Сказки о сотворении мира - Ирина Ванка

— О твоем малыше я позабочусь. Не стоит просить. Или речь не о нем?

— О нем. Если когда-нибудь я не вернусь в форт, чтобы выпить кружку твоего черного пива… Сейчас или в какой-нибудь другой раз. Ты не должен о нем заботиться. Ты должен вернуть малыша родной матери.

— У малыша есть мать?

— Я оставлю адрес. Вернешь малыша, передашь письмо и извинишься за меня перед ней. Все, что нужно, я давно написала, но не могу положить бумагу в конверт.

— И все же, — стоял на своем Собек, — я советую отказаться от авантюры.

— Старый добрый французский, на котором ругается наш палач… — улыбнулась графиня. — А оружие? Если они опять пошлют меня в логово дьявола с одной Библией, пусть она будет хотя бы в жесткой обложке.

— Медальон покойницы-матушки — все, что имела несчастная в смертный час. Отец заменил его потом на портрет Анабель. Может быть, еще мешочек сушеных трав, спрятанный под корсетом. Девицы в те времена не носили оружия.

— Или не докладывали об этом отцам.

— Анабель не из дьяволиц. Ее славила кротость и добродетель.

— Меня введут в игру перед смертью или дадут время?

— Достаточное, чтобы побороться за жизнь, но обратной дороги не гарантируют. Прошу тебя, откажись!

— Не всякая жизнь стоит того, чтобы за нее бороться. Не бойся, Собек! Мне надо заняться делом, чтобы не лезли в голову глупости. Если проблему бедняжки можно решить, я решу ее. Если нет — смерть решит все проблемы.

— Стало быть, душа человеческая уносится прочь из тела, чтобы избавиться от проблем? — спросил Валех.

— Если задуматься, Ангел мой, стоп-кран в самолете имеет не только синий цвет, но и скрытый смысл.

— Лучше задумайся, Человек, от каких проблем душа залетает в тело?

— Боюсь, не по собственной воле.

— А вылетает по собственной?..

— Как сложится жизнь.

— А что такое жизнь твоя, Человек? Почему ты поднимаешься в облака, чтобы видеть ее ничтожность? Что такое твоя душа, бегущая прочь от жизни?

— Душа моя, Ангел, — разумная энергия, которая использует изощренную материю мозга, как окно в мир иной. В мир, где можно творить и плевать на то, что оставишь в могиле.

— От чего же твой мозг изощрен, Человек?

— Оттого, мой Ангел, что все живое стремится к развитию, а все разумное к совершенству.

— Куда же уходит твой ум после смерти, Человек Совершенный?

— Что вышло из праха, мой Ангел, возвращается в прах; что снизошло из иного мира, восходит обратно.

— Если послушать тебя, Человек Разумный, выходит, что нет на свете ни жизни, ни смерти. Может быть, души в тебе тоже нет?

— Может, нет и мира человеческого? Может, ты выдумал его, Ангел?

— Кем же ты станешь, когда душа оставит тебя, Человек, Придуманный Ангелом?

— Фантомом, Валех. От меня останется только дух, который будет бродить по свету и пугать живых своей пронзительной достоверностью. Или ты, мой Ангел, возьмешь меня за руку, и отведешь туда, где от меня совсем ничего не останется.

— Жаль мне тебя, Человек Беспомощный, ни родиться ты не можешь без провидения свыше, ни умереть по-божески не умеешь.

На дне оврага гнили осенние листья. Солнце блестело средь веток. Клочья зеленого дыма катились по земле, уносимые ветром. Никаких разбойников. Только тесный корсет Анабель с непривычки давил на ребра, и ноги болели от вчерашней партии в теннис. Графиня поняла, что жива, что разбойники разбежались, узрев чудовище под маской добродетельной девы.

— Сюда! — кричали сверху. — Она упала! Она умерла!

«Ничего подобного», — возразила графиня и села среди поляны. Листья запутались в волосах, голова закружилась. Графиню понесли на руках, а зеленый туман поволокся за ней. Тело тряслось по неровной дороге, деревянные колеса бились о каждый камень. Графине казалось, что злодеи ее швырнули на дно телеги, но вокруг были слуги отца. Мокрая тряпка легла на лоб. Козья шкура согрела ноги. Мира вспомнила, как минуту назад почувствовала себя дурно, попросила остановиться и сама спустилась к оврагу, умыться у родника, но удушье свалило ее с ног и лишило чувств.

Прошло немного времени, и графиня познала ужасную мысль: Анабель больна, умирает мучительной смертью, и медицина не может предотвратить ужасный конец. Она нащупала на груди медальон с портретом матери и сжала его в кулаке, потому что силы оставили несчастную на разбитой лесной дороге, как раз, когда пришло время бороться за жизнь. К физическому бессилию Мира не была готова. Она опять потеряла сознание и пришла в себя среди ночи. Ее разбудили голоса, которые спорили из-за окон. Решали проблему: открывать или нет. Она слушала старый французский и вдыхала запахи. Сначала графине казалось, что спальня провоняла снадобьем, приготовленным на птичьем дерьме. Потом ей пришло в голову, что прислуга не вынесла из-под кровати горшок, а, может быть, год не меняла белье. Старуха запалила веник из трав, помахала над лицом умирающей.

— Анабель, — обратился к дочери граф. — Пришла в себя, моя королева!

Графиня пришла в себя и вдохнула незнакомую жизнь. Ее ноги еще ныли от тенниса, грудь давила болезнь, с которой мужественно сражалась средневековая медицина. Голова кружилась от дыма, который затмил отвратительный смрад не проветренной спальни, и зелень дехрона еще мерещилась в темноте. Графиня увидела потолок над задранным паланкином, узкое окно и девушку в чепчике, которая суетилась над медным тазом.

«Вот попала!» — подумала про себя Мира. Она хотела сказать пару слов, чтобы утешить отца, но ограничилась печальной улыбкой.

— Она улыбнулась, — заметил граф.

Старуха приложила ко лбу графини влажное полотенце и лишила ее возможности видеть.

— Пей, дорогая, — сказала она, тыча чашкой в рот пациентки. — Пей и уснешь, а когда проснешься, станет легче.

«Какая брехня, — решила графиня. — Наверно эти сказки рассказывают всем безнадежным больным, прежде чем дать им яд. Может, не пить? Или выпить, чтобы не мучиться?» Чашка с варевом вполне тянула на роковое событие. Решение нужно было принять сейчас, на развилке. Но жгучая дрянь потекла по горлу раньше, чем графиня оценила ответственность. Боль вонзилась в грудь вместе с вдохом, с кашлем вылетела прочь душа, и туман укрыл бездыханное тело.

Все исполнилось в точности так, как сказала старуха. Графиня проснулась от далеких раскатов грома. Дышать было нечем, но корсет уже не давил. Тяжесть в груди прошла. Ей захотелось распахнуть окно настежь, потому что комнаты замка прокисли от смрада, а по случаю грозы доступ воздуха в помещения совсем прекратился. Мира открыла глаза и не увидела окон. Она не увидела ничего, только почувствовала, как сильно затекла спина.