Пост-Москва - Олег Петухов

— Ее похитили федералы. Они же стреляли в Ведьмочку.

— Значит, они все-таки заглотили наживку. Идиоты!

— Что вы хотите сказать? Это все было запланировано?

— Нет, но это был наиболее вероятный вариант развития событий. И я вас предупреждал быть осторожнее.

Фидель подошел к монитору:

— Это моя вина, профессор, — он выглядел убитым и подавленным.

— Перестаньте, Фидель! — Сергей Сергеевич раздосадовано махнул рукой. — Тут нет ничьей вины. А ля герр комм а ля герр. Сейчас не время оплакивать павших бойцов, нужно спасать тех, кого еще можно спасти. Например, вашу подругу.

— Что нам делать конкретно, профессор?

— Дайте я лучше поговорю с Утенком. Он биолог и легко справится с лабораторной работой по оживлению и лечению девочки.

— Но я не хирург, профессор! Даже не врач, — Утенок был обескуражен. — У меня нет даже диплома…

— Сейчас это уже не так важно, мой мальчик. Все, что вам нужно, — найти операционную, взять оттуда переносной хирургический комплекс и закачать в него свежее программное обеспечение, которое я вам сброшу, если, конечно, наши провайдеры тут не подохнут окончательно. Вы справитесь, ничего не бойтесь. Если потребуются органы для пересадки, вы найдете их в банке органов в лаборатории. Поверьте, там есть все, что нужно. Главное, не паникуйте и не выходите из сети. Фидель, — позвал он.

— Да, профессор, я тут.

— Вы знаете, где сейчас ваш штаб?

— Да. Наш штаб теперь тут.

— Правильно.

— Вы мне хотите что-то сказать? Чего я пока не понимаю?

— Можно и так сказать. Операция «Рокировка» закончилась полным успехом. Теперь Офелия в центре, враги заглотили наживку, а вы на ее месте в лаборатории. И будем надеяться, все останутся живы и здоровы.

Фидель кивнул, за его спиной в стеклянном кубе плавала молодая девушка в синей жидкости, и он надеялся, как на последнюю милость, что она не мертва.

7

Две боевые машины пиндосов выехали на площадь и развернули башни в сторону позиций гражданской самообороны. Из громкоговорителя донесся голос с сильным акцентом:

— Гражданскому населению немедленно сдать оружие! Кто не сдаст, будет наказан. Миротворческие силы имеют право открывать огонь без предупреждения. Повторяю, немедленно сдайте оружие!

Брэд чертыхнулся:

— Млядь, аж уши заложило! Заебали.

Потом не торопясь взял огнемет объемного действия, тщательно прицелился и выстрелил в окрашенный в цвета смакдональдса броневик. Тот вспыхнул мгновенно. Второй резво газанул и скрылся в прилегающем к площади переулке, паля в небо, как в копеечку.

— Ну, все, поехали, — сказал Иван и запустил турбину бронемашины. Брэд кивнул, как бы соглашаясь с необходимостью покинуть позицию, которую они отстаивали такой высокой ценой, но внутренне не желая отступать, залез в машину через заднюю дверь для десантирования пехоты на ходу и закрыл за собой люк. Все остальные уже были внутри: Иван сидел на месте механика-водителя, на месте командира была Даша, в десантном отделении расположились Эдвард с Брэдом и единственный оставшийся с ними самокатчик, их главарь, которого все называли почему-то Кузей.

Не успели они пересечь площадь, как их бывшие позиции были залиты пылающим напалмом. Глядя в монитор заднего вида на клубящийся жирный дым с языками адского пламени, Брэд пробормотал:

— Кое-кто нам еще ответит за этот прощальный салют. Федералы охренели.

— Федералы тут мы, — неожиданно заявляет Эдвард-Руки-Ножницы. — Мы — за русских, а они — за смакдональдс.

Ивану приходит СМСка, он просит Дашу прочитать ее вслух. Даша берет телефон Ивана, несколько секунд смотрит на экран, потом говорит громко:

— Тут только одно слово: «УДАЧИ!»

Бронированная боевая машина пехоты летит по пустынным улицам под вой турбины. Борьба продолжается.

8

Гаст-старик выглядел старым и усталым, он и был по меркам гастов старым — срок их жизни обычно не превышал пяти лет, из которых он уже прожил почти шесть. Шаркающей походкой он сворачивает во двор жилого дома, чтобы отдохнуть где-нибудь, на какой-нибудь скамейке.

Двор как будто вымер. Большинство окон выбиты. Землю покрывает слой мусора.

Он находит деревянную лавочку возле одного из подъездов и садится. Руки он сложил на коленях, голова опустилась на грудь, как будто он дремлет.

Чужой город, чужая страна. Как он оказался здесь? Где осталась его родина?

Вдруг раздаются гортанные крики, и несколько молодых гастов вытаскивают из подъезда маленькую девочку, лет одиннадцати-двенадцати. Девочка плачет, гасты смеются. Маленькая белокурая девочка с огромными глазами.

— Ай, Наташа-Наташа, — заливается один из шайки, кто чуть постарше остальных. — Ти буишь наша!

Остальные радостно хохочут.

Старик поднимает голову и говорит им:

— Эй! Ты будешь быть человек. Вы будете быть людьми.

Тот, что постарше, ухмыляется и кивает на старика-гаста одному из своих корешей, тот достает нож с кривым клинком и делает шаг к старику.

Две тени появились точно ниоткуда. Невозможно рассмотреть их в подробностях — они слишком быстры и безжалостны. Невозможно уследить за ними взглядом — они как будто всегда за пределами взгляда.

Девочка, потеряв дар речи, стоит среди обрубков тел и конечностей, а потом, зажмурившись, наощупь, уходит со двора.

Старик-гаст опускает голову на грудь и, кажется, дремлет.

9

Гражданская самооборона терпит одну неудачу за другой. Город охвачен паникой, люди парализованы страхом. Отдельные жилые кварталы объявляют себя суверенной территорией. Некоторые отделения полиции встают на сторону жителей и отказываются подчиняться приказам из федерального центра. Тут и там строятся баррикады и ведутся бои за объекты местного значения, за торговые комплексы, за больницы, даже за дорожные развязки. Город погружается в хаос, но в Москва-Сити царит апатия и безволие, когда люди перестают замечать ежедневные подрывы гаст-шахидов на улицах, бронетехнику на подступах к Кремлю, повальные обыски и ночные аресты. Тюрьмы переполнены, импровизированные концлагеря не могут вместить всех задержанных, а суды отказываются рассматривать административные дела, поскольку очередь даже на заседания по тяжким преступлениям растянулась на много лет вперед.

В городе начинает ощущаться нехватка продовольствия, однако бары, казино и рестораны вместе с ночными клубами работают практически в авральном режиме из-за невиданного нашествия клиентов. Мираж стабильности и процветания тает на глазах, но люди ищут забвения в блеске и мишуре сиюминутных развлечений.

Город будто сошел с ума. Кто-то вспоминает девяностые годы, кто-то говорит о НЭПе, а кто-то уже видит в расцвеченном салютами и фейерверками небе всадников Апокалипсиса.

Гражданская самооборона еще держится, распавшись на отдельные очаги сопротивления. Объединенный штаб отрядов гражданской самообороны на Садовом еще не пал. Дворец молодежи на Фрунзенской пока что успешно отбивает атаки международных сил по принуждению к толерантности. МГУ объявил о прямом подчинении Совбезу ООН и зачистил территорию на Воробьевых горах силами добровольческих дружин и спецназа студенческого оперотряда.

На севере Пост-Москвы держится Дом объединенной оппозиции на пересечении Дмитровского и Коровинского шоссе в здании бывшего кинотеатра «Ереван».

Кремль объявляет о введении чрезвычайного положения, однако непонятно, какими силами оно будет контролироваться, поскольку армии как таковой давно уже не существует, а в данный момент отсутствует даже министр обороны, а его должность отправляет технический персонал под руководством одного из немногих оставшихся на действующей службе кадровых полковников Генштаба.

Хаос, стабильность, перестрелки на улицах и процветание сплелись в один тугой узел, который, кажется, станет удавкой на шее демократии. Или же смертным приговором диктатуре всенародно избранного президента. Фифти-фифти. Весы истории качаются на лезвии выкидного ножа. В который уже раз за последние сто лет.

10

Геринг вошел в палату к Георгию. Глаза у него были красными, да и выглядел он помятым, но на губах у него была неизменная фирменная улыбочка человека, который управляет всем из тени, и все прекрасно об этом знают.

— Жора, привет! — говорит он, и практически искренне. Да, он рад видеть брата, правда, не в таком вот состоянии, накачанном медикаментами, с трубками, по которым в него подается жидкость и кислород, и еще какие-то таинственные материи.

Георгий выглядит удивленным, его взгляд стал незнакомым, каким-то чужим. Геринг списывает его состояние на перенесенную операцию, возможно, на боли, которые тот не мог не испытывать, несмотря на все наркотики и обезболивающие.