Цмцерон - Пьер Грималь

План этот складывался во всех своих деталях в начале 70 года; успех его во многом зависел от исхода консульских выборов, которые приходились на июль и результат которых предсказать весной было трудно. Поэтому Веррес и его друзья придумали, как затянуть Дело. Едва Цицерона утвердили обвинителем, он в соответствии с законом потребовал предоставить ему время для сбора доказательств и поиска свидетелей. Он запросил 110 дней, рассчитав, что суд начнется еще до июльских комиций, где к тому же должна была обсуждаться и его собственная кандидатура в эдилы. Пока длился процесс, он, по закону, не имел права предпринимать некоторые шаги, необходимые для избрания, да и мысли его, как признает он сам, не тем были заняты. Друзья Верреса постарались сорвать все эти планы. Они обвинили в вымогательстве наместника Македонии, только что вернувшегося в Рим после отправления своей магистратуры, имя его не сохранилось; новый процесс должен был рассматриваться в том же трибунале, что и дело Верреса, а поскольку обвинитель наместника Македонии потребовал на проведение расследования 108 дней, то процесс Верреса откладывался именно на этот срок и мог, следовательно, начаться лишь после выборов. Цицерон лишался возможности полностью отдаться борьбе за эдилитет, а суду предстояло заниматься Берресом уже после того, как окончательно определятся магистраты будущего года. Маневр удался: выборы состоялись, принесли ожидаемые результаты, в том числе и избрание Цицерона в эдилы. Первая сессия суда над Берресом оказалась отложенной и началась лишь 5 августа 70 года в восьмом часу дня — примерно в два часа пополудни по современному счету.

Однако и Цицерон на протяжении месяцев, прошедших с января, не терял времени даром. Он начал с того, что собрал все данные об имущественном положении Верреса, которые можно было получить, не выезжая из Рима, и обнаружил, в частности, в документах откупных компаний сведения об операциях, которые Веррес успел провести после возвращения с Сицилии. Это дало Цицерону законное основание потребовать, чтобы ему были предъявлены счетные книги Верреса и его отца. В книгах не обнаружилось ни малейшего следа приобретения тех произведений искусства, которыми, как всем было известно, обладал Веррес. Цицерон запросил также у публиканов, на откупе у которых находились взимавшиеся с Сицилии налоги, сведения о таможенных сборах — отчетов за время наместничества Верреса среди документов не было, они исчезли. Тогда Цицерон провел обыск у некоего Вибия, стоявшего во главе этой откупной компании в 71 году; он знал, что руководители таких обществ обычно оставляли у себя копии официальных отчетов. Из копий явствовало, что и по возвращении из Сиракуз Веррес продолжал вывозить товары и ценности, не внося таможенный сбор. Весьма примечательной оказалась сама номенклатура товаров: четыреста амфор меда, неопределенное, но, по всему судя, весьма значительное количество тканей мальтийского производства, пятьдесят обеденных лож и множество канделябров. Теперь обвинитель легко мог доказать, что Веррес занимался незаконными торговыми операциями — не для личного же потребления предназначалось все это несметное количество товаров!

Собрав в Риме все материалы, какие можно было собрать, Цицерон в сопровождении своего двоюродного брата Луция отправился на Сицилию. Шестнадцатью годами позже, в речи «В защиту Скавра», Цицерон упомянул об этой поездке, которая надолго осталась у него в памяти: «Я побывал в землях Агригента, несмотря на суровую зиму, объездил там все горы и долы. Славная своим плодородием Леонтинская равнина одна дала мне весь необходимый для процесса материал. Я входил в хижины землепашцев, я говорил с людьми, и они отвечали мне, не снимая рук с рукоятей плуга...» На Сицилии редко бывают настоящие холода; очевидно, дело было в конце января или в начале февраля, когда на Агригент обрушиваются западные ветры, несущие снеговые тучи.

В речи на второй сессии «Об урожае» содержится выдержанное в мрачных тонах описание положения, в котором Цицерон застал деревни самого плодородного района Сицилии — долины на запад от Этны: «Земли Эрбиты, земли Энны, Моргентины, Ассоры, Имахары, Агириона были почти сплошь пустынны. Не видно было не только лошадей и повозок, некогда здесь столь частых, нельзя было отыскать даже самих владельцев вилл». Перечисленные города находятся в долине рек, ныне называемых Диттайно и Симето; Цицерон, по-видимому, побывал в них в ходе того же путешествия, но уже весной. Именно там скорее всего беседовал он с крестьянами, занятыми весенней пахотой. Но больше всего данных ему, естественно, удалось собрать в городах. Он принципиально не останавливался в домах сицилийцев, поручивших ему выступить обвинителем Верреса, дабы избежать подозрений в сговоре, и ночевал в домах друзей, которые со времен квестуры остались у него везде. Сицилией теперь правил преемник Верреса, пропретор Луций Цецилий Метелл — брат (родной или двоюродный) Квинта и Марка Метеллов, уже избранных первый в консулы, а второй в преторы на следующий, 69 год. Луций Цецилий был настроен враждебно к миссии Цицерона, но тот сумел вопреки всему добиться во многих общинах официальной поддержки сената. В некоторых городах при встрече ему устраивали даже театрализованные церемонии. Так было, например, в Энне, откуда Веррес похитил статую Победы. Навстречу Цицерону вышли жрецы Цереры, в священных головных повязках, с ритуальными зелеными ветвями в руках, за ними следовала толпа граждан, которые, дабы пуще разжалобить римского гостя, оглашали окрестности рыданиями и стонами. Нечто подобное произошло и при въезде в Гераклею на южном побережье острова, на полпути между Селинунтом и Агригентом: когда Цицерон уже в ночной тьме приближался к городу, одна из знатных гераклеянок вышла ему навстречу в сопровождении всех женщин из местной аристократии и бросилась к его ногам. То была мать юноши, которого Веррес подверг мучительной казни и которая требовала отмщения.

Одна из задач, стоявших перед Цицероном, состояла в сборе данных для опровержения доводов защитников Верреса — их нетрудно было предвидеть заранее, В Сиракузах, в зале заседаний местного сената, стояла статуя Верреса; и в этом зале сенат принял постановление, воздававшее продажному наместнику хвалу. Было очевидно, что Гортензий не упустит такой возможности и станет на этом основании доказывать, будто далеко не все были недовольны пропретором. Цицерон принялся выяснять обстоятельства, при которых приняты были оба постановления — об установке статуи и о принесении благодарности. Он узнал, что официальной благодарности Веррес добивался весьма долго, а граждане Сиракуз так же долго избегали ее приносить и в конце концов приняли соответствующее постановление совсем недавно — по прямому приказу нового наместника! Принимали его сенаторы явно нехотя и сформулировали так, что в нем было больше издевательства, чем подлинного выражения благодарности. По приглашению главного магистрата Сиракуз Цицерон в сопровождении своего двоюродного брата Луция явился в местный сенат и обратился к собравшимся по-гречески с просьбой помочь ему в выполнении его миссии. Сенаторы предъявили ему ведомости, которые вели тайно и в которых были зарегистрированы все ценности, похищенные у города Берресом. Показали они и протокольные записи тех заседаний, в ходе которых декретировали пресловутую благодарность; в них были отражены все отказы, умолчания и содержался сам двусмысленный текст, где пропретору выражалась благодарность за действия, которых он заведомо никогда не совершал. Цицерон и Луций ознакомились с представленными материалами и удалились. Оставшись одни, сенаторы аннулировали благодарность Верресу и постановили принять содержание Луция на государственный счет. Но, чтобы постановление приобрело законную силу, его должна была скрепить подпись претора. В дело тотчас же вмешался Публий Цезетий — один из двух квесторов Верреса, который задержался на острове для передачи дел следующему составу администрации, — и внес официальный протест против решения сенаторов-сиракузян. Метелла предупредили, и он прервал заседание, воспрепятствовав тем самым тому, чтобы декрет получил законную силу. Решение это, рассказывает Цицерон, вызвало протесты сенаторов; народ стал собираться на улицах и площадях, дело шло к восстанию, и ему же пришлось с невероятными усилиями спасать от самосуда квестора, побудившего Метелла наложить запрет.