ЗНАК ОГНЯ. Сага сумеречных долин - Роберт Говард

— Слушай, ты случайно не повредился умом от этой бойни? — грубо оборвал вождя Аль-Борак. — Разве ты не видишь, к чему привели подобные устремления тех, кто правил Шализаром, — шейха Отмана и его соправителя Ивана Конашевского? Они, между прочим, тоже затеяли строить тут, в этих горах, свое королевство. Тоже, по-моему, «загляденье».

— А что мне терять? Эмир все равно приговорил меня к смерти.

— Ну, теперь ты можешь не бояться его немилости. Любой, кто освободит эмира от страха перед кинжалом с тремя клинками, может смело рассчитывать на прощение, несмотря на все прошлые грехи. Правда, Бабер-хан! Голову даю на отсечение. А иначе, скажи мне, зачем бы я звал тебя на помощь сюда, в этот дьявольский город? Только ради собственных интересов? Ты неплохо знаешь меня и согласишься, что это не в моих правилах. Я был уверен, что если мы вместе раздавим это змеиное гнездо, то мне удастся вытребовать у эмира для тебя прощение.

Бабер-хан с облегчением вздохнул:

— У меня камень с души свалился от твоих слов, Аль-Борак. Мне и самому не нравилось жить изгоем и мятежником, но, как ты знаешь, я попал в паутину лжи, расставленную против меня моими недругами.

— Мы разорвали эти сети, вождь. Но цена за это заплачена огромная. Жаль, очень жаль, что полегло столько храбрых воинов.

— Если бы эмир пошел на нас войной, погибли бы все, все племя гильзаи во главе со мной, — проворчал Бабер-хан. — Те, кто погиб в этом бою, погибли так, как полагается настоящим воинам, настоящим героям. Только о такой смерти и может мечтать настоящий гильзаи. А для живых — и для семей погибших — будет богатая добыча.

— Советую тебе не слишком усердствовать в разграблении города. Разумеется, мы должны будем представить захваченное имущество офицерам эмира, но учти, что я сделаю все, чтобы добиться твоего назначения здешним губернатором. Так что жечь город не в твоих интересах. Править на пожарище — гиблое дело. А так — ты только представь: вместо этих ублюдков-исмаилитов, обкурившихся гашишем, в Шализаре живут достойные граждане из разных уголков королевства… Быть губернатором такого города — это лучше, чем править в ином захудалом королевстве! Эмир, конечно, захочет вознаградить меня за участие в этом деле, но мне, как ты знаешь, ничего не нужно. Единственное, о чем я попрошу эмира, — это о том, чтобы он назначил моего друга Бабер-хана губернатором Шализара. Бабер-хан — губернатор Шализара и окрестных земель. Отлично звучит, правда?

— Твое благородство, великодушие и щедрость смущают меня, — нервно подергивая бороду, признался афганский вождь. — Но спрошу все же, что ты сам собираешься делать дальше? Аль-Борак, ты, похоже, позаботился обо всех, кроме себя.

— Сейчас я собираюсь обмыть раны этих раненых чертей, что нещадно воют от боли и жажды. Постараюсь перевязать тех, кого смогу и как сумею. Вот идут Лал Сингх с Юсуфом ибн Сулейманом, а мои ноги, похоже, вновь полностью подчиняются мне.

— Аль-Борак, мои солдаты — те, кто цел и невредим, — возвращаются из города. Пусть они помогут раненым. Ты сам чуть жив от усталости и ран, ты сражался дольше всех нас — все время бок о бок с нами и целую ночь напролет до этого.

— Ничего. Я могу быть полезен, и я могу двигаться. А значит — мое место там, где я нужен. Потом я хорошенько посплю, ничего не опасаясь, под охраной твоей стражи, а завтра на рассвете — в путь.

— Куда на этот раз, Аллах тебя сохрани?! — вырвалось у Бабер-хана.

— Сначала — в Кхор, чтобы забрать Азизу. Затем, с нею, в Кабул, чтобы уладить с эмиром все дела — о твоем прощении и назначении на должность губернатора Шализара.

— А потом — ты вернешься сюда, в Шализар?

— Нет, я пришлю Лала Сингха, скорее всего — с почетным эскортом от эмира и с глашатаем, который объявит о твоем прощении и назначении. А сам я отправляюсь в Индию: у меня там образовались кое-какие дела, требующие незамедлительного решения.

— О Аллах! — взмолился Бабер-хан. — Неужели нет покоя твоей беспокойной душе?! Ты как сокол, появляющийся всюду еще до того, как туда долетит ветер. Скажи, что за дело влечет тебя в дальний путь в Индию?

— Во-первых, мне нужно отвезти Азизу в Дели, к ее родителям. Заодно повидаюсь с ее братом — это один из моих самых старых и верных друзей. Да к тому же у меня есть старые счеты с одним мерзавцем из Пешавара. Имя этого негодяя — Дитта Рам. Пора разобраться с ним — время расплаты пришло! Три года назад он убил одного близкого мне человека. Я знаю это наверняка, как знают и многие другие, но доказательств, годных для суда, мы не собрали. Один мой друг — тоже представитель британской администрации — уговорил меня не устраивать самосуд — ради его судьбы, карьеры и жизни. Три года я ждал, ждал, пока Дитта Рам совершит какую-нибудь ошибку и проявит себя как преступник. И вот он прокололся, поставив себя вне защиты закона. Теперь, сам понимаешь, пришло время сводить старые счеты.

— Аллах тебе в помощь, друг, — произнес Бабер-хан, усмехнувшись, хитро прищурился и добавил: — А еще говорят, что мы — афганцы — злопамятный, мстительный и безжалостный народ!

Вождь племени гильзаи все еще покачивал головой и ухмылялся себе в бороду, а Гордон, пошатываясь, уже направился навстречу Лалу Сингху и Юсуфу ибн Сулейману, протягивая руки к кувшинам с водой, которые те несли от канала к лежащим на пропитанной кровью земле раненым.

ДЬЯВОЛЫ ПЕСКОВ

Дочь Эрлик-хана

— Говорю тебе, Ормонд, пик, расположенный к западу отсюда, — именно тот, что мы ищем. Смотри, я нарисую карту. Вот здесь наш лагерь, а вот это пик, который нам нужен. — Пемброук, высокий англичанин, быстро водил по земле охотничьим ножом, поясняя карту напряженным голосом, выдававшим его крайнее волнение. — Мы уже достаточно прошли к северу, и теперь отсюда нам надо повернуть на запад…

— Тише! — резко прервал его Ормонд, приложив палец к губам. — Сотри скорее карту — сюда идет Гордон.

Пемброук быстро стер рукой тонкие линии, а затем для пущей уверенности как следует затоптал следы карты ногами. Когда в палатку вошел третий участник экспедиции, Гордон, они с Ормондом уже непринужденно болтали и смеялись.

Гордон был ростом пониже двух остальных своих товарищей, но крепостью телосложения не уступал ни мускулистому Пемброуку, ни более широкоплечему Ормонду, а кроме того, выделялся среди них своей удивительной кошачьей гибкостью. В нем чувствовалась огромная сила, но не грубая и неповоротливая, как у многих силачей, — все его движения были точно рассчитаны и казались необыкновенно легкими.