Действительно ли была та гора? - Вансо Пак

— Ну, все, на сегодня хватит, идем, — сказала сестра Ким. — Мы же зарплату получили, если припозднимся, будет нехорошо.

Я была заворожена танцем Сацина Кэнона и Тины Ким и не хотела уходить, но стоящая рядом сестра Ким с недовольным лицом подталкивала меня в спину. При слове «зарплата» я сразу пришла в себя и прижала к груди ученический портфель. За это время я, конечно, не удержалась и сходила в туалет, где погладила объемистый и выпуклый конверт с деньгами. Такая сумма денег, невольно вызывавшая улыбку, словно прошла сквозь меня, оставив дыру в груди, — я все время ощущала в себе не радость, а пугающую пустоту. «Это обычный ученический портфель, а не сумка с деньгами», — говорила я себе, глядя на него в отражение в зеркале, а потом тут же произносила вслух:

— Нет, я не права, это сумка с деньгами, а не портфель. — Это был лучший способ не предаваться грустным мыслям.

На улице было холодно, особенно после душного бара.

— Ты постепенно узнаешь, почему люди так обращаются с Тиной Ким, да? Впрочем, я не знаю, может быть, ты уже слышала сплетни, — сказала сестра Ким ворчливым тоном, подходившим ее недовольному лицу. Она шла к остановке, глядя себе под ноги.

— Нет, а что за слухи? — переспросила я, выдав свою полную неосведомленность за невинность.

— Люди говорят, что она любовница Сацина Кэнона.

— Они врут?

— Тина говорит, что да. Хочется в это верить. Если бы ты знала, как она заботится о муже. Впрочем, она ко всем хорошо относится. Я бы сказала, что эта черта — исключительная особенность ее характера. Да, она не смогла родить ребенка, но больше ее не в чем упрекнуть.

— Подумаешь, ну родит потом, что тут такого? — сказала я беспечным и равнодушным голосом, хотя с этого момента рассказ сестры Ким меня заинтересовал.

— Похоже, она уже никогда не сможет родить. Иначе как объяснить то, что она сама нашла мужу любовницу? Не так давно та родила ему сына. Честно говоря, странно видеть, как они все дружно живут в одном доме. Я была как-то раз у нее. Сразу понятно, что и муж и любовница ее обожают. Конечно, как же не обожать? Она ведь всех их содержит и кормит, но вряд ли так будет продолжаться вечно. Наверное, Тина сейчас об этом не задумывается. У нее сильное развито чувство собственного достоинства, так что, надеюсь, она выйдет замуж, пусть даже за иностранца, но до того, как станет «белой вороной»[94]. Раз она постоянно с возмущением говорит, что никакая не любовница, остается лишь верить ее словам.

— Когда вы говорите о браке с иностранцем, вы имеете в виду Сацина Кэнона?

— Это был бы лучший вариант. Но он женат, разве легко будет заставить его развестись? Я думаю, что перед всеми они лукавят, говоря, что у них, мол, дружеские отношения. Почему? Да хотя бы потому, что ей будет неприятно слышать, что она чья-то любовница. Если ты любовница янки, извини меня, чем ты отличаешься от обычной проститутки?

Сестра Ким в последние полчаса явно была не в духе. Шла она медленно, о Тине Ким говорила то хорошо, то плохо. Я же молчала, потому что сплетничать о ней мне было неприятно.

Пока мы шли до района Мёндон, во всех магазинах и лавках царило веселое Рождество. На остановке трамвая в начале района Ыльчжиро было очень темно, поэтому лица ждущих людей выглядели мрачными, словно вобрали в себя темноту вечера. Несмотря на то что сестре Ким надо было ехать в противоположном направлении, она продолжала говорить до тех пор, пока я не села в трамвай:

— Чтобы показать, что у них просто хорошие дружеские отношения, она прилагала и прилагает все силы. Даже ища нужные вещи для мужа, она никогда не просит об этом Кэнона. Фотографию ребенка, которого родила любовница, она носила с собой и хвасталась перед Кэноном, словно сама его родила. Тина вела себя так, будто она образец корейской мудрой матери и преданной жены. Кэнон тоже старался на славу — показывал ей письма и рисунки, присланные детьми, хвалил их, как и положено гордому отцу. В это Рождество Тина, желая послать его сыну и дочери специально заказанные пижамы из настоящего шелка, за месяц поставила всех на уши. Разве все это не жесты для окружающих? Чтобы все поверили, что у них лишь дружеские отношения. Так все хорошо шло. Но как понимать этот танец? Что она теперь будет делать, буквально сказав всем: «Я любовница Кэнона»?

— Сестра Ким, вы что, не видели западных фильмов? Разве для них не обычное дело танцевать с женой друга или просто знакомой женщиной? Мне понравилось, они так красиво танцевали, что смотреть было одно удовольствие. И еще приятнее было, что они не оглядывались на других и вели себя достойно, — лицемерно сказала я, про себя согласившись с сестрой Ким.

Не знаю, возможно, здесь было не только лицемерие. Вместе они действительно выглядели очень красиво. Я считала, что красота их танца не подтверждала скандальные сплетни, а, наоборот, очищала их имена. В это время подошел трамвай. Сестра Ким, напомнив, чтобы я берегла портфель, помахала на прощанье рукой. Я покрепче прижала к себе пухлый ученический портфель. В такой поздний час трамвай был пуст.

За границей РХ и района Донамдон начинался совершенно другой мир — типичная для того времени картина бедности и разрухи. Было поздно, и почти не оставалось домов, где горел бы свет, но на черной как смоль улице я везде чувствовала присутствие людей. Земля, по которой я ступала, пульсировала, словно дышавшая грудь животного. Я шла, с трудом держа равновесие. Мне казалось, что тот шумный бар, яркий свет, вечеринка и красивый танец, наверное, были сном. Стоп, а что означает этот подозрительный звук? Незадолго до этого в каждом доме горел свет, там громко шумели люди, танцевали, ели, пили, но как только появилась я, они, словно все разом притаились в темноте. Не задумали ли они что-то плохое, наблюдая за каждым моим движением из тишины ночи? Мне вдруг показалось, что меня преследует нелепая мысль, превратившаяся во что-то реальное и страшное. Я побежала домой что есть мочи, едва сдерживая крик. Влетев в дом, я тяжело дышала, как уставшая собака, по спине ручьем тек пот. Только бросив портфель, я почувствовала себя в безопасности.

— Мама, я получила зарплату, — сказала я запыхавшимся голосом и обратилась к олькхе: — Сестра, не хотите открыть мой портфель?

— Мне кажется, ты далеко не месяц проработала. Ну, и сколько же дали? — спросила мать и, не удержавшись, первой притянула к себе портфель с деньгами.

— Да, я проработала всего две недели, но вместо премии мне выдали зарплату за целый месяц. Я не знаю, сколько мне дали, мне не сказали.

Вопрос задала мать, но я ответила, глядя на олькхе. Радостное чувство от того, что теперь я смогу прокормить семью, переполняло грудь. Мать, открыв сумку, вытащила конверт, обернутый в упаковочную бумагу, из портфеля выпали еще три пачки ярко-зеленых банкнот по тысяче вон. Всего четыреста тысяч вон! Только что напечатанные красивые купюры радовали глаз. Сумма была гораздо больше, чем та, о которой я думала, поглаживая конверт в туалете и прикидывая, сколько я могла получить.

— Боже мой, значит, ты заработала кучу денег?

Мать плакала с открытым ртом. Олькхе, словно не веря своим глазам, погладив пачку денег, пролистав банкноты, даже понюхав их, широко улыбнулась. Мать плакала, думая об умершем сыне, которому из-за нашей бедности мы даже не смогли купить лекарства. Но, к счастью, оживляющая энергия четырехсот тысяч вон никуда не делась. Может быть, все дело было в очаровании денег, но спящие дети выглядели намного лучше, чем вчера. Кажется, было видно, как пачка банкнот распространяла зеленую энергию и, словно поднимающаяся по сухому дереву вода, на глазах меняла атмосферу в доме.

— Сестренка, спасибо вам. Мне так неловко, — сказала олькхе дрожащим голосом. — Я тоже попробую что-нибудь сделать. Деньги, которые вы заработали, мы не будем просто проедать.

— Конечно-конечно, сделай что-нибудь, хотя бы пока у меня есть силы присмотреть за детьми, — сказала мать с мокрыми от счастья глазами.