Странник и Шалопай - Сергей Минутин

Подул ветерок, и образ над костром исчез.

Глава тридцать третья

Законы Космоса

1. Каждый следующий виток психической энергии становится на 1/3 выше качеством.

2. Полюса психической энергии «+» и «- «связаны коридором «0» — Пространства — между мирами, Вселенными, молекулами, атомами.

3. Равносторонний треугольник — символ, в котором все пути психической энергии равны, но для разных планов сознания.

4. Вместимость сознания или его заполненность психической энергией зависит от степени устремления к Божественной Беспредельности.

5. Законы психической энергии одинаковы для всех видов Космоса (микро, — и макро, — «+» и «-»), тогда существует Гармония и Покой.

Итак, в дыму костра, испытывая сильное чувство влюблённости, окружённый божественными Музами, Надеждин лежал у ног Аннушки. У ног этого юного существа с ангельским личиком и таким же голоском. Это чудное существо женского рода обнимало другое существо мужского рода, такого же юного возраста, только очень грязное и как казалось Надеждину, абсолютно бездарное.

Мнение его наверняка было субъективным. На Надеждине неизгладимый след оставила армия. В армии, он всех молодых солдат воспринимал так же, как детей, только с большими членами. Надеждин знал, что мозги у всей современной дикорастущей молодёжи находятся значительно ниже пупка. Большую помощь в перемещении мозгов молодёжи оказывало государство. Оно показывало в основном «сиски и письки», а гимном страны стала песня: «Хочу такого как …».

Но Надеждин не собирался покидать Аннушку. Её ножки очень ему нравились. Он был готов даже потереться о них щекой, как мартовский кот о ноги хозяйки, пока не подвернулась какая–нибудь другая кошечка.

В конце — концов, два этих юных существа ещё в сущности дети, даже если они уже и проскочили медовый месяц. Надеждин хотел рассказать Аннушке про телекинез и про Орлеанскую девственницу. Рассказать о том, что первый мужчина — это её будущие дети, и если он был дурачок, то каким бы ни был муж, она будет обречена воспитывать дурачков, а он думать: «Ну, в кого же они уродились?». Он даже готов был сыпать армейскими каламбурами, типа: «дети, зачатые в пьяном алкоголе» или «стране нужны герои, а пиз-а рождает дураков», или «дети фестиваля». Но передумал, зачем быть занудой и травмировать детские души, тем более, что они вряд ли поймут его.

Надеждин лежал у Аннушкиных ног и ёрзал задом, подыскивая ему место попрохладней, и размышлял над словами Музы: «Просто живи, просто люби и помни о том, о чём я говорила раньше…».

Надеждин лежал и думал. В его голову лезли формулы и графики. Если божественная Аннушка — это «+», а её ухажер — «-», то он у их ног — полный «0». Но он же и коридор между их мирами. В этом своём нулевом положении он может их поссорить или наоборот сблизить. Для них он вакуум — возможная причина их будущих бед или наоборот их счастья.

Наверное, именно об этом и шептала ему Муза, думал Надеждин.

Это были новые для него мысли. Он никогда не был ревнивцем, но всегда был готов включиться в азартную игру с другой однополой с ним «зверюшкой» за обладание женским тельцем. А здесь, у костра, он сдал все позиции без боя. Он лежал и размышлял над вопросом: «Мужская ревность учит или мучит?». Размышляя, он пришёл к утешительному выводу, что это чувство можно понять, лежа у женских ног и глядя вверх.

В конце концов, в равностороннем треугольнике все пути равны, но для разных планов сознания. Уровень сознания Надеждина явно возрастал пусть невероятным и несколько комичным образом. Сначала его желание озарить всё человечество новым знанием загнало его на пирамиду книг, с которой он так навернулся вниз, что набил шишку на лбу, затем любовь к другу усадила его в костёр. Надеждин был явно на правильном пути. Путь был не нов. Падали вниз и горели на кострах и до него. Но витки его жизни становились явно выше качеством.

Более того, имея явный повод ревновать здесь, он устремился туда, к Музе, к её божественной беспредельности.

От этого ему было спокойно. Он лежал у ног Аннушки. Горел костёр, пелись песни, пился чай. Покой, исходящий от Надеждина, охватывал всех. Все было необыкновенно хорошо.

Надеждин вспомнил роман об Аннушке–пулемётчице и её тачанке. Вспомнил и улыбнулся звёздам. Он приподнялся, и прислонившись спиной к Аннушкиным коленям, произнёс вечное и нетленное заклинание: «Есть мнение…».

Весь палаточный городок словно ждал этого призыва.

Открывалось второе дыхание…

Надеждину, как самому пострадавшему от творческого огня барду, налили обезболивающей жидкости больше всех. Аннушкины колени приятно упирались в спину Надеждину. Она ими шевелила, и Надеждину казалось, что так она гладит его. Он был счастлив. Он хотел говорить. Он произнёс тост: «Мужчина несёт в этот мир свет. Женщина несёт в этот мир любовь. И здесь должно быть равновесие. Если много света, но мало любви — мы, человечки, набиваем здоровенные шишки в войнах, катастрофах и трагедиях. Если мало света, то любовь делается слепой, и вновь мы набиваем здоровенные шишки, шарахаясь во тьме. Итак, мы, мужчины — свет, а они, — он повернулся к Аннушке и чмокнул её в обе коленки, — любовь. Так выпьем за то, чтобы любви всегда хватало света, а свету любви».

Открывалось второе дыханье.

Уже помянули родителей и друзей. Уже выпили за детей и за тех, кто в море. Выпили за тех, кого нет с нами, и за женщин. Выпили за суровый Север, бескрайную Сибирь и дикие Забайкальские степи. Пили с песнями, с мечтами под ароматный табак курительных трубок и дым дешёвых сигарет. Пили и дымили на одном выдохе — выдохе радости. Выдох заканчивался. Был необходим вдох.

Надеждин влюбился в Аннушку, как пузатый детсадовский карапуз в соседку по кроватке. Но ему было мало её видеть и чувствовать спиной её колени. Он хотел её тело, а если повезёт, то и душу. Он хотел её всю. Его не смущала разница в возрасте. Подумаешь, каких–то тридцать лет. Надеждин занимался своей математикой давно и высчитал, что мужчина не стареет, он созревает. Если, конечно, он мужчина. И если он захотел и влюбился в Аннушку, значит он созрел. Его не интересовали частности, типа: «седина в голову — бес в ребро» или «старый хрен, а всё туда же». Он был влюблён.

Муза не появлялась. Это давало ему надежду на то, что он на правильном пути. Молчала и душа. Надеждина, слегла, провоцировал лишь ум. Но провокации ума не получали внутри Надеждина никакого отклика. Это было странно. Обычно в Надеждине жили два непримиримых спорщика, и если один пытался летать, то другой его постоянно сдерживал. А в этот раз молчали все: Муза, Разум, Душа и даже не досаждал Ум.

Надеждин начал восхождение. Ему был нужен вдох…

Глава тридцать четвёртая

Вдох и выдох

На Земле без вдоха никуда, пока вдыхаешь, ты в строю и должен делать то, что делает всё человечество. А человечество, напрягая силы, строит своё светлое будущее. И всё человечество внимательно следит друг за другом, чтобы ни дай бог кому–то дышалось легче, чем остальным.

Человечество словно боится просмотреть последний вдох своего собрата. А вдруг вдох не последний, а вдруг раздышится. Ну и что, что на пенсии. Давай по правилам, устал бежать, значит, всё: вдохнул — выдохнул и не мешай движению. Так что, последний вдох, ещё под сильным контролем человечества.

Другое дело, последний выдох. Выдохнул и всё. С этого момента ты на Земле уже почти никому не нужен. Нужным остается только то, что ты после себя оставил. В России в наследство обычно оставляют «это». В борьбе за «это», не раз и не два скорбящие о покойном люди не успевали ни вдохнуть, ни выдохнуть, а попадали туда же, и уже другие наследники «этого» делили их имущество. Одним словом, вдох делает тебя причастным к человечеству, а с последним выдохом ты достигаешь полной свободы от него.

Господь Бог недаром дал людям возможность вдыхать кислород и выдыхать углекислый газ. Творец заострил внимание на природном ритме и обмене веществ. В этих же целях он дал людям и смену времён года.

Хотя Надеждин, занимаясь своей математикой, наблюдал здесь некоторый парадокс. Из его наблюдений так выходило, что самые недисциплинированные народы Господь расселил там, где лето резко отличалось от зимы, а весна от осени.

Надеждин как раз жил в такой стране, причём возле какого–то «окна в Европу», из которого постоянно сквозило, и он постоянно его прикрывал. Так выходило, что он был самым ярким представителем самого недисциплинированного земного народа. Шалопаем, одним словом. И жизнь он вёл соответствующую. Такую жизнь, какую собственно и ведёт большинство российского населения под мудрым руководством своих вождей.

С некоторых пор Надеждина после больших выпивок стало донимать похмелье. Этот недуг был похуже сквозняков, поднимаемых из «окна в Европу». Как мог он сопротивлялся этому недугу. Даже справился у врачей, что же это за наказание. Ему объяснили, что это вторая степень алкоголизма. Ещё ему объяснили, что ничего страшного в этом нет. Это, хоть и болезненная, но всё ещё конкретная привязка человека к Земле, хотя и подающая надежду на скорый от неё отрыв. С наступлением третьей степени на Землю без ста граммов алкоголя уже трудно смотреть. А дальше вообще хорошо. Дальше белая горячка и инопланетные персонажи.