Черные дыры российской империи - Лев Шильник

Каким же образом немке до мозга костей Екатерине II удалось сковырнуть законного государя и внука Петра I да еще вдобавок собственного мужа? Ведь в такой патриархальной стране, как Россия, подобного рода дамские эскапады, мягко говоря, никогда не поощрялись. А если принять во внимание, что Петр Федорович был последним Романовым на русском троне (есть мнение, что отцом Павла I был не Петр), то остается и вовсе развести руками. Отчасти на этот вопрос мы уже ответили. Мягкость на Руси спокон веку была не в чести. Холопья московская традиция за сотни лет отлила в чеканных формах портрет образцового российского государя. Самодержец должен быть строг, но справедлив – казнить так казнить, миловать так миловать. Со времен Ивана Калиты вертикаль строгого чинопочитания пронизывает социальную жизнь Московского царства снизу доверху. В глухие николаевские годы Михаил Юрьевич Лермонтов написал:

Прощай, немытая Россия,Страна рабов, страна господ,И вы, мундиры голубые,И ты, им преданный народ.

Между прочим, и в наши дни ситуация не шибко изменилась. Властная вертикаль снова отстроена в полный рост, и сепаратистские поползновения немедленно и жестко пресекаются на корню.

Как бы там ни было, но одним только извечным российским холопством, заложенным еще первыми Московскими князьями, невозможно объяснить успех дворцового переворота 1762 года. Почва была, бесспорно, подготовленная и благодатная – ни дать ни взять жирный чернозем. Но все-таки почвы самой по себе явно недостаточно: сверх того необходим некий дополнительный фактор в виде конкретного механизма реализации замысла. В реалиях XVIII столетия таким фактором стала гвардия – абсолютно паразитический институт, созданный трудами Петра Великого. Если при Петре I гвардия худо-бедно выполняла возложенные на нее задачи, то потом (и вплоть до 1914 года) уже никогда не принимала участия в боевых действиях. Свидетельствует княгиня Дашкова: «Гвардейские полки играли значительную роль при дворе, так как составляли как бы часть дворцового штата. Они не ходили на войну; князь Трубецкой не исполнял своих обязанностей командира». В скобках заметим, что князь Трубецкой был не абы кто, а генерал-фельдмаршал русской армии. Александр Бушков со ссылкой на источники пишет: «Многозначительная деталь: в штатном обозе гвардейского полка простому сержанту для его пожитков совершенно официально, согласно уставу, отводилось шестнадцать повозок. Для сравнения: армейский полковник имел право только на пять…»

Понятно, что Петра Федоровича, поклонника прусской военной выучки вообще и Фридриха II в частности, подобное положение дел устроить никак не могло. Полупьяную и вальяжную гвардию немедленно взяли в оборот. Отныне гвардейские офицеры должны были усердно маршировать на плацу бок о бок со всеми прочими. Это было неслыханным, небывалым унижением бравого российского воинства. Дашкова скорбно роняет: «Гвардейские полки (из них Семеновский и Измайловский прошли мимо наших окон), идя во дворец присягать новому императору, были печальны, подавлены и не имели радостного вида». Форменное безобразие! Разве государь император в своем малоумии не в состоянии уразуметь, что проклятая шагистика никакого отношения к гвардейским частям не имеет? Но последней каплей, переполнившей чашу терпения элитных подразделений, было заявление Петра III, что он отправит гвардию на войну. Что и говорить, неосторожно поступил Петр Федорович. В простоте душевной он, надо полагать, считал, что ратный подвиг на поле брани достойно венчает карьеру гвардейского офицера. Непутевый брат Сергея Довлатова, сбивший по пьянке офицера Советской армии, тоже был настроен весьма благодушно да еще вдобавок цинично шутил по телефону: «Не кричи, офицеры созданы, чтобы погибать». Кстати, В. О. Ключевский при всем своем неоднозначном отношении к деятельности и личности Петра III вполне нелестно отзывался о гвардии и справедливо полагал, что она сыграла решающую роль в дворцовом перевороте: «Гораздо опаснее было раздражение гвардии, этой щекотливой и самоуверенной части русского общества».

А вот Екатерина гвардейские настроения отслеживала весьма основательно и пристально. Стоит ли после этого удивляться, что гвардия единодушно ей присягнула в обход законного государя? Особенно если иметь в виду, что она клятвенно пообещала вернуть в полном объеме все прежние гвардейские вольности. Короче говоря, переворот состоялся. Бывшего императора спровадили в загородную усадьбу в Ропше, подаренную ему императрицей Елизаветой, а Екатерина на другой день торжественно вступила в Петербург. Правда, в Ропше Петр Федорович оставался недолго. Дом был окружен гвардейским караулом, а узника развлекал приставленный к нему Алексей Орлов. Рассказывают, что он был весьма ласков с отставным императором, играл с ним в карты и даже ссужал его деньгами. Сегодня вряд ли возможно установить, из-за чего поругались партнеры. Вечером 6-го июля, после обнародования манифеста, оправдывающего захват власти и подтверждающего права императрицы на престол, Екатерина получила от Орлова писанную нетвердой рукой корявую записку: «Не успели мы разнять, а его уже и не стало; сами не помним, что делали». И в самом деле – кто же мог подумать? Ведь хотели как лучше…

Мог ли Петр Федорович подавить гвардейский мятеж? В два счета. Когда в конце июня 1762 года гвардия стала мутить воду, а в Петербурге начались волнения, Петр находился в Петергофе. Вопреки расхожему мнению, от Петра отвернулись далеко не все. В ближайшем окружении императора хватало верных людей. Достаточно назвать генерал-поручика Михаила Измайлова, на дух не выносившего Екатерину, железного графа Миниха или преданного Петру боевого генерала П. А. Румянцева, с блеском выигравшего Семилетнюю войну. Если бы Петр Федорович действовал решительно, события могли повернуться совсем по-другому.

О Минихе, кстати, имеет смысл поговорить чуть подробнее, потому как фигура эта в своем роде замечательная. Родившийся в 1683 году в немецком городе Ольденбурге, Бурхард Кристоф Миних в 1721 году оказывается на русской службе и через десять лет получает звание генерал-фельдмаршала. При Анне Иоанновне он командует русской армией в победоносной русско-турецкой войне 1735–1739 годов, осуществляет дерзкий рейд в Крым, берет штурмом Очаков и совершает много других славных дел, становится президентом Военной коллегии. Елизавета Петровна талантов Миниха не оценила: он попал в немилость и отправился в места не столь отдаленные, где провел ровным счетом 20 лет, сохранив железное здоровье и не потеряв ни единого зуба. Из сибирской ссылки этого несгибаемого старика извлек Петр Федорович в 1762 году.

Так вот, когда в Петербурге начались беспорядки, Миних был возле Петра и советовал ему не терять ни минуты, справедливо полагая, что на его стороне все шансы. Войсками, расквартированными в Прибалтике и Восточной Пруссии, командовал в ту пору верный П. А. Румянцев, один из лучших русских полководцев XVIII столетия. Кронштадтская флотилия тоже была в полном распоряжении Петра, потому что Кронштадт Екатерине присягнуть еще не успел. И если бы Петр Федорович не тянул резину, а действовал без промедления, положившись на Миниха и Румянцева (а о таких военных советниках можно только мечтать), исход екатерининского переворота был бы заранее предрешен. Кронштадтская эскадра, встав на петербургском рейде, держала бы под прицелом весь город, а солдаты Румянцева, прошагавшие с боями пол-Европы, разнесли гвардейскую сволочь в пух и прах. Между прочим, можно не сомневаться, что железный фельдмаршал Миних не убоялся бы большой крови и сделал все от него зависящее, чтобы на троне остался законный государь.

Александр Бушков приводит любопытное свидетельство со ссылкой на книгу Дм. Бантыш-Каменского «Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов»: «Уже потом, после ареста Петра, когда императрица спросила Миниха: “Вы хотели против меня сражаться?”, старый вояка, не боявшийся уже ни Бога, ни черта, браво ответил: “Так, всемилостивейшая государыня! Я хотел жизнью своей пожертвовать за монарха, который возвратил мне свободу!” Екатерина, взяв со старика клятву верности, восстановила его в прежних должностях, и он еще пять лет, до смерти, находился в непрестанных трудах…»

Сегодня трудно сказать, почему Петр Федорович, имея на руках все козыри, не предпринял решительных шагов. Некоторые историки упрекают его в элементарной трусости. Конечно, все возможно. Любой человек может проявить нерешительность, откровенно растеряться в непростой обстановке, требующей немедленных действий, наконец просто испугаться, и ничего стыдного и позорного здесь нет. Но все-таки нам представляется, что подлинная причина странных колебаний Петра коренится в другом. Он был слишком европейцем, не желал и боялся большой крови и, вероятно, до последней минуты не верил, что его, законного государя, столько добра сделавшего для своих подданных, могут за здорово живешь отрешить от престола и выбросить вон, как использованную вещь. А ведь Петр Федорович действительно сделал очень и очень немало, а еще больше попросту не успел осуществить, ведь сидел на троне всего лишь 186 дней. Иным современным политикам, между прочим, двух четырехлетних сроков не хватает, чтобы сделать хотя бы половину того, что успел «слабоумный» император Петр III за полгода.