Убить королеву - Вирджиния Бекер

— Не будет ничего, чего ты не захочешь.

Я смотрю на него. Он открыт и беззащитен. Он настоящий. Впервые с нашей первой встречи, когда я заметила его за столом в трактире, закрытого на сотню замков, я вижу настоящего Тоби. Он кажется мне и старше, и моложе, чем я привыкла. Как будто его душа вышла наружу. Он выглядит почти счастливым — так же, как почти счастливой выгляжу я. На миг я могу почувствовать счастье, но потом этот миг проходит, занавес закрывается, и я сталкиваюсь с тем, что все еще прячется за ним.

— Кит? — произносит он.

И тут я понимаю, что ничего не сказала. Я боюсь. Боюсь того, что могу сказать.

Он берет меня за руку. Я не возражаю, и он поднимает другую руку, гладит меня по щеке, потом кладет ладонь мне на шею, большим пальцем медленно и нежно гладит по подбородку. Я чувствую движение, чувствую тепло и жду, когда он накроет мои губы своими, но этого не происходит. Вместо этого он касается губами щеки, потом целует меня выше, в ухо, губы замирают там на мгновение, а потом спускаются обратно. Я закрываю глаза.

Я думаю, что если мне удастся провести с ним эту ночь, то завтра сумею все ему объяснить. Я думаю, что должен быть способ рассказать, кто я, не навредив делу. Или хотя бы подать все так, чтобы он меня не возненавидел.

Я думаю обо всем этом и не думаю вообще. Я не могу думать, когда он целует меня, снимает плащ, не переставая меня целовать, роняет его на сцену, а потом заставляет меня лечь на него, стоит надо мной на коленях, приобняв одной рукой за шею — по-хозяйски, и взгляд у него тоже хозяйский. Другой рукой он опирается об пол.

Мы целуемся, снова и снова, и с каждым прикосновением я забываю свою решимость, забываю, кем должна быть сейчас, забываю все, кроме того, что чувствую, и это грех себялюбия, а я ведь обещала Йори больше не грешить, но об этом я тоже не думаю. Не тогда, когда ладонь Тоби опускается мне на живот, а потом забирается под рубашку. Ладонь мягко скользит по коже, пальцы ложатся на талию, я чувствую их, как чувствовала бы теплое ласковое солнце после блеклой зимы. Я не могу думать. А потом его рука спускается ниже, переползает через косточку на бедре и оказывается еще ниже. Замедляется. Останавливается.

Какое-то мгновение я думаю, что он просто колеблется, не решаясь опустить руку еще ниже, опасаясь зайти слишком далеко, что он просто передумал, и все. Но потом я чувствую, как он напрягается всем телом, а после шарахается, как будто мое тело — горячая печка, и он обжегся. Он переводит взгляд с моего голого живота на лицо, а потом назад.

— Ты…

Я вижу, как часто он дышит, как вздымается его грудь. Я зажимаю себе рот рукой, волосы закрывают лицо. Рубашка задрана. Кожу там, где только что лежала его рука, обжигает холодный воздух.

— Девчонка. Ты — девчонка!

Глава 24

Тоби

Театр «Роза», Бэнксайд, Лондон

23 декабря 1601 года

Какое-то мгновение все происходящее кажется ужасным подвохом. Как спор из-за счета в трактире, в результате которого Марло воткнули нож в глаз, спор слишком неожиданный и дикий, чтобы оказаться правдой. Я понимаю, что это очередная расплата.

Ночной воздух плывет. Я чувствую запах опилок и слышу неприятный шум; звуки и запахи — как отражение всех моих мыслей. Все это невозможно, и все это происходит на самом деле. Все, что я знал, меняется и перестраивается из-за маленькой стройной девушки, лежащей передо мной на темной сцене.

Кит — девчонка.

Она садится, одной рукой одергивает рубашку, второй приглаживает волосы, заправляя их за уши. Лунный свет льется на нее, ползет по половицам, по рядам, по дереву и штукатурке, и вдруг все встает на свои места. Все становится ясно. Неожиданно изящный реверанс, когда она впервые увидела Шекспира. Как быстро и неловко она переодевалась, когда думала, что я не смотрю, мелькание слишком тонких рук и узких плеч. Как старательно она наблюдала за мной, копируя мои позы. Какими теплыми и гладкими были на ощупь ее кожа и губы. Как она лгала мне — легко… мне так казалось.

Да она вообще совсем не похожа на парня!

— Тоби, — говорит она. Даже голос теперь другой. Он по-прежнему сочный, богатый, но как будто надломился, и в нем звучит мольба.

— Кто ты? — спрашиваю я наконец.

— Я… не конюх. Нет, конечно. Я служанка из деревни и….

— Ты лжешь. — Я понимаю это, потому что она запинается и порой берет слишком высоко. Мой голос тоже изменился, он теперь не тихий и нежный, а равнодушный и строгий. Она пугается от этой перемены. — Говори, кто ты?

— Просто девушка. — Она стоит на коленях, одной рукой держась за ворот рубашки, а второй обхватив себя, будто придерживая собственное тело. — Хотела стать актером. Девушек в актеры не берут… Я обрезала волосы, переоделась в мужское платье и взяла себе другое имя… Прости меня, Тоби.

— Как?

— Что как?

— Как тебя зовут на самом деле.

— Я… Катерина.

Я не спрашиваю фамилии. Я не хочу ее знать. Девчонка смотрит на меня, раскрыв глаза, сжав руки, неподвижная, как статуя. Я узнаю этот взгляд. Так же она выглядела на сцене «Глобуса» перед Шекспиром, когда ждала прослушивания. Я принял ее позу за признак уверенности, но теперь понимаю, что это был страх. На какое-то мгновение я чувствую себя счастливым. Я рад, что ей страшно. Я хочу, чтобы ей стало еще страшнее. Я хочу, чтобы она чувствовала то же, что и я.

Чувствовала себя брошенной.

— Тоби…

— Не смей называть меня по имени!

— Я… ладно. Я просто хотела сказать, что не собиралась этого делать. Не хотела тебя обманывать. Просто ты мне понравился, и я подумала…

Я смотрю на нее, и она, видя выражение моего