, а завтра станет еще хуже. Поэтому упоминание о родстве, связывающем жителей улицы, вызывает лишь горькую усмешку. Однако по сей день мы остаемся одной семьей, в которую чужому не войти. Каждый из нас знает всех мужчин и женщин улицы. И несмотря на это, такой яростной вражды нет ни в каком другом месте. Никакие разногласия не разъединяют людей так, как наши. А любое доброе начинание встречает сопротивление десятка бандитов, размахивающих дубинками и готовых броситься в драку. Так что народ привык покупать себе спокойствие деньгами, а безопасность заслуживать подчинением и покорностью. За малейшую провинность на словах или в поступках или даже за подобную мысль, отразившуюся на лице, нас настигает суровое наказание. И самое удивительное, что люди в ближайших от нас кварталах, таких как аль-Атуф, Кафар аль-Загари, аль-Дарраса, аль-Хусейния, завидуют нашим владениям и нашим суровым мужчинам. «Вот счастливцы! — говорят они. — У них и земли богатые, и мужчины богатыри». Все это верно. Только им неведомо, что мы стали нищими, как попрошайки, живем на помойках среди мух и вшей, довольствуемся крохами и ходим в рванье. Они видят, как наши мужчины бьют себя в грудь с гордостью, и это вызывает у них восхищение, но они забывают, что когда мужчины так поступают, нам ничего не остается, как подойти к Большому Дому и произнести сквозь боль и печаль: «Здесь живет аль-Габаляуи, владелец земли. Он наш дед, а мы его внуки».
Я стал свидетелем последних лет жизни нашей улицы. На моих глазах произошли события, виновником которых стал любимый сын улицы Арафа. Заслуга того, что я смог изложить на бумаге историю улицы, принадлежит одному из его приятелей, который однажды обратился ко мне: «Ты один из немногих, кто умеет писать. Почему бы тебе не записать предания нашей улицы?.. Их рассказывают беспорядочно и каждый на свой лад, в зависимости от пристрастий. Будет полезнее, если ты соберешь их в одно целое. Так будет интереснее. А я расскажу тебе все новости и тайны, которых ты еще не знаешь». И я приступил к выполнению этой задачи, с одной стороны, убежденный в значительности нашей истории, а с другой — исполненный любви к тем, кто ее творил. Я был первым на нашей улице, кто превратил писательство в ремесло, вопреки всем насмешкам и презрению, которые оно навлекало на меня. Моей обязанностью было записывать петиции и жалобы нуждающихся и обиженных. Но несмотря на многочисленность просителей нашей улицы, потоком приходивших ко мне, моя работа не сделала меня выше этих нищих. Зато я узнал столько людских тайн и печалей, что они сдавливают мне грудь и болью отдаются в сердце. Однако стоп! Я пишу не о себе и не о своих бедах, которые ничто по сравнению с трагедиями улицы. Наша удивительная улица с ее невероятными событиями. Как она создавалась? Что здесь происходило? И кто они, сыновья нашей улицы?
АДХАМ
1
Место, где пролегла улица, было пустошью, продолжением пустыни, которая брала начало у подножия аль-Мукаттама и уходила за горизонт. Здесь не было ничего, кроме Большого Дома, воздвигнутого аль-Габаляуи будто для того, чтобы бросить вызов страху, одиночеству и бандитам. Высокая толстая стена дома огораживала большой надел земли, в западной части которого был разбит сад, а в восточной построен трехэтажный дом. И вот однажды владелец всего этого пригласил своих сыновей в нижний зал, откуда открывался выход в сад. Все его дети — Идрис, Аббас, Радван, Джалиль и Адхам — пришли в шелковых галабеях[1] и встали перед ним, не смея из почтения взглянуть на него, разве что украдкой. Он приказал им сесть, и они опустились вокруг него. Отец быстро бросил на них острый, как у орла, взгляд, затем встал и направился в сторону сада. На пороге у громадной двери он застыл и вгляделся куда-то вглубь, где густо росли деревья тутовника, смоковницы и пальмы, обвитые лавсонией[2] и жасмином, а в их ветвях чирикали птицы. Сад гудел, наполненный пением, в то время как в зале зависла тишина. Братьям даже почудилось, что владелец забыл про них. Исполинского роста, с широкими плечами, он казался сверхчеловеком, спустившимся с другой планеты. Они вопрошающе переглянулись. Он был хозяином положения, и им не давало покоя, что они были ничто по сравнению с ним, с его властью на этой части земли. Он обернулся к ним, не сходя с места, и произнес уверенным глубоким голосом, отдавшимся эхом в углах зала со шторами и коврами на высоких стенах:
— Я думаю, будет лучше, если кто-то станет вести дела вместо меня…
Он еще раз вгляделся в их лица. Но они ничего не выражали. Управление имуществом не прельщало его сыновей, любивших пустое времяпрепровождение. И потом, ведь Идрис, старший сын, — первый кандидат на наследство. Поэтому никто из них не удивлялся происходящему. Идрис же про себя подумал: «Только этого не хватало! Бесконечные заботы и эти назойливые арендаторы!»
Аль-Габаляуи продолжал:
— Свой выбор я остановил на вашем брате Адхаме. Под моим надзором он будет управлять имуществом…
От неожиданности на лицах появилась растерянность. Братья мгновенно обменялись встревоженными взглядами. Только стеснительный Адхам смущенно опустил глаза. Аль-Габаляуи повернулся к ним спиной и беспристрастно закончил:
— Вот зачем я вас пригласил…
Идриса охватила ярость, казалось, он опьянел от возмущения. Братья недоуменно смотрели на него. Каждого из них, кроме Адхама, естественно, одолевала злоба за ущемленную честь. Это был молчаливый протест против того, что обошли Идриса, а также их самих. Что касается Идриса, то он произнес спокойным, но будто не своим голосом: