Уарда - Георг Эберс

Лодочнику, проплывавшему мимо дворца, он казался огромным и чудесным – это была не просто каменная громада, одиноко торчащая посреди сада, а целый ансамбль построек различной архитектуры.

К самому большому зданию, где находились приемные и праздничные залы, симметрично, с обеих сторон, примыкали тройные ряды легких строений разной величины. Все они были связаны между собой колоннадами или мостами, перекинутыми через каналы, питающие сады водой, что придавало дворцу вид города, стоящего на островах.

Все постройки, составлявшие ансамбль дворца, были возведены из легкого нильского кирпича и искусно обработанного дерева; из этого же материала были сделаны и длинные стены, окаймлявшие территорию дворца, с башнями над воротами, перед которыми несли караул вооруженные с головы до ног стражники. Стены и пилястры, балконы и колоннады, даже крыши сверкали пестрой росписью, а около всех ворот стояли высокие мачты – в те дни, когда фараон бывал во дворце, на них развевались красные и синие флаги. Сейчас же лишь бронзовые острия мачт, служившие, кстати, громоотводами, одиноко смотрели в небо.

Справа от главного здания, утопая в буйной зелени, стояли дома женщин из царского семейства; некоторые из этих домов красиво отражались в глади каналов и озер. Сюда же необозримыми рядами примыкали и кладовые, а позади главного здания, где жил сам фараон, находились казармы его личной гвардии и сокровищницы. Левое крыло было отведено под жилье дворцовым чиновникам и бессчисленным слугам, а также под конюшни для царских лошадей и для хранения колесниц.

Несмотря на отсутствие фараона, во дворце царило оживление: целая сотня садовников поливала лужайки, клумбы, кусты и деревья; отряды стражников проходили то в одну, то в другую сторону; конюхи прогуливали и объезжали лошадей. А в домах женщин, словно пчелы в улье, суетливо сновали взад и вперед служанки и рабы, дворцовые чиновники и жрецы.

В этой части дворца все хорошо знали Неферт. Гвардейцы и стражи у ворот беспрепятственно пропустили ее носилки, почтительно отвешивая ей поклоны. В саду Неферт встретил один из царедворцев, который проводил ее к главному царедворцу, и тот уже, после краткого доклада, ввел ее в покои любимой дочери Рамсеса.

Покои Бент-Анат занимали весь нижний этаж дома, расположенного возле самого дворца фараона. В этих прохладных и светлых комнатах в свое время жила ее покойная мать, а когда Бент-Анат выросла, фараон захотел, чтобы она всегда была поблизости от него. Поэтому он отдал ей эти прекрасные покои своей безвременно умершей супруги и одновременно с этим предоставил ей ряд привилегий, которыми обычно пользовались одни лишь царицы.

Просторная комната, где Неферт встретила Бент-Анат, выходила окнами на реку.

Выход, завешенный светлыми занавесями, выводил на просторный балкон с искусно изготовленными из вызолоченной бронзы перилами, обвитыми вьющимися кустами с крупными розами.

В то самое мгновение, когда супруга Мена переступила порог, Бент-Анат велела нескольким служанкам раздвинуть шуршащие шелком занавеси. Солнце уже клонилось к западу, приближалась пора вечерней прохлады, а в эти часы Бент-Анат любила посидеть на балконе и, погрузившись в мечтательное раздумье, наблюдать закат Ра, когда он в облике старого Атума исчезает в западной части неба, скрываясь за некрополем, чтобы озарить своим сиянием праведников подземного царства.

Комната Неферт была убрана куда изысканнее, чем покои царевны. Ее мать, а затем и Мена, окружили ее множеством всевозможных изящных безделушек. Стены у нее были затянуты небесно-голубой сирийской парчой, затканной серебром, стулья и кровать – покрыты особой тканью, напоминавшей грудь пестрой птицы, – она была выработана эфиопскими женщинами из перьев. Статуя богини Хатор на домашнем алтаре была высечена из куска особого сплава, поддельного изумруда, называемого мафкат, а остальные фигурки богов, стоявшие вокруг статуи их покровительницы, – из лазурита, малахита, агата и золоченой бронзы. На туалетном столике расположилась целая коллекция всевозможных баночек для притираний, а также чаш из черного дерева и слоновой кости, покрытых тончайшей резьбой. Все это было расставлено самым изысканным образом и очень удачно гармонировало с внешностью самой Неферт.

Комнаты Бент-Анат также гармонировали с ее внешностью. Высокие и светлые, они были обставлены дорогой, но простой мебелью. Нижняя часть стен была выложена прохладными изразцами из нежно-белого и лилового фаянса в форме звездочек, образовывавших строгие геометрические фигуры. Верхняя их часть была обита роскошной темно-зеленой тканью из Саиса, ею же были обиты и длинные диваны, стоявшие вдоль стен. Тростниковые стулья и табуреты стояли посреди комнаты вокруг большого стола. По соседству был ряд других комнат, убранных со строгим вкусом. По их виду не составляло труда догадаться, что хозяйка не находит удовольствия в мелких безделушках, зато любит красивые комнатные растения. Редчайшие, невиданные сорта таких растений, художественно размещенные на ступенчатых подставках, красовались по углам комнат. В других углах стояли высокие тумбы из черного дерева в форме обелисков, а на них– драгоценные курильницы; все египтяне очень любили благовония, да и врачи предписывали окуривать ими комнаты.

Спальня у Бент-Анат была проста, как у мужчины, ее украшало лишь несколько растений с широкими листьями. Больше всего Бент-Анат любила воздух и свет. Только невыносимо жгучие солнечные лучи заставляли ее закрывать окна и двери, тогда как в комнатах Неферт с утра до вечера царил полумрак.

Царевна ласково приветствовала жену Мена, склонившуюся перед ней в глубоком поклоне, взяла ее правой рукой за подбородок и, поцеловав в нежный узкий лоб, воскликнула:

– А, моя дорогая! Ты все-таки явилась наконец ко мне без всякого приглашения! Это ведь в первый раз с тех пор, как наши мужчины снова отправились на войну. Когда дочь Рамсеса зовет, возражать не приходится, но ты вот явилась по своей воле…

Неферт с мольбой подняла на царевну свои огромные глаза, еще влажные от слез, и взгляд их, исполненный скрытой печали, был так чудесен, что Бент-Анат, прервав свою речь, схватила подругу за обе руки и сказала:

– Знаешь, у кого, по-моему, должны быть такие глаза, как у тебя? У божества, из чьих слез, упавших на землю, выросли цветы.

Неферт опустила глаза и, вся вспыхнув, чуть слышно проговорила:

– Мне хотелось бы навеки закрыть эти глаза – я так несчастна!

И две тяжелые капли скатились по ее щекам.

– Что с тобой, моя милая? – участливо спросила царевна, притягивая Неферт к себе за руку, как обиженного ребенка.

Неферт испуганно взглянула на главного царедворца и на женщин, вошедших вместе с ней. Бент-Анат поняла этот взгляд и попросила придворных удалиться; они беспрекословно повиновались. Оставшись наедине с опечаленной подругой, царевна сказала:

– Ну, теперь говори! Что тревожит твое сердце? Откуда эта страдальческая складка на твоем милом личике? Говори, и я утешу тебя, чтобы ты вновь стала моей веселой и беззаботной птичкой!

– Твоей птичкой! – повторила Неферт, и досада исказила ее лицо. – Ты права, когда называешь меня так – ничего лучшего я и не заслуживаю, потому что всю жизнь мне нравилось быть лишь игрушкой в руках моих родных.

– Но Неферт! Что с тобой? Я тебя не узнаю! – воскликнула Бент-Анат. – Неужели это ты, моя кроткая и ласковая мечтательница?

– Вот оно, то слово, что я ищу, – тихо промолвила Неферт. – Я спала и мечтала, жила в мире грез, пока меня не разбудил Мена, а когда он покинул меня, я снова погрузилась в сон и пробыла в плену сновидений два года. Но сегодня меня разбудили; разбудили так жестоко и грубо, что теперь мне уж никогда больше не обрести покоя.

Когда Неферт произносила эти слова, крупные слезы одна за другой медленно катились по ее щекам.

Бент-Анат была так тронута всем этим, словно супруга Мена была ее собственной несчастной дочерью. Мягко и ласково усадила она молодую женщину на диван, села рядом с ней и не успокоилась, пока Неферт не раскрыла перед ней свою истерзанную горем душу.

За несколько часов с дочерью Катути произошло то же, что бывает со слепорожденным, когда он внезапно прозревает. Он видит сияющее солнце, всевозможные предметы, но лучи светила ослепляют его, а вещи, которые он раньше лишь ощупью искал в воображении, теперь во всей своей грубой реальности назойливо лезут ему в глаза, пугая его и причиняя ему страдания. Лишь сегодня Неферт впервые задала себе вопрос: почему ее мать, а не она сама управляет домом, где «госпожой дома» [136] называют все же ее? И она ответила на это так: «Потому, что Мена не считает меня способной ни думать, ни действовать!» Он часто называл ее своей розой, и теперь она почувствовала, что она действительно не больше чем цветок, который растет и увядает, лишь радуя глаз своими яркими лепестками.