Пути России. Народничество и популизм. Том XXVI - Коллектив авторов

В январе 1879 года один из первых учеников Энгельгардта, «севший на землю», 3. С. Сычугов писал ему из уфимской «интеллигентной» колонии: «Ведь этот факт (отречение от чиновничьей карьеры в пользу личного мужицкого труда) – ведь знамение времени? В хорошее время мы живем, Александр Николаевич!»[286]. Примечательно, что Сычугов использовал выражение «знамение времени». Для «семидесятников» оно было хорошо знакомым – это название вышедшего в 1869 году романа Д.Л. Мордовцева, чрезвычайно популярного среди народников «культурнического» направления[287]. Герои «Знамения времени» и повести Мордовцева «Новые русские люди» мечтают не о революции, а о труде, о слиянии с народом, они отвергли «звериный закон» революции и пошли в народ «не бунты затевать и не учить его», а самим «учиться у него терпению, молотьбе и косьбе». С выпиской из «Знамений времени», которую в полиции приняли за программу партии, Сычугов был в 1874 году арестован: «Мы идем в народ, в курные избы и будем там жить, будем там пахать и сеять – не современные идеи, а просто рожь, ячмень и пшеницу, а после уж и идеи, если достаточно удобрим почву, унавозим ее»[288].

Интеллигенты, желающие научиться работать по-крестьянски, появились в имении Энгельгардта еще до публикации седьмого письма. По данным сына Александра Николаевича, Николая Энгельгардта, который собрал данные о «тонконогих»[289], проживавших в Батищеве, первый практикант приехал в Батищево летом 1875 года. Это был офицер, герой взятия Ташкента, с двумя «Станиславами» за боевые заслуги[290]. Работал ли кто-то в имении в 1876 году, неизвестно, но на следующий год практикантов было уже двое, а потом с каждым годом их приезжало все больше и больше. Всего Николай писал о 79 (55 мужчин и 24 женщины), из которых 14 получили аттестаты об умении отлично работать. При этом он не считал «наезжавших на несколько дней, на неделю и быстро остывавших в своем юношеском, непрочном порыве», тех, кто «приезжал в Батищево посмотреть, поучиться, поработать, живя на деревне и похаживая в имение»[291]. В реальности желающих было больше, Энгельгардт просто не мог принять их всех (содержание практикантов обходилось довольно дорого, да и не все имели намерения, на которые он рассчитывал, – научившись работать, «сесть на землю», то есть сделаться «интеллигентным крестьянином»).

Общественный идеал Энгельгардта не носил революционного характера. Он не сочувствовал тем, кто шел в деревню ради пропаганды, и считал, что такие люди «не знают ни русского быта, ни русского мужика, ни русской истории», а их деятельность бесплодна. Он рассчитывал, что в деревне молодежь будет селиться не ради народа, а ради себя, ради своей совести: «Сочувствую я тем просвещенным людям, которые, осознав несостоятельность своей жизни, не удовлетворяясь деятельностью, представляющейся им среди правящего класса, идут в мужики (без всяких задних мыслей) для того, чтобы трудами рук своих зарабатывать свой хлеб и жить не в разладе со своей совестью». Иначе таким людям «жизнь не в жизнь», они делают это «без всяких предвзятых мыслей о влиянии», которое будут оказывать на крестьян, не задумываясь о «полезности своей деятельности»[292].

Ставя перед интеллигенцией в деревне чисто культурнические задачи[293], он резко осуждал не только революционные методы борьбы, но и революционный образ мышления. Он просил своих детей предупреждать желающих научиться работать, что он «не сочувствует революционерам, радикалам и прочим»[294]. Петербуржцев, среди которых особенно сильны были революционные настроения, Энгельгардт считал испорченными политикой людьми и не верил, что они способны к созидательной деятельности. В 1881 году, когда к нему поступали письма принять в работники в основном из столицы, он жаловался: «Нынче ко мне просится много тонконогих, но, к сожалению, все больше из Петербурга, откуда редко приезжают дельные люди. До сих пор из Петербурга все больше были пустые болтушки, которые потом и сами не знают, зачем приехали»[295].

Александр Николаевич предполагал, что интеллигентные земледельцы будут селиться общинами. Главной задачей интеллигентных поселений бывший профессор считал привнесение в деревню культуры и просвещения («нужен свет для того, чтобы разогнать тьму»). Общины интеллигентов должны послужить «самыми лучшими» хозяйственными «образцами для крестьянских общин», чем «всякие образцовые казенные фермы или образцовые помещичьи имения»[296].

Необходимость именно общинной формы он обосновывал тем, что «при наших климатических и общественных условиях жить в одиночку интеллигентному человеку было бы очень трудно, в особенности на первых порах», поэтому лучше было бы интеллигентным людям «следовать примеру крестьян и соединяться в деревни, приобретать земли сообща, заводить хозяйство сообща, обрабатывать земли сообща»[297]. Но Энгельгардт не настаивал на общинной форме, считая, что «формы, в каких интеллигентные люди будут заводить хозяйство, могут быть различны» – «не в формах дело». Умеющие работать интеллигенты могли бы вступать в союз с крестьянами для совместного арендования и обработки земель, идти в крестьянские общины учителями, акушерками, докторами, агрономами, в качестве старост: «покажи только, что ты действительно не праздноболтающийся, а настоящий, способный работать умственный человек, – и община примет тебя, признает тебя своим, будет слушать тебя и твою науку»[298].

Однажды ученики Энгельгардта даже набросали план такой «интеллигентной деревни» с артельной формой организации труда, который предусматривал, что работать в ней будут интеллигенты и крестьяне наравне. Целью образования артели провозглашалось «устройство деревни, которая, соединяя интеллигента и мужика, могла бы влиять на округу, как в видах развития общественности, так и ввиду поднятия уровня сельского хозяйства»[299]. Впрочем, именно этот вариант учениками Энгельгардта реализован не был.

Бывало, что Энгельгардта посещали сомнения относительно перспектив выделки из образованной молодежи «интеллигентных мужиков»: «Может быть, только из мужиков могут выйти новые свободные интеллигентные люди. Может, моя мысль, чтобы интеллигентные люди делались мужиками, – фантазия. Может быть, нынешние интеллигентные люди должны сгнить в чиновничестве; может быть, наши интеллигенты только и могут, что быть чиновниками, и всегда земледельческий труд и вообще физический труд будет считаться черным трудом, недостойным интеллигентных людей»[300]. Принято считать, что скоро он разочаровался в своей идее и перестал принимать учеников.

Умер Энгельгардт 21 января 1893 года, но стремление образованных людей «к земле» не иссякло и в 1890-е. Пусть не сразу, но через много лет из практикантов Энгельгардта вышло немало настоящих работников, для некоторых из них сельское хозяйство стало делом всей жизни. Было и несколько попыток организовать «интеллигентные земледельческие общины», причем воспитанник Энгельгардта 3. С. Сычугов стал одним из основателей самой большой и известной такой общины – Криницы, существовавшей близ Геленджика с 1886 года