Избранник ворона - Дмитрий Вересов

Получилось только до вечера, а когда увидела Нила, вышедшего к полю встречать ее, так и стукнул в головушку невероятный, багрово-фиолетовый сентябрьский закат…

Уже на берегу, извиваясь в его жарких объятиях, стремительно погружаясь в золотистое безумие, последними остатками воли и рассудка, как в последнюю соломинку, вцепилась в жалкий, насквозь лживый лепет. Про покинутую мать, про несуществующую сестру. Подействовало… И от нахлынувшей победной пустоты хотелось выть волчицей.

Ну не могла она позволить себе потрафить чувству, внезапному и мощному, как селевый поток. Понимала, что легкого, необременительного романчика здесь не получится. Толкового гешефта, как замыслили они с Ринго, — тем паче. И так прикинь, и эдак — ничего, кроме тяжелейших проблем, эта связь не сулила.

Когда на другой день он внезапно заболел и уехал в город, стало легко и пусто.

О том, что случилось с Ринго, она узнала в правлении совхоза, куда скоренько пристроилась, не горя желанием ишачить в поле. Там только об этом и судачили. А через недельку он и сам все рассказал ей, когда побитой собакой притащился из Выборга, отощавший, небритый, провонявший «обезьянником». Рассказал откровенно, с прежде ему не свойственными подвываниями и придыханиями.

Приехал в знакомые места и чуть не сразу расслабился с аборигенами, у которых в бытность свою ефрейтором взрывпакеты на самогонку выменивал. Подписался на дебильную пьяную кражу, опомнился, когда уже в его полуторку дизель загружали, и свалил по-тихому, предоставив остальным самим разбираться. Тем только и уберегся от тюрьмы, а скорее всего, и от чего похуже, поскольку оба его подельника разбились насмерть, вывозя добычу. Но из университета выперли без малейших шансов на восстановление, о чем уведомили в приказе, копию которого ему предъявили в выборгской ментовке. Сволочи, такие перспективы обломали!

Он изнемогал от жалости к себе и явно нарывался на сочувствие, но удостоился лишь холодного презрения. Прокололся по собственной дурости, а теперь плачется в жилетку! В ее глазах он моментально утратил всякое право не только на лидерство, но и на партнерство. Она прекрасно сумеет устроить свои дела самостоятельно…

В Ленинград она возвращалась, полная всевозможных планов. И в этих планах не было места Нилу Баренцеву. Линда упорно внушала себе, что в разыгрываемой ею партии он — фигура лишняя, отвлекающая, вносящая ненужный сумбур в мысли и чувства.

Но бороться с этим сумбуром было свыше ее сил, хотя, видит Бог, она старалась. С головой погружалась в учебу, в рамках программы жизнеустройства легко добилась индивидуального приглашения в гости от двух перспективных мальчиков, но дальнейшего развития отношения не получили — один слишком уж нахраписто распустил ручонки, а второй, мгновенно выжрав все спиртное, заготовленное на случай затяжного интима, безнадежно вырубился. А, между прочим, квартирки у обоих несостоявшихся кавалеров были вполне барские…

От этих визитов на душе остался грязный осадок. Одно дело эксплуатировать людские пороки, заставляя расплачиваться за жадность, тупость, похоть, но провоцировать любовь, с тем, чтобы потом наказывать за нее?.. Линда злилась, ругала себя сентиментальной дурой, но ничего с собой поделать не могла. И тем неудержимее влекло ее к Нилу…

Поход в больницу принес ей и облегчение, и растерянность. Малыш очень обрадовался ее появлению, принесенным подаркам, — но в дивных его глазах больше не было того тихого зова, который вмиг перевернул все ее существо там, в деревне. «Ты отличный парень, Линда!» — говорили теперь эти глаза…

Перегорело у него. «Все к лучшему!» — решила она. И когда он пришел на факультет, действительно стала для него отличным парнем. Курили на лекциях и на переменках, пили кофе, бегали в киношку. Украдкой, внушая себе, что ее это нисколько не задевает, она следила за его неуклюжими, щенячьими потугами снискать благосклонность надменной рыжей красотки Захаржевской с английского и тихо радовалась, понимая, что там ему вряд ли что обломится. И это правильно — не такая ему нужна подруга… Ей было весело оттого, что удалось пролететь над пламенем, не опалив крылышек.

Щас! Как увидела его, растерянно озирающегося в вестибюле общежития, так будто повторилось роковое двенадцатое сентября. Пришлось спрятаться за колонну и отдышаться, прежде чем шагнуть ему навстречу. А не шагнуть было свыше ее сил.

Может быть, ничего этого и не случилось бы, если бы, как на грех, днем в общагу не заявился Ринго. Снова на коне — веселый, напористый, распираемый прожектами. Угощением, крайне притягательным для студенческого желудка, складным разговором быстро расположил к себе недалеких Йоко с Джоном, внедрился, так сказать, с большим знаком плюс, так что выгнать его теперь было неловко. А потом состоялась первая подкурочка, и зачем-то потянуло проветриться на первый этаж… Туман в мозгах рассеялся уже за полночь, когда обнаружила себя развалившейся в кресле, Джона с Йоко — храпящими в двух койках, а Ринго — восседающим на третьей и лукаво на нее щурящимся.

— Где Нил? — хрипло спросила она.

Ринго молча ткнул пальцем вниз.

Нил лежал на холодном линолеуме, раскинув руки, похожий на распятого ангела.

— Надо бы его на кровать, замерзнет ведь, — сказала она.

Вдвоем кое-как переложили. Он был безмятежен и прекрасен в свете догорающих свечей.

— Хочешь его? — неожиданно прошептал Ринго. Соврать не получилось, а правда не выговаривалась. Она молча кивнула.

— Повязать бы мальчонку. Для верности, — сказал Ринго.

— Как повязать? — не поняла Линда.

— Кровью… Ладно, не испепеляй меня взглядом. Сама ведь понимаешь, что я имею в виду…

Помог стащить с беспамятного Нила штаны, принес из холодильника чей-то фарш, возвращенный после того, как его отжали через марлечку и окропили простыню в районе оголившихся чресл.

А дальше было то, что было…

Теперь прошлое беспощадным потоком хлынуло на нее, накрыв с головой, сбив с ног. И не требовалось большого ума, чтобы понять, чья злая воля разрушила плотину, любовно возводимую ею…

Решительными движениями Линда ополоснула лицо и быстро вышла из ванной.

<Почтенный автор очень красиво изобразил чувства своей Lovely Linda, однако сильно погрешил против фактов. Впрочем, откуда ему было знать, что с Линдой мы были знакомы несколько раньше, чем с Нилом… Я тогда училась в десятом классе и зимние каникулы проводила на ранчо у шефа — он называл это «стажировкой». Входила в курс многогранной деятельности его конторы, осваивала вождение, делопроизводство, восточные единоборства и хорошие манеры, по мере сил развлекала «дорогих гостей» и отбивалась от их ухаживаний. Как-то вечером очередной гость явился из города изрядно под мухой и в обнимку с дамой. Под утро дама испарилась, прихватив с собой толстый бумажник гостя и несколько безделушек. Огорченный гость никак не мог вспомнить ни имени этой особы, ни места, где он с ней познакомился. Через пару недель я встретила ее в одном ресторанчике и провела небольшую разъяснительную беседу. Она клятвенно пообещала больше так не делать, а убытки возместить. Потом расплакалась, разоткровенничалась. Чем-то эта блядушка мне глянулась, и я решила заняться устройством ее судьбы… На следующую нашу встречу она явилась в лохматом рыжем парике и в трогательной самопальной подделке под мой парижский костюмчик. Я поняла, что в ее лице обрела «уоннаби» — фанатку-подражалку, вроде нынешних силиконовых дурочек а-ля Памела Андерсон. Это было чертовски глупо, но самолюбию льстило. Линда так и загорелась идеей поступать в университет вслед за мной и тоже непременно на филологический. «Будь реалисткой, мать, — сказала я, — конкурс на факультет безумный, а у тебя ни подготовки, ни связей». — «Значит, надо кому-то сунуть на лапу, только не знаю, кому и сколько… Ты только устрой мне это дело, а я буду век благодарна и верна… Что хочешь для тебя сделаю…» Я обещала подумать и назначила встречу через неделю. Она пришла вместе с Ринго, которому вдруг приспичило податься на юрфак. Я определила для них программу действий и назвала сумму предполагаемой взятки, довольно приличную… К лету они смогли набрать только половину. Вторую половину я великодушно предложила им взаймы. На определенных условиях. Надо ли уточнять, что условия были довольно жесткие, а их поступление обошлось мне ровно в один телефонный звонок? (Прим. Т. Захаржевской.)>

V

(Ленинград, 1974)

— Все ваше существо, всякое ваше движение приобретали для меня сверхчеловеческий смысл! Когда вы шли мимо, мое сердце поднималось, словно пыль, вслед вам. Вы были для меня как лунный луч в летнюю ночь, когда всюду благоухания, мягкие тени, белые блики, неизъяснимая прелесть, и все блаженства плоти и души заключались для меня в вашем имени, которое я повторял про себя, стараясь поцеловать его. Выше этого я ничего не мог себе представить. Я любил госпожу Арну именно такой, как она была, — нежную, серьезную, ослепительно прекрасную и такую добрую! Этот образ затмевал все другие. Да и мог ли я даже думать о чем-нибудь другом? Ведь в глубине моей души всегда звучала музыка вашего голоса и сиял блеск ваших глаз… Что, ба?