Цмцерон - Пьер Грималь

Отъезд обвиняемого, который тем самым косвенно признавал себя виновным, не мог остановить ход разбирательства. Теперь предстояло установить размеры ущерба, нанесенного Берресом. Предлагались самые разные цифры — сто миллионов сестерциев, потом сорок миллионов, договорились, кажется (если верить Плутарху), на трех миллионах. Враги Цицерона уверяли, будто его согласие признать столь малую цифру было соответствующие образом оплачено. Обвинение это основано не столько на истине, сколько, как кажется, на слухах, враждебных оратору. Сицилийцы, со своей стороны, дабы вознаградить Цицерона, отправили ему несколько обозов с продовольствием — это позволило новоиспеченному эдилу обеспечить продуктами городские рынки, следовательно, снизить цены и соответственно умножить свою популярность.

Цицерон решил опубликовать речи, которые он столь тщательно готовил для второй сессии, но которые ему так и не довелось произнести в суде. Речи эти составляют вторую часть веррин; они сохранились до наших дней и уже со времен Римской империи изучаются в школах как образец классического красноречия. Сюда входят пять обвинительных заключений, каждое из которых отражает определенную сторону преступной деятельности Верреса: нарушения законов, Допущенные им при отправлении городской претуры; такие же нарушения в пору сицилийской претуры; третья речь целиком посвящена махинациям Верреса и его агентов в связи с поставками в Рим зерна; в четвертой перечисляются хищения произведений искусства у городов и частных лиц; наконец, в последней речи Цицерон с подлинным пафосом рассказывает о жестокостях, совершенных Берресом во время наместничества, о заливших кровью весь остров незаконных казнях и пытках.

Почему Цицерон опубликовал эти речи? Во-первых, по-видимому, из тщеславия — автор хорошо понимал литературную ценность своих увлекательных, тщательно отделанных текстов, где юридические аргументы перебиваются отступлениями, самостоятельными рассказами, живописными описаниями, которые, бесспорно, делают честь таланту оратора. Но весьма вероятно, что публикация речей диктовалась и политическими соображениями. До тех пор Цицерон, как мы видели, опирался на аристократию или, во всяком случае, на определенную ее часть и отнюдь не стремился выглядеть революционером, «популяром». Об этом он прямо говорит сам в начале первой речи второй сессии «О городской претуре»: осуждение Верреса явится лучшим доказательством достоинств сенатской юрисдикции, покажет, что она способна обеспечить порядок, торжество справедливости и права> уважение к законам- Насколько искренни были подобные заявления? Мы склонны считать их искренними, ибо в речи они сопровождаются одной существенной оговоркой: всего этого удастся достичь, говорит Цицерон, только если обвинению предоставить возможность перед каждым процессом отводить после тщательного изучения кандидатуры некоторых судей с тем, чтобы исключить сговор клик и тайные сделки, — вроде тех, что позволяли себе Метеллы. Потому-то и приходится думать, что публикация полного текста веррин имела своей целью успокоить общественное мнение и приглушить распри, угрожавшие спокойствию государства: возражать против уже осуществленной судебной реформы было слишком поздно, но Цицерон надеялся ограничить размах принятых мер и не допустить, чтобы сенаторы, как было после реформы Гракхов, оказались полностью исключенными из состава суда. Показывая в верринах, что среди сенаторов тоже есть хорошие судьи, Цицерон шел прежним путем — все так же стремился добиться согласия сословий.

Публикация веррин, исход процесса и победа над Гортензием сделали Цицерона первым оратором Рима. Он стал эдилом, но добился и несравненно большего — славы.

Глава VII

ТРУДНОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ

После поспешного бегства Верреса, после публикации пяти речей второй сессии Цицерон выглядел победителем. Он преодолел на пути к высшим почестям еще один важный рубеж. Плутарх рассказал, как в эту пору протекала его повседневная жизнь — то в римском доме, унаследованном от отца, то на семейной вилле в Арпине, на собственной вилле в Помпеях, на мызе в окрестностях Неаполя. Владения эти, прибавляет Плутарх, были невелики, и в целом Цицерон вел весьма скромный образ жизни. Однако в основе его состояния, по словам того же биографа, лежало приданое Теренции, а мы уже говорили, что оно было изрядным. К этому нужно прибавить поступавшие Цицерону проценты с наследства, оставленного человеком, имя которого не сохранилось, и оцениваемого в девяносто тысяч динариев. По старинному Цинциеву закону ораторам запрещалось получать вознаграждение за защиту клиентов в суде. Цицерон, во всяком случае внешне, старался вести себя в соответствии с этим законом. Тот же Плутарх сообщает., что в Риме дивились упорству, с каким он отказывался от гонораров и от подарков своих подзащитных. Скорее всего именно тем же объясняется его поведение во время процесса Верреса, когда он передал римским властям продовольствие., бесплатно предоставленное ему сицилийцами. Сохранял ли он ту же щепетильность и в последующие годы, неясно. Существовало множество способов обходить Цинциев закон, главный из которых состоял в том, чтобы оформить гонорар в виде займа, предоставленного клиентом защитнику под незначительные проценты. Именно этим способом воспользовался Цицерон в 62 году при покупке дома Красса на Палатине. Он занял необходимую сумму у Корнелия Суллы и добился его оправдания в суде. Так, во всяком случае, излагает эту историю Валерий Максим, в какой-то мере, вероятно, опираясь на надежные источники, а в какой-то — на враждебные Цицерону слухи, распространявшиеся по городу и увековеченные, например, в «Инвективе» Саллюстия и в соответствующих главах «Римской истории» Диона Кассия.

Как ни скромно было состояние Цицерона сравнительно с теми, какими располагали римские аристократы в последние десятилетия республики, оно позволяло ему вести жизнь «разумную и достойную», в постоянном общении с филологами, его окружавшими, — греками и римлянами. Слово «филолог», употребленное в данном случае Плутархом, служило общим обозначением «интеллектуалов» — пишущей братии, жадно интересовавшейся языковыми реалиями (как Варрон, например) или историей литературы, любителей и ценителей старинного языка, риторов и философов, вроде верного Диодота. Возникающий из описаний Плутарха образ представляется вполне правдоподобным — он соответствует тому, что мы знаем о годах учения Цицерона, о сжигавшей его жажде знаний. Образ этот разумно корректирует также распространенное представление о Цицероне как о человеке, всецело занятом политикой, погруженном в интриги, постоянно рассчитывающем, какую выгоду может принести ему дружба с тем или иным значительным лицом, с рядовым плебеем или даже с отпущенником, если он обладает хоть некоторым влиянием. Именно такого рода наставления содержатся в знаменитом письме, которое в июле 65 года брат нашего героя Квинт написал Цицерону, дабы объяснить, как ему надлежит добиваться консульства на следующий год. Это письмо, известное под названием «Краткое пособие для претендентов на выборные должности» — «Commentariolum petitionis», содержит любопытный очерк политических нравов Рима конца республики. При чтении его становится очевидно, как важны были личные связи для достижения успеха на пути к почетным должностям и званиям, что, впрочем, подтверждается и рядом других свидетельств. Прежде всего свидетельством Плутарха: «Цицерон считал недопустимым, что ремесленники, пользующиеся бездушными орудиями и снастями, твердо знают их название, употребление и надлежащее место, а государственный муж, которому для успешного исполнения своего долга необходимы помощь и служба живых людей, иной раз легкомысленно пренебрегает знакомством с согражданами». По уверению Плутарха, так формулировал эту мысль сам Цицерон. Следуя ей, можно было пойти и еще дальше, — выяснять, где человек живет, где находится его вилла, у каких он бывает друзей, какими окружен соседями, собирать такого рода сведения по всей Италии. Эта манера была свойственна всем римлянам, но теперь, когда число граждан выросло неизмеримо, в столице от нее постепенно отказывались, и сохранилась она лишь в арпинском захолустье, где, наверное, Цицерон ее и усвоил вместе с другими чертами «муниципального мышления», столь характерного для него в молодости. В отличие от римлян из Рима он, вероятно, мало пользовался услугами своего «номенклатора» — раба или отпущенника, чья обязанность состояла в том, чтобы знать всех граждан по именам и в случае необходимости подсказывать хозяину имя собеседника.