Повести - Сергей Голицын

Ребята помчались, забыв даже сказать «спасибо». Николай Викторович сердечно поблагодарил экскурсовода, и мы распрощались с нею. Обидно было отступать от клада ключаря Патрикея, но что же делать: я не видел никаких возможностей поисков.

И действительно, в сквере мы увидели археолога, еще не старого человека, с желтоватым, болезненным лицом, с прищуренными глазами. Он задумчиво стоял на краю небольшого котлована, глубиной около трех метров. На дне котлована кое-где торчали колышки с номерами.

— Здравствуйте, нам сказали, вы ведете тут раскопки, — обратился к археологу Николай Викторович.

— Да, веду, но сегодня у рабочих выходной день, — сухо ответил тот. — А в чем дело?

— Мы московские туристы, — сказал Николай Викторович. — Хотите, мы вам будем копать?

— Копать? — Лицо археолога ожило. — Если вы желаете потрудиться для науки, пожалуйста!

— Мы собираемся организовать школьный музей, — сказал Николай Викторович, — вы не могли бы…

Археолог нахмурился и замотал головой:

— Нет, я разрешу копать только при условии, что вы все найденные предметы передадите мне.

— А не объясните ли вы нам, что вы ищите? — спросил я. Археолог, словно нехотя, рассказал нам, что недавно стали копать тут яму для телефонного столба. Один из музейных работников случайно проходил мимо, заглянул и увидел так называемый культурный слой. Археолог протянул палец по направлению котлована. На его дне, возле светло-желтого песка, мы ясно увидели более темные, неправильной формы пятна. Мы узнали, что светлый песок — это естественный грунт, там, разумеется, искать нечего, а темные пятна — это и есть культурный слой: весь тот мусор, который за сотни лет накопился вокруг человеческого жилья. Много веков подряд люди выбрасывали остатки пищи, разбитую посуду или теряли какие-нибудь предметы — монеты, рыболовные крючки, бусины, пуговицы, разные украшения. А теперь археологи находят все то, что не успело сгнить.

Мы наклонились и увидели дно когда-то выкопанной тут землянки. Землянка состояла из трех комнат. Археолог показал колышки. Я следил за движениями его рук, мысленно соединяя отдельные колышки линиями. И тут неожиданно эти неопределенной формы темные пятна превратились в три прямоугольника.

— Подождите, никак не успеваю записывать, — жалобно попросила Лариса Примерная.

Археолог не расслышал мольбы Ларисы и объяснил нам, что по найденным характерным голубовато-зеленым бусам и по немногим черепкам посуды землянку можно отнести к двенадцатому веку. Судя по обнаруженным углям, землянка сгорела, видимо, во время татарского нашествия.

Лопат, спрятанных в кустах, было три. Николай Викторович, Гриша и Миша начали копать осторожно, только там, где виднелся темный грунт — культурный слой, — и каждую вынутую горсть земли передавали на лопате наверх. Остальные ребята тщательно перебирали землю между пальцами, стараясь не пропустить даже самый маленький твердый комочек. С горящими глазами все молча расселись по краям котлована.

Я подошел к археологу и спросил его:

— Скажите, пожалуйста, а берестяные грамоты вам не попадались?

— Разумеется, нет! Какие могут быть грамоты во Владимирской области? — сказал археолог и презрительно пожал плечами.

У меня захватило дыхание.

— Но почему же? Ведь вот в Новгороде…

— В Новгороде совершенно другое дело. Береста в земле сохраняется только в том случае, когда постоянно очень сухо или когда постоянно очень сыро. А здесь, в песке и суглинке, где так близки подпочвенные воды, уровень коих то поднимается, то вновь опускается, конечно, ничего не сохранится.

Я не считал себя побежденным:

— Позвольте, а как же младенцы, погибшие в Успенском соборе? Ведь они были завернуты в бересту.

— Совершенно верно: под полом собора всегда было абсолютно сухо, — начиная раздражаться, ответил археолог. — Да хотя бы эта землянка. Она, несомненно, стояла на деревянных, возможно, даже дубовых столбах. Но, как видите, никаких следов дерева не сохранилось.

— А что вы скажете о библиотеке Константина?

— Библиотека Константина вся сгорела во время одного из многочисленных пожаров. Это очевидная истина, — равнодушно пожал плечами археолог, и вдруг, не окончив фразы, неожиданно заторопился к ребятам, которые, собравшись в кучу и сидя на корточках, что-то разглядывали.

— Дайте сюда! — потребовал археолог. Девочки протянули ему что-то.

— Иголка! — Желтое лицо археолога просветлело. — Пожалуйста, осторожнее! — предупредил он копавших.

Эта ржавая иголка, пролежавшая в земле восемьсот лет, напоминала прошлогоднюю, полусгнившую сосновую иглу. Даже нельзя было понять, с какого конца было ушко.

«А пожалуй, в стогу сена легче отыскать иголку», — подумал я.

Вскоре Вова передал грязный круглый камешек.

Археолог вынул из кармана зубную щетку, расчистил находку и показал нам большую зеленоватую бусину.

Ребята искали в земле сосредоточенно и молча, только пальцы их быстро двигались. Ко мне подошла Лида.

— Обедать пора, а они всё копают, — хмуро сказала она.

— До самого вечера будем копать, потом обедать, — отмахнулся Миша.

Остальные молча и с еще большим усердием продолжали перебирать комочки земли.

Нашли еще семь иголок, пять бусин и остатки гребня.

Археолог бегал то к одному, то к другому, находки тут же заворачивал в газеты, что-то записывал и прятал пакетики в маленький чемоданчик.

— Ну, довольно, уже три часа. Благодарю вас! — Он пожал мне руку, видимо считая меня за начальника, и, несколько волнуясь, добавил: — Между прочим, ваши поиски оказались весьма удачными: вы подтвердили правильность некоторых моих предположений. Отсутствие остатков кухни и, наоборот, наличие типично женских предметов, найденных вами в землянке, особенно несколько иголок, доказывают, что здесь в двенадцатом веке существовало не жилье, а, возможно, княжеская швейная мастерская. Ведь дворец Всеволода Большое Гнездо стоял тут, недалеко, — он показал рукой, — где теперь выстроен этот длинный трехэтажный дом.

Вежливо приподняв соломенную шляпу, археолог распрощался с нами и зашагал к калитке.

А мы заторопились в столовую. Ребята шли и весело болтали с Николаем Викторовичем, обмениваясь впечатлениями о раскопках.

Я брел сзади, низко опустив голову. Хорошо, что никто, кроме меня, не слышал разочаровывающих слов археолога о березовых книгах и о библиотеке Константина.

Глава шестая

ОБ АНДРЕЕ БОГОЛЮБСКОМ

Еще Тычинка настоятельно советовал побывать в Боголюбове, где сохранилась часть великокняжеского дворца двенадцатого века, построенного Андреем Боголюбским, и находится замечательный памятник архитектуры того времени — церковь Покрова на Нерли. Не нападем ли мы там на следы березовых книг?

Ехали мы, ехали на автобусе по асфальтовому шоссе и все не могли выехать из Владимира. Кончался один завод, начинался другой. Из-за свежей зелени тополевых аллей виднелись то многоэтажные корпуса цехов с широкими, горевшими на солнце стеклами окон, то какие-то высокие металлические сооружения, то горы каменного угля…

Доброе село упоминается в летописях с тринадцатого века — там велись раскопки древнего городища. А какое же это было село — все тот же огромный и нарядный новый Владимир. Веселые и светлые высокие дома с яркими вывесками магазинов мелькали за окнами автобуса. А недавно возле последней троллейбусной остановки экскаватор неожиданно выкопал захоронение древнейшего во всей Владимирской области человека, жившего десятки тысяч лет назад.

Наконец приехали мы в Боголюбово, тоже современный город, и только там, на задворках монастыря, сзади белого здания школы, отыскали старину.

Какая-то бабушка вышла из-за угла Госбанка, отирая о фартук руки.

— Сторожем я при музее. Пойдемте за мной, покажу вам, — заговорила она с сильным ударением на «о».

Ребята засмеялись, услышав непривычное владимирское оканье, засмеялась и бабушка. Маленькие, живые глазки ее ласково оглядели нас.

— Откуда вы, граждане хорошие?

— Московские мы, московские, — нарочно так же на «о» ответил Николай Викторович.

— Вот дворец Ондрея Боголюбского, — показала сторожиха.

Я всегда считал: раз дворец — значит, это нечто огромное, со множеством окон, с массой вычурных украшений, с роскошными залами… А тут за палисадником запрятался небольшой, с узкими оконцами, белокаменный двухэтажный терем.

Украшений на нем почти не было; только поперек стен шел выпуклый поясок с маленькими полуколонками, свисавшими вниз. Оконца разместились как будто беспорядочно: то здесь одно, то там два вместе.

Бабушка тут же нам объяснила, что сам дворец давно был разрушен до основания, а от старины сохранились только сени дворца и башни перехода к собору; сам собор тоже давно погиб.