Сент-Женевьев-де-Буа. Русский погост в предместье Парижа - Борис Михайлович Носик

Александра Кривошеина, Ольге Васильевне Кривошеиной.

Он восстанавливал кустарное искусство в России и создал в Москве Кустарный музей.

МХИТАРОВ НИКОЛАЙ,La médaillé de la resistance française, 17.09.1924–15.07.1944, расстрелян

О 20-летнем Николае Мхитарианц-Мхитарове памятка воинов, павших в рядах французской армии и Сопротивления, сообщает следующее:

«Юноша замечательного ума и энергии. Пользовался большим влиянием на школьных товарищей. Только что сдал экзамены на аттестат зрелости.

Арестован в марте 1944 г. при исполнении боевого задания для Сопротивления, расстрелян 15 июля того же года во дворе тюрьмы Сайте. Услышав его русское имя, офицер республиканской гвардии, женатый на русской, подошел к нему и тихо спросил, не желает ли он что-либо передать своей семье. Мхитаров вынул из своего бумажника фотографию и написал:

Прежде, чем умереть, благодарю Господа.Буду там молиться за семью.Вы все – любящие меня – молитесь за меня.Мужайтесь и надейтесь.Николай

Что до французской полиции, то она рьяно выполняла свой коллаборационистский долг в эти последние месяцы немецкой оккупации (запасаясь одновременно на будущее справками об «участии в Сопротивлении»).

МЯТЛЕВ В., умер в 1946

В довоенную пору в «большом» петербургском свете эпиграммы блестящего офицера лейб-гвардии Владимира Мятлева были у всех на устах. Они были смешными, зачастую злыми и неуважительными, метили очень высоко, но до времени все прощалось насмешнику, и слава его была немалой. Когда же Мятлев задел кого-то, кого нельзя (Высочество или Величество), его сослали в деревню, откуда он немедленно отозвался:

Сижу я в одиночестве,Где нету электричества,И нет Его Высочества,И нет Его Величества…

Бывший острослов кончил свой век в больничном коридоре старческого дома в Сент-Женевьев-де-Буа в середине 40-х годов, где он «находился в состоянии полнейшего маразма. Он никого не узнавал, впал в совершенно животное состояние. Ни одна сиделка, ни одна уборщица не соглашалась убирать его комнату… Ничего не осталось от блестящего лейб-гусара, и его смерть явилась для всех большим облегчением».

Н

НАБОКОВА НАТАЛЬЯ, ум. в 1988

Княжна Наталья Алексеевна Шаховская, дочь статского советника князя Алексея Николаевича Шаховского и княгини Анны Леонидовны (урожденной фон Книнен), внучка тайного советника и сенатора князя Николая Ивановича Шаховского и княгини Натальи Алексеевны (урожденной княжны Трубецкой), правнучка генерала, члена Государственного совета Ивана Леонтьевича Шаховского и княгини Софьи Алексеевны (урожденной графини Мусиной-Пушкиной), была замужем за известным музыкантом, композитором и музыковедом Николаем Дмитриевичем Набоковым (они с мужем были ровесники, оба родились в 1903 году), двоюродным братом прославленного русско-американского писателя Владимира Набокова. В начале 30-х годов Наталья с мужем уехали в США, и это у Натальи Алексеевны останавливались Владимир и Вера Набоковы по приезде в Нью-Йорк в 1940 году. Позднее супруги Наталья и Николай Набоковы развелись. Энергичный и обаятельный Николай Набоков женился еще неоднократно, и каждый раз его робкий кузен-писатель восклицал по этому поводу в письмах (то ли восхищенно, то ли испуганно): «Ник опять женится!»

Наталья Алексеевна работала на радиостанции «Голос Америки», растила сына Ивана и умерла в США. Ее сестра, Зинаида Алексеевна Шаховская (писательница, журналистка, редактор «Русской мысли», вдова С. С. Малевского-Малевича), перевезла прах Н. А. Набоковой во Францию. Сын Натальи Алексеевны и Николая Набокова, Иван Николаевич Набоков, жил в Париже и был известен в издательских кругах.

НЕКРАСОВ ВИКТОР ПЛАТОНОВИЧ,17.06.1911–3.09.1987

С этим на редкость обаятельным человеком я познакомился 40 лет тому назад на коктебельской набережной южным вечером, когда море и горы так чудно меняют там свой цвет каждые четверть часа… Конечно, я слышал о нем и раньше, еще восторженным школьником читал его знаменитый роман о войне (книга «В окопах Сталинграда», как считают и ныне, очень честная, а может, даже и лучшая книга о минувшей войне), читал забавную (придуманную, конечно) байку о визите в дом Булгаковых на Андреевском спуске и, наконец, его нашумевшие очерки о зарубежных поездках – во Францию, в Италию, в США: как я теперь понимаю, вполне советские, поскольку вполне «антисоветские», безоглядно восторженные, достаточно поверхностные, но до крайности симпатичные, искренние. Да он и человек был веселый, добрый и смелый тоже – за его смелые зарубежные восторги ему досталось, кстати, потом от грубого литературознавца Н.С. Хрущева. Любопытно, что, и живя потом во Франции, он продолжал писать о Западе так же восторженно и поверхностно, как раньше. Меня это уже, признаюсь, слегка коробило, впрочем, готов признать, что он был прав, а я не прав: Некрасов был легкий человек и умел радоваться жизни в любой ситуации, может, за это его и любили. Что же до нашего с ним общения в Коктебеле, то я, непьющий, провожал его обычно до винного ларька и сдавал другим почитателям, пьющим собеседникам, с которыми ему было веселей. А все же и нам удавалось каждый раз поговорить хоть немного: какой благородный и смелый был человек в те еще пуганые времена…

Однажды, приехав из Франции на Украину, я отдыхал с сыном в Доме писателей под Киевом (в Ирпене, воспетом Пастернаком). И вот как-то в столовой ко мне подошла очень пожилая и очень нервная киевская поэтесса (ее звали Рива Балясная) и спросила, как там Вика в Париже (все знакомые звали его Вика). Дослушав мой рассказ, она сказала, что Вика самый благородный человек на свете. Когда ее травили в Союзе писателей по причине ее расовой неполноценности (получили они такое указание из Москвы), то писатели стали обходить ее стороной, никто с ней не здоровался, все боялись до смерти, а Вика приехал к ней домой, утешал ее, помогал. Он был очень порядочный человек – это так ценно, особенно в ту эпоху подлости, предательства и страха. И такое не сходит с рук. Самого Некрасова стали позднее травить партийные власти и в Киеве, и в Москве, у него был обыск дома, за ним следили «органы», а в 1974 году он был выслан из России на Запад. «И вот если начнется снова… Что вы думаете?» – спросила старая поэтесса и пошла прочь, махнув рукой, потому что я медлил с ответом.

В эмиграции Некрасов написал еще несколько книг. Он немножко печатался в журналах и не слишком нуждался, потому что имел должность в журнале «Континент» у Максимова, иногда выступал на «Свободе». Он жил с семьей, его опекали две милые и небедные русские парижанки – Жанна и Неля, у него было множество друзей и всегда хватало собутыльников. Посещали его и приезжие друзья – москвичи и киевляне. Он обладал запасом оптимизма и, главное, терпимости, что не часто бывает с русскими, особенно с русско-советскими людьми…

Он умер от рака 76 лет от роду. Мне рассказывала Вера Семеновна Клячкина, что ей позвонила ее старшая сестра и спросила, нельзя ли в могилу их покойной сестры Ромы положить