За синей птицей - Ирина Нолле

— А в эту коробку, — сказал черноволосый, — вы нас больше не загоните. Не войдем… Учтите.

Комендант понимающе переглянулся с инспектором и скомандовал:

— Марш в контору!

Четверо повернулись и торопливо зашагали прочь от барака. Оставшиеся проводили их глазами в угрюмом молчании.

Инспектор сказал:

— Кто надумает выйти на работу — через десять минут чтоб был у вахты.

После развода в бараке усиленного режима осталось только трое: Ленчик Румын, парень со шрамом на щеке и дневальный. Все остальные вышли на работу, нарушив «слово вора», данное недавно Румыну. А когда бригада, пополненная отказчиками из БУРа, выходила за зону, где их ждали стрелки и проводники с собаками, в санчасть вбежал дневальный.

— Румын порезался! — задыхаясь сказал он фельдшеру. — Стекло с окна выбил и порезался.

Лампочка горела вполнакала. Капитан Белоненко устало поднялся, развязал узел шнура и спустил лампочку ниже над столом. Подошел к окну и прислушался. Свист метели, шорох бьющего в стекло снега и приглушенный, слабый стук двигателя.

«Тарахтит помаленьку, — подумал капитан и вздохнул. — Уговорить бы начальство на дизель. На этот газогенератор чурок не напасешься, да и бункер… — он покачал головой. — Что делать с бункером? Решето, а не бункер…».

Белоненко вернулся к столу. Лампочка заморгала, погасла на секунду и вспыхнула ярким и ровным светом.

«Рогов прибежал», — усмехнулся капитан. Мысленно он видел сейчас низкое помещение электростанции — бревенчатый сарай, обмазанный огнеупорным составом, сизый дым под закопченным потолком, земляной, пропитанный смазочным маслом пол. В левом углу — большая, до потолка, куча березовых чурок — топливо. Справа от входа трактор — на гусеницах, намертво врезавшихся в землю. Узкий приводной ремень тянется от маховика к генератору. Распределительный щит — сколоченные доски, где сиротливо ютятся два прибора: амперметр и вольтметр. Когда в бункер засыпают чурку, стрелка амперметра испуганно дергается влево, напряжение падает, и помощник тракториста, он же и щитовой электрик, бежит выключать силовые рубильники — иначе движок не потянет нагрузку.

Разговаривать на станции можно только жестами — все части трактора дребезжат и звенят на разные голоса, а мотор тарахтит и надрывно чихает. Для того чтобы засыпать в бункер чурку, тракторист Куклин должен становиться на специально приспособленный обрубок дерева — иначе не достанет до верха. Капитан предлагал «начальнику электростанции» Толе Рогову подобрать кого-нибудь повыше ростом, но Рогов только руками замахал.

Вот сейчас он, наверное, примчался на станцию и сам засыпал бункер. А потом они сядут рядом на широкое сиденье трактора, с брошенной на него старой телогрейкой (иначе, пожалуй, на пружинах не усидишь!), и будут кричать друг другу в уши о бункере, о чурках, о новом дизеле. Об этом дизеле Толя Рогов может говорить с утра до ночи и с ночи до утра. О дизеле мечтают, как о дне освобождения, как о письме из дома, как о банке сладкого чая с куском белой булки. Через каждые три дня Рогов кладет на стол перед начальником колонии серый клочок бумаги — рапорт о необходимости получить дизель, «не дожидаясь, пока наш трактор развалится на ходу». Капитан принимает рапорты «начальника электростанции», обещает «сделать все возможное». А потом долго накручивает ручку телефона, созванивается с начальником отдела снабжения и в сотый раз слышит то же самое, что сам говорит Рогову: «Сделаю все возможное». Нет, сделать надо невозможное: например, просто-напросто «умыкнуть» дизель у майора Кривцова. Ведь так, добром, не отдаст…

Вспомнив о рапортах Толи Рогова, капитан Белоненко вспомнил и о других бумажках, подшитых в папку «Дела № 8». Это были тоже рапорты, но не колонистов, а вольнонаемного состава детской трудовой колонии.

Он достал одну, еще не подшитую бумажку, написанную ровным и четким почерком. «Начальнику ДТК капитану Белоненко от начальницы производства Голубец Р. А.».

Римма Аркадьевна Голубец… Эта сотрудница была направлена в ДТК после нескольких настойчивых просьб капитана прислать ему человека, который хоть немного разбирался бы в технологии швейного производства. Ему отвечали: «Людей нет, обходитесь своими силами». Но «своих сил» вообще не было. Воспитатель Горин, начальница КВЧ[3] Галина Левицкая, старичок старший бухгалтер Козлов, заведующий снабжением Белянкин и комендант Свистунов — вот и весь вольнонаемный состав колонии. О совместительстве не могло быть и речи. Думали сделать перемещение: поручить Левицкой производство, Андрея Горина сделать ответственным за культурно-воспитательную работу, а на заключенную Воронову возложить обязанности инспектора КВЧ. Но Горин категорически отказался от «повышения», основательно доказав, что оставить мальчиков без постоянного его надзора — это значит развалить все, что было сделано. В колонию поступают новые ребята, за которыми нужен глаз да глаз. Да и у «стареньких» далеко не все благополучно. Четыре месяца — не столь уж большой срок, чтобы добиться блестящих результатов в трудном деле перевоспитания подростков. Горин справедливо доказывал и другое: если о таком «перемещении» узнает начальство, особенно полковник Тупинцев, то вряд ли капитан Белоненко с таким перемещенным штатом продержится более недели.

Но вот, наконец, нового работника прислали.

Римма Аркадьевна была красива. Это первое, что бросалось в глаза. У нее были черные гладкие волосы, собранные в пучок на затылке. Темно-карие глаза смотрели с таким выражением, словно обладательница их заранее соглашалась со всем, что скажет собеседник. Гладкий, матовый лоб не омрачала ни одна морщинка, и только очень внимательный взгляд мог обнаружить у глаз тоненькие, «гусиные лапки». Ходила Римма Аркадьевна неторопливо, аккуратно ставя красивую ножку, будто пробуя — как там под ней почва, не подведет ли? Голову держала высоко, а ресницы чуть-чуть опущенными — так, чтобы они бросали легкую тень на гладкую кожу смуглых щек. В уголках красиво очерченных губ темнели пикантные усики.

До войны она работала секретарем директора одной из швейных фабрик столицы и довольно уверенно оперировала терминами: конвейер, лента, поток, график и прочее.

— А в цехах вам часто приходилось бывать? — спросил Белоненко.

Римма Аркадьевна улыбнулась — сдержанно, скромно, как и должен улыбаться вышколенный секретарь, у которого отношения с начальством уже приняли дружеский характер. Зубы у нее были ровные, чистые.

— На фабрике я проработала восемь лет, — сказала она, мягко просияв темными глазами. — И конечно, в цехах бывала.

— Но в основном все восемь лет подшивали бумажки?

— Меня эта работа вполне устраивала.

Болоненко пригласил ее пройти в производственные цеха. Сначала в швейный, где работали девушки.

Появление их вызвало оживление на конвейере. Римму Аркадьевну рассматривали с откровенным и жадным любопытством. По мере того как они проходили по цеху, шум швейных машин замирал, головы девушек поворачивались к ним, как магнитная стрелка к полюсу. За их спинами раздавалось оживленное шушуканье.

— Они всегда так работают? — спросила Римма Аркадьевна, скользнув взглядом по Нине Рыбаковой, которая разглядывала новую начальницу, как невиданную птицу в зоопарке.

— Что вы имеете в виду?

— Темпы я имею в виду, — холодно ответила она. — Темпы и неуместное любопытство.

— Видите ли, Римма Аркадьевна, — начал Белоненко, — эти девушки…

— Я все знаю, — предупредительно остановила его Римма Аркадьевна. Голос ее опять звучал мягко, словно мурлыкала рядом с капитаном сытая, выхоленная кошечка. И так же кошачье-мягким было прикосновение ее крупной, белой руки к рукаву его гимнастерки. — Я все знаю. Это преступницы, уголовницы, воровки и вообще социально опасный элемент. Мне говорили в Управлении. Здесь, в этой исправительной колонии, — мурлыканье вдруг прекратилось, и голос ее схватило как бы легким морозцем, — здесь они должны трудиться, выполнять производственный план и соблюдать правила внутреннего распорядка — до тех пор, пока не истечет срок их наказания. Но… — льдинки растаяли, — ваши педагогические эксперименты, ваши поиски… — Губы сложились в улыбку, глаза вновь мягко засияли. — Мне все это понятно… Думаю, что общими усилиями мы сумеем выработать определенную линию. Я помогу вам.

Капитан был не столь поражен содержанием монолога новой своей сотрудницы, сколько мгновенными переменами, совершавшимися в ней буквально за несколько секунд. А что касается «социально опасного элемента» и «поисков», то эта информация исходила, по-видимому, из источников, называемых «кулуарными».

— Линия уже выработана, — сказал Белоненко, — но за предложение помочь — благодарю. Любопытство, которое они сейчас проявляют, вполне естественно. Все мы ожидали нового работника, и воспитанникам интересно, что вы из себя представляете, сработаетесь ли с ними, сумеете ли завоевать у них авторитет…