Пути России. Народничество и популизм. Том XXVI - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Интеллигентная деревня» А.Н. Энгельгардта
Первый вариант коммунитарной «теории малых дел» связан с именем Александра Николаевича Энгельгардта (1832-1893). Энгельгардт известен в основном своими «Письмами из деревни», и гораздо меньше внимания уделяется опыту по воспитанию в его имении Батищеве Дорогобужского уезда Смоленской губернии «интеллигентных мужиков» (конец 1870-х – начало 1880-х годов).
Бывший офицер-артиллерист и профессор химии, Энгельгардт был сослан в Батищево Смоленской губернии в 1871 году и за несколько лет превратил ранее запущенное имение в «хозяйственное Эльдорадо». Благодаря «Письмам из деревни», которые впервые появились в № 5 «Отечественных записок» за 1872 год, к концу 1870-х батищевское хозяйство стало знаменитым. Агрономическим опытом Энгельгардта заинтересовалось правительство, сельскохозяйственные учебные заведения, географическое и вольно-экономическое общества, земства и частные лица. Однако этот трезво мысливший хозяин, «делец, практик с удивительными организаторскими и предпринимательскими способностями»[276] был озабочен не только проблемой доходности своего хозяйства, его волновало будущее страны, поэтому он предложил собственный проект общественного развития России в духе «теории малых дел».
Идея «интеллигентной деревни» возникла у Энгельгардта около 1877 года. Ему стало ясно, что главная беда российского сельского хозяйства – в отсутствии в селе образованных людей, в том, что знания, получаемые на народные деньги, не возвращаются крестьянам, отсутствует связь между теорией и практическими нуждами сельского хозяйства. В седьмом «Письме», опубликованном в 1879 году, он писал: «А где же теперь прогресс в хозяйстве? Кому же известно то, что выработано наукой, и кем оно применяется? Где, кроме дутых фальшивых отчетов, существует это пресловутое рациональное хозяйство? Что вышло из всех этих школ, в которых крестьянские мальчики отбывали агрономию? Что вышло из этих опытных хуторов, ферм, учебных заведений? Что они насадили? Да наконец, куда деваются агрономы, которых выпускают учебные заведения? Одни идут чиновниками в коронную службу, другие идут такими же чиновниками на частную службу, где прилагают свои агрономические знания к нажиму крестьян посредством отрезок, выгонов»[277].
Энгельгардт пришел к убеждению, что помочь деревне можно только в том случае, если в нее вернутся культурные силы, которые можно создать путем воспитания из образованных горожан, к какому бы сословию они ни принадлежали, настоящих сельских хозяев, не только обладающих знаниями по агрономии, химии и другим необходимым для сельского хозяйства наукам, но и умеющих своими руками выполнить любую крестьянскую работу. Чтение специальной литературы и практику, которую проходят студенты сельскохозяйственных учебных заведений, Энгельгардт признавал недостаточными: «По моему мнению, человеку из интеллигентного класса нужно пробыть некоторое время работником, действительно поработать наряду с мужиком, выучиться работать, испытать на себе сельскохозяйственную дисциплину, воочию увидать, какое значение имеют в хозяйстве стихийные силы»[278].
Это тем более необходимо, потому что в нашей стране, с точки зрения Энгельгардта, отношение к физическому труду специфическое: русские люди работать не умеют и не любят, в России считается, что «работать стыдно! Страшно, если образованный человек работает, – неспроста, должно быть!». За границей – иначе: американцы, немцы и прочие европейцы уважают людей труда и сами не брезгуют им заниматься. «Почему же немец умеет? – спрашивал Энгельгардт. – Потому что он там у себя в Неметчине был работником-слесарем, пахарем и проч. Потому что там не зазорным считается быть образованным и в то же время работать… Образованный швейцарец варит сыр, доит коров; образованный немец работает на механическом заводе, управляет машиной; образованный американец пашет, косит, молотит. А у нас работать – это стыдно, это страшно. Барин, хотя бы этот барин был только кончивший гимназию крестьянин, и вдруг работает, пашет! Как это можно? Барышня – и коров доит, какой срам! Или: это неспроста!»[279]. «У американца труд в почете, а у нас в презрении: это, мол, черняди приличествует. Какая-нибудь дьячковна, у которой батька зажился, довольно пятаков насобирал, стыдится корову подоить или что по хозяйству сделать: я, дескать, образованная, нежного воспитания барышня»[280], – сокрушался Энгельгардт.
Однако кто же согласится на такие жертвы, кому захочется поменять городской комфорт, защищенность и благополучие на тяжкий труд с негарантированными результатами, материальные лишения и отсутствие культурного общения? Разница в оплате физического и умственного (не только чиновничьего, но и интеллигентного) труда в то время была очень велика. В поиске таких людей Энгельгардт сделал ставку на молодежь – самую беспокойную, идеалистически настроенную, энергичную, мобильную и альтруистичную часть общества. «Мало ли теперь интеллигентных людей, которые, окончив ученье, не хотят удовлетвориться обычною деятельностью – не хотят идти в чиновники? – писал он. – Люди, прошедшие университет, бегут в Америку и заставляются простыми работниками у американских плантаторов. Почему же думать, что не найдется людей, которые, научившись работать по-мужицки, станут соединяться в общины, брать в аренду имения и обрабатывать их собственными руками при содействии того, что дает знание и наука»[281].
В седьмом и десятом «Письмах» (1879, 1881) Энгельгардт обратился к интеллигенции с призывом «сесть на землю»: «Неужели же участь всех интеллигентных людей – служить, киснуть в канцеляриях? Неужели же земля не привлечет интеллигентных людей? ‹…› Интеллигентный человек нужен земле, нужен мужику. Он нужен потому, что нужен свет для того, чтобы разогнать тьму. Великое дело предстоит интеллигентным людям. Земля ждет их, и место найдется для всех»[282]. Он был убежден в том, что его идея в случае успешной реализации сможет преобразить Россию: «…нам более всего нужны интеллигентные мужики, деревни из интеллигентных людей, ‹…› от этого зависит наше будущее. Если бы ежегодно хотя 1000 человек молодых людей из интеллигентного класса, получивших образование, вместо того чтобы идти в чиновники, шли в мужики, садились на землю, мы скоро достигли бы таких результатов, которые удивили бы мир. Я верю, что в этом призвание русской интеллигентной молодежи»[283].
Решаясь на свой эксперимент, Энгельгардт связывал надежды на успех с тем, что искомое им настроение уже существовало в среде молодежи. «Своим горбом созидать культуру в каком-нибудь медвежьем углу»[284] – таково было стремление народников «культурнического» направления в 1870-е годы. Чаще всего «вернуть долг народу» они предполагали в виде агрономических знаний, просвещения, медицинской и юридической помощи. Но среди воспитанников Энгельгардта сильнее были иные настроения: они стремились служить народу не столько в качестве чиновников и представителей интеллигентных профессий («нравственность» подобных профессий подвергалась сомнению), но встать самим на место мужика, «влезть в его шкуру», «опроститься», предвосхищая в этом отношении толстовцев. Осуждение негативных последствий процесса разделения труда – обычный мотив коммунитарной критики современной цивилизации. Эти последствия стремились преодолеть, стирая границы между сословиями и пытаясь заниматься одновременно умственным и физическим
