Убить королеву - Вирджиния Бекер

Я двигаюсь. Я иду, иду к краю гостиной, где расположен мой выход.

— Защелка на окне будет открыта. Толкайте окно, полезайте в него. За ним сад. На этом пока все.

Том Первый снова щелкает пальцами, зажигается свеча, затем вторая.

— Мы еще не придумали, как вам сбежать. Займемся этим на следующей неделе. А пока учитесь замечать направление, делайте это где только возможно. И учитесь двигаться в темноте.

Я киваю.

— Еще раз. Сначала.

Глава 22

Тоби

Сейнт-Энн-лейн, район Олдерсгейт, Лондон

23 декабря 1601 года

Ответ на запрос о прошлом Кита пришел мне этим утром. Именно этого я и ожидал, и именно это не хотел узнать.

Сведения убийственные.

Кит утверждает, что служил конюхом в благородном семействе в Плимуте, маленьком городе на юго-западе Англии. Но мне удалось узнать, что в Плимуте вовсе нет аристократов, по крайней мере, заслуживающих внимания. Существуют разумные и относительно безобидные причины, по которым он мог соврать. Вероятно, он отправился в Лондон не при таких благоприятных обстоятельствах, как утверждал. Возможно, его выгнали, или он сам ушел до окончания оговоренного срока. В любом из этих случаев мне понятно, зачем скрывать свою историю. Такие поступки подлежат наказанию, и ему нужно было оставить как можно меньше следов.

Допуская такую возможность, я распространил свое расследование на все благородные семьи в Девоншире, где расположен Плимут. Их девять, и ни в одной не держали конюха по имени или фамилии Кит, Кристофер, Альбан. Ни сейчас, ни раньше. Ни у кого не служил конюх с другим именем, который пропал бы при каких бы то ни было обстоятельствах, благополучных или нет. Вообще ни один работник не исчезал за последние шесть месяцев, не говоря уж о шести неделях.

Это плохо. Кит и раньше был подозрителен из-за того, что он умен, образован и складно говорит; это мне о нем известно. Теперь в свете не подтвердившихся фактов, которые были известны мне лишь с его слов, он становился еще подозрительнее. Я думаю о том, что узнал, проводя с ним время, переосмысливая эту информацию в новом свете, ведь теперь он стал одним из трех главных подозреваемых. Вероятно, он участвует в заговоре, имеющем целью убийство монарха. У меня не получается размышлять о нем в таком ключе. Я вижу только его улыбку, слышу голос, думаю о его ладном стройном теле. Все это не вяжется с моими представлениями о человеке, собирающемся взять нож или пистоль — скорее, нож, пистоль сложнее спрятать, — пробиться сквозь строй стражи и министров и вонзить клинок в грудь или шею королевы. Ударить несколько раз, чтобы точно убить ее. Да еще верить, что потом удастся уйти. А может быть, уходить он не собирается? Может быть, он настолько отчаян, что готов таким образом покончить с собой? Но в это тоже не верится. Кит, которого я знаю, слишком живой, смешливый и смелый, чтобы поставить на себе крест ради идеалов. Да и нет у него таких идеалов, ни религиозных, ни политических. Иначе он не целовался бы со мной на берегу Темзы, нарушая и законодательные, и религиозные запреты.

Угрюмым на моей памяти он был лишь единожды: в «Русалке», когда говорил о парне по имени Ричард. Друге, ныне покойном. Тут что-то есть. Может, Ричард — не сын аристократа? Может, он вовсе не был другом Кита? А был, например, отцом, братом или любовником. Но этот человек много для него значил. Возможно, это единственная правда о Ките, которая мне известна.

Я думаю обо всем этом, сидя у стола в своей квартирке. Уже почти стемнело, передо мной мигает свеча и лежит лист пергамента, в руке перо. Я работаю над новым отчетом для королевы, в котором мне предстоит сузить список подозреваемых с семи до трех. Укажу имя Кита — подвергну его риску до конца дней. Ни один его шаг не останется незамеченным, незаписанным. Каждый поступок будет считаться подозрительным. И это никогда не кончится. Даже если королева умрет в этом году, в следующем году или еще годом позже (Господи прости, Боже, храни королеву!), этот список перейдет ее наследнику и к следующему за ним монарху. Если свершится любое преступление без очевидного подозреваемого, вспомнят Кита. При любом намеке на бунт вспомнят Кита. Добавить его в список — дело серьезное. Я должен быть полностью уверен в своих выводах.

Я откладываю отчет и беру другой лист пергамента. Пишу письмо своему человеку на западе, прошу его поискать семьи, где был сын возраста Кита, плюс-минус пять лет, которого звали бы Ричардом. Имя простое, список будет длинным, но в нем может найтись что-то важное. Потом я прошу разузнать о пропавшем конюхе или другом слуге уже не в Девоншире, а в соседнем Корнуолле. Я не проверял те края, слишком уж это далеко. Но теперь я узнал о происшествии, случившемся в прошлом октябре, и о казни священника Райола. Стоит подумать.

На то, чтобы зашифровать письмо, уходит довольно много времени. Наконец я складываю его, капаю несколько капель воска и прижимаю к ним кольцо. Тяжелое, серебряное, украшенное литерами «Дж», когда-то оно принадлежало моему отцу, и после его кончины попало ко мне. Единственная оставшаяся у меня вещь из прошлого. Потом я сверяю даты. Если я отправлю письмо сегодня, в руки адресата оно попадет через три дня. Еще семь дней будет у того на расследование. Этого мало, но больше времени я ему дать не могу. Три дня, чтобы его сведения добрались до меня. Получается второе января. Представление назначено на шестое, на другой вечер после Двенадцатой ночи, чтобы королева исполнила свои религиозные обязанности в честь Богоявления. Это дает мне еще две недели, чтобы понять, что за сведения мне достались, и решить, должны ли двое подозреваемых стать тремя. Две недели перед последним отчетом для королевы, отчетом, который должен оправдать все мои слова, мысли и дела за последние два месяца и решить мою судьбу. Права на ошибку у меня нет. Это вопрос государственной безопасности, вопрос жизни