Рандеву с Валтасаром - Чингиз Абдуллаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну вот, — выдохнул Меликов, — как только это случится, ты меня ликвидируешь. Верно?
— Посмотрим, — Баширов вспомнил убитого Голубева, но промолчал.
— Ликвидируешь, — уверенно сказал Меликов. — Поэтому я хочу знать, сколько мне осталось.
— Какая тебе разница?
— Большая. У меня дочь осталась под Киевом. Может, я хочу последний раз ей письмо написать.
— Какая дочь? — не поверил полковник. — Не валяй дурака, Меликов, мы все проверили, нет у тебя никакой дочери на Украине.
— Это ты так считаешь. Проверяльщики хреновы, — выдохнул Меликов, затягиваясь. — В общем, так. Мне нужно ей письмо написать и чтобы ты его отправил. Про свою судьбу ничего не стану писать, не дурак, понимаю, что нельзя. Напишу, будто я еще за кордоном. А ты обещай, что после моей смерти передашь.
Баширов смотрел на пленника. Его холодные глаза не выражали ничего. Он смотрел и обдумывал предложение. Затем кивнул.
— Укажешь адрес и дашь мне письмо. Учти, что если ты попытаешься как-то зашифровать свое послание… Сам понимаешь, мы эту девочку будем тоже проверять.
— Только ноги ей не ломайте, — зло сказал Меликов, выбрасывая сигарету, — и вообще, не нужно больше ничего говорить. Сломал ты меня, полковник. Я ведь чего угодно от тебя ожидал, но не такой пакости. Кому я теперь нужен со сломанными ногами? Пока у меня был шанс, я еще мог мечтать о побеге, а сейчас…
Он махнул рукой и развернулся, чтобы отправиться в свою комнату.
— Мирза, — позвал его полковник.
Он развернулся.
— Ты только не переигрывай, — посоветовал Баширов, — я ведь тебя уже хорошо изучил. Даже если я сломаю тебе и руки, ты все равно не сдашься. И это хорошо, Меликов, это придает вкус жизни.
— Иди ты… — выругался пленник, направляясь к себе в комнату.
Полковник открыл дверь, впуская охранников.
— Он должен закончить расчеты за два дня, — строго напомнил Баширов. — Кроме меня, никто не должен видеть ни одной его бумаги. Это первое. И второе. Если он попытается что-либо предпринять, сразу звоните мне.
— Что он предпримет? — удивился один из братьев. — У него же сломаны ноги. Он до туалета сам дойти не может.
— Может, — уверенно сказал полковник, — если понадобится, он побежит и со сломанными ногами. Не доверяйте ему, он очень опасен. Понимает, что осталось совсем немного, поэтому будет готов на любую пакость, постарается сделать все, чтобы отсюда уйти. Вы меня поняли?
Уже возвращаясь в Москву, полковник подумал, что нужно проверить новую версию Меликова. Если у него осталась дочь… Об этом не хотелось думать. Но если у него есть дочь… И если, не дай Бог, он с ней общался… Тогда получается, что она может знать, кто именно его захватил. Полковник включил радио словно для того, чтобы заглушить свои мысли. При таком раскладе девочка не имела шансов остаться в живых. Баширов это прекрасно понимал. Но он понимал, что это также хорошо осознает и сам Меликов. Если он заговорил о дочери, о существовании которой они и не подозревали, то возможны два варианта. При первом он сломался и действительно хотел отправить последнюю весточку этой девочке. При втором — это был очередной трюк, рассчитанный на сентиментальность охраны, с тем чтобы показать свое смирение и придумать новый способ побега. Полковник знал, что его пленник — настоящий профессионал. Значит, оставалась вторая версия. Баширов прибавил звук и под звуки музыки увеличил скорость. Через два дня окончательные расчеты будут у него, и Меликов должен замолчать. Навсегда.
МАЛЬБОРК. 22 ИЮНЯ
— Вы уверены, что это рубашка Шпрингера? — спросил Дронго чуть дрогнувшим голосом.
— Абсолютно уверен, — закивал экспрессивный итальянец, — он сейчас придет, вы можете его подождать.
— А куда он пошел?
— Кажется, в штабной вагон, — улыбнулся Никкола Лекка, — они готовят там сюрприз, и он не хочет, чтобы я о нем знал.
— Спасибо, — кивнул Дронго выходя из купе.
«Интересно, какой сюрприз они там готовят?» — недовольно подумал он. В тамбуре стояла Мулайма Сингх и курила сигарету. Увидев Дронго, она улыбнулась ему. Дронго очень нравилась эта молодая женщина с таким необычным именем и яркой, запоминающейся внешностью.
— Как у вас дела? — спросил он у Мулаймы.
— Очень устала, — призналась она, — все эти переезды очень утомительны. Я бы с удовольствием где-нибудь осталась на неделю.
— Можете в Польше, — предложил Дронго, — это почти рядом с вашей страной. Вы говорите по-польски?
— Нет, — улыбнулась она, — не говорю. Кроме датского, я хорошо знаю английский, французский и немецкий. И, конечно, шведский.
— Поразительно, — пробормотал Дронго, — в этом поезде все полиглоты. Знают не меньше пяти-шести языков. Я чувствую себя неполноценным человеком.
— Почему? — удивилась Мулайма. — А мне казалось, что вы знаете семь или восемь языков. Вы разговариваете с представителями многих стран на их языках.
— Нет, — возразил Дронго, — просто я хорошо знаю русский язык и поэтому понимаю украинцев, поляков, белорусов, даже если они говорят на своих языках. Кроме того, я знаю турецкий, который почти не отличается от азербайджанского, и, соответственно, понимаю турок, боснийцев, киприотов с турецкой стороны. Из европейских языков я знаю только английский и немного итальянский. А из восточных понимаю фарси. Это не так много.
— И вы говорите о своей неполноценности? — лукаво улыбнулась Мулайма. — Я слышала, что про вас говорила Мэрриет Меестер. Она не верила, что вам только сорок лет.
— Увы, — пошутил он, проходя дальше, — уже сорок.
В следующем вагоне он столкнулся с Яцеком Пацохой, который, стоя у окна, заканчивал говорить по мобильному телефону.
— На вокзале в Мальборке нас будут встречать молодые офицеры нашей армии. Как по-русски это правильно?
— Курсанты?
— И курсанты тоже. Хорошо, что в Варшаву мы приедем после Москвы.
— Кому хорошо? — недовольно спросил Дронго.
— Всем хорошо, — сказал с явным подтекстом Пацоха.
Дронго увидел шедшего им навстречу Стефана Шпрингера. Представитель Лихтенштейна был очень высокого роста, под два метра, и в плечах не уже Дронго. Во всяком случае, справиться с таким в одиночку будет не так легко. Он напрягся, когда Шпрингер подошел ближе.
— Добрый день, Стефан, — кивнул ему Дронго. «Хорошо, что Пацоха стоит рядом, — подумал он. — В случае необходимости он придет на помощь». — Это ваша пуговица? — спросил он Шпрингера.
Яцек, знавший, где Дронго нашел пуговицу, пристально смотрел на Стефана.
— Моя, — спокойно сказал тот, — странно, что она оторвалась. Пуговицы на моей темной джинсовой рубашке закрепляются металлическими скобами, и вдруг она оторвалась. Хорошо еще, что у меня была запасная. Где вы ее нашли?
— А где вы ее потеряли? — уточнил Дронго.
— Не помню, — ответил Шпрингер, — кажется, на вокзале или в поезде. Где вы ее нашли? — снова спросил он.
— Под умывальником, — ответил Дронго, глядя в глаза Стефана.
Но тот, похоже, ничего не подозревал. Он безмятежно улыбался, глядя на Дронго и Пацоху. Разговор шел на английском, на котором Шпрингер говорил с характерным немецким акцентом.
— Вы жили с Темелисом на одном этаже в Мадриде, — напомнил Дронго. — Он к вам заходил вечером?
— Кажется, да, — кивнул Шпрингер, — но я уже лежал в постели, когда он ко мне зашел. Хотя нет, Темелис постучал и спросил, нет ли у меня штопора. Я ответил, что нет. И послал его к Альваро, у которого был нож со штопором. Поэтому я с Темелисом в ту ночь не виделся, мы только говорили через закрытую дверь.
— А почему вы ему не открыли дверь? — спросил Пацоха.
— Я уже был раздет, — пояснил Стефан.
— Возьмите вашу пуговицу. — сказал Дронго, возвращая ее хозяину.
Когда Шпрингер забрал пуговицу и отошел от них, Пацоха несколько насмешливо спросил:
— Наш комиссар Мегрэ опять ошибся. Пуговица не имела отношения к убийству?
— Боюсь, что имела, — серьезно ответил Дронго и, вспомнив о словах Лекки, крикнул уходившему Шпрингеру: — Какой сюрприз вы сегодня готовите?
— Вам уже сказали? — обернулся к нему Стефан. — Только не говорите Никколе. Сегодня у него день рождения, и мы хотим вечером отпраздновать его в ресторане отеля, в котором остановимся.
— Поздравляю, — пробормотал Дронго, стараясь не смотреть на ухмыляющегося Яцека.
Он повернулся и пошел в вагон, где находились российские писатели. Дронго еще не успел войти в купе, когда поезд начал тормозить: приближалась граница. Неожиданно Дронго почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся. Мехмед Селимович, проходивший по вагону, снял очки и кивнул Дронго. Тот кивнул ему в ответ.
Пограничный контроль на границе «Экспресс» прошел довольно быстро. И немецкие, и польские пограничники имели соответствующие инструкции относительно этого состава и его пассажиров.