За синей птицей - Ирина Нолле

— Нет, вы дочитайте до конца, — Галя взяла бумажку и положила ее перед Белоненко. — А началось у нас действительно такое, — подчеркнула она последнее слово.

«…если поведение заключенной Вороновой не изменится, я буду вынуждена обратиться за содействием…».

— Вот даже как! — медленно проговорил Белоненко. — Она собирается жаловаться в соответствующие отделы Управления?

— Иван Сидорович! Я все-таки должна поговорить с вами откровенно, — заметно волнуясь, заговорила Левицкая. — Вы всегда понимали меня во всем… Помните, как трудно мне было начинать работу с этими девочками?.. Помните, сколько раз я плакала, сколько раз собиралась просить, чтобы меня взяли обратно в Управление?.. Но когда я приходила к вам и рассказывала о своих сомнениях, колебаниях, то вы находили слова, чтобы помочь мне разобраться во всем…

Галя уже ходила по комнате, нетерпеливым движением поправляя тяжелые косы, и совсем не была похожа на ту робеющую девушку, которую встретил Белоненко полгода назад в кабинете начальника культурно-воспитательного отдела Управления.

О Гале Левицкой он тогда знал очень мало: работала в Управлении недавно, родители живут в республиканском центре, теперь мать — медсестра, отец работал на транспорте. В первые дни войны Галя явилась к секретарю парторганизации Богатыреву с требованием направить на фронт. Богатырев ей отказал: будет надо — позовем. Галя расплакалась: «Я не могу торчать в Управлении и возиться с бумагами, когда везде нужны люди. Дайте мне другую работу». Богатырев подумал и предложил ей место инспектора КВЧ на одном из лагпунктов. Когда пришло распоряжение организовать детскую колонию, он вызвал Галю к себе и познакомил ее с Белоненко. «Вот тебе, Иван Сидорович, помощница».

Так они стали работать вместе. Вначале они были слишком заняты организационными делами колонии, и все их встречи и разговоры носили очень короткий и очень деловой характер. Но постепенно улеглась суматоха и неразбериха первых трудных месяцев, они ближе узнали друг друга, и Белоненко нашел в Левицкой дельного и энергичного помощника.

Галя признавалась, что ей и трудно здесь и многого она не понимает «в этом перевоспитании». Однажды между капитаном и ею был длительный и принципиальный разговор на тему, этично или неэтично устанавливать за каждым воспитанником строгое и неусыпное наблюдение. Галя здесь впервые проявила свой характер и встретила предложение начальника в штыки.

— Это унизительно, такая слежка за человеком. В мои обязанности не входит подсматривание за воспитанниками.

Белоненко дал ей высказаться, затем сказал:

— В наши обязанности входит очень много не совсем приятных дел. Да и вся наша работа, как вы уже убедились и убедитесь дальше, это не букеты из роз составлять. Букеты могут быть потом, да и то — не всегда. А сначала надо подготавливать почву для цветника. Работа грязная, связанная с большими трудностями. Узнавать воспитанников мы должны любыми путями и средствами, иначе мы запутаемся и не будем знать, где у нас чертополох, а где — розы.

— Можно найти другой метод узнавания… И я не понимаю, зачем это вам нужно. Своим примером с розами вы меня не убедили.

— Розы снимаю, — согласился Белоненко. — С розами все обстояло бы значительно проще. Объяснять вам, зачем мне нужно знать о каждом воспитаннике все, пока не буду. Самое лучшее, если вы убедитесь в этом на практике. Что касается методов «узнавания» — выбирайте любой. Можете беседовать, можете вызывать их на откровенность, но вменяю вам в обязанность делать мне подробнейшие доклады о ваших воспитанницах, особенно о тех, кто прибывает к нам вновь.

И тут же дал ей поручение: представить ему характеристику на недавно прибывшего к ним воспитанника Волкова.

— Не поручаю Горину, потому что у него ничего не выйдет, — сказал Белоненко. — О Волкове мне надо знать все: с кем пытается подружиться, как работает, чем занимается в свободное время. В его личном деле две судимости за мелкие кражи, шесть приводов в милицию. Особое внимание обратите на то, как он работает в лесорубном звене вот эти последние три дня.

Галя возразила:

— Я не могу установить, что он делал три последних дня. Ведь эти дни уже прошли!

— А как узнают такие весьма несложные вещи работники разведки?

— Я не разведчик, а воспитательница!

— Если вы не будете разведчиком, то из вас никогда не получится воспитатель. Как вы можете воспитывать подростка, если ничего о нем не знаете?

Галина подчинилась, но не без внутреннего протеста. А через несколько дней капитан Белоненко дал Левицкой новое поручение: информировать его о поведении — в том же плане, как и о Волкове, — тоже недавно прибывшей в колонию Анны Воропаевой. Галина старалась выполнять требования своего начальника добросовестно, но зачем все это ему было нужно, она поняла только после того, как Белоненко сообщил ей весьма важные и интересные факты, касающиеся этих двух воспитанников.

В течении зимы дружба Белоненко и Галины окрепла, и капитан на правах старшего товарища говорил Гале «ты», а она искренне и доверчиво делилась с ним всем, что относилось не только к работе, но и к маленьким ее личным делам. Но за последнее время Белоненко стало казаться, что Галя чего-то недоговаривает, что-то усиленно и не очень умело скрывает от него, и ловил на себе ее напряженный и немного недоумевающий взгляд. Но потом это проходило, и она вновь становилась прежней: внимательной, исполнительной помощницей. Обычно Галя была очень сдержанна в словах и скупа в жестах.

Но сейчас она говорила взволнованно, сбиваясь и путаясь в словах, и все быстрее двигалась от стены к окну и обратно.

— Ты сядь, пожалуйста, — мягко сказал он и, взяв ее за плечи, усадил на стул. — И говори спокойнее. Ну, я тебе помогал, ты — мне… Так и должно быть. Но что сейчас случилось с тобой? Мы говорили о Римме Аркадьевне, и ты вдруг вся вспыхнула, как спичка. В чем дело?

— А в том дело, что она бегает по Управлению и собирает о вас всякие сплетни! — почти крикнула Галя. — А вы ничего не знаете, ничем не интересуетесь, кроме колонии! Эта Голубец за полтора месяца, что работает у нас, успела узнать о вас больше, чем знаем здесь мы все!

— А что бы ты, Галя, хотела знать обо мне? — пристально глядя на нее, спросил Белоненко. Он очень хорошо знал, какие сплетни может «собирать» о нем Римма Аркадьевна, хотя и не подозревал ее в таком рвении.

Галя чуточку смутилась, но посмотрела ему в глаза:

— Скажите, Иван Сидорович, это верно, что пять лет назад вас чуть не арестовали? И что вы поругались с наркомом и за это вас прислали работать сюда?

Белоненко спросил:

— Римма Аркадьевна занимается именно этими вопросами?

Галя молча кивнула головой.

— Ну что ж, — задумчиво проговорил он, — я тебе очень коротко скажу, как было дело. Собирались меня арестовать пять лет назад или нет, я не знаю. Нарком действительно вызвал меня к себе — по прямому проводу. Я тогда работал начальником одного из участков Волгоканала. Мне было предложено перейти на следовательскую работу в Москве. Я отказался. Нарком был недоволен, чтобы не сказать больше. А потом мне вручили новое назначение. Вот и все.

— Вам предлагали повышение? — спросила Галя.

— Ну, как тебе сказать? Конечно, при желании там можно было быстро продвинуться.

— Так почему же вы отказались? — строго спросила Галя. — Разве это не интересная работа? Или вы предпочитаете…

— Да, — перебил он, и голос его прозвучал жестко. — Да. Я предпочитаю делать из преступников честных людей. Ну, — оборвал он себя, — теперь ты узнала обо мне, что хотела?

В глазах Галины он видел еще какой-то не высказанный ею вопрос, но она спросила другое:

— Там, в Москве, все еще… плохо относятся к вам?

— Я думаю, что там обо мне не вспоминают, — уклончиво ответил он и перевел разговор на другое.

Уже выходя из кабинета, Галя задержалась в дверях и сказала:

— Римму Аркадьевну нужно выгнать отсюда. Это злой и мстительный человек. Она не только сплетница и доносчица…

— Глупости! — рассмеялся Белоненко. — Ни сплетен, ни доносов нам бояться нечего. Иди отдыхай.

Сейчас Белоненко вспомнил этот разговор с Галей Левицкой, но задуматься над ее многозначительными словами о Римме Аркадьевне ни теперь, ни раньше у него не было времени. В денную минуту его гораздо больше интересовали двое воспитанников колонии — Анна Воропаева и Виктор Волков.

Он открыл папку, на которой рукой Гали Левицкой было написано: «ДТК „Подсолнечная“». Название колонии было неофициальным и придумано самой Галей. Она находила, что это звучит и красиво и символично. Белоненко против «Подсолнечной» не возражал, хотя, смеясь, сказал Гале, что название не только красиво, но и аппетитно.