Хэда - Николай Задорнов

– Не впадайте в уныние! – прохаживаясь по комнате, говорит Мусин-Пушкин. – Все будет хорошо! – и сворачивает в свою каюту, садится там за стол.

«На родину!» – хочется закричать Елкину, он ждет не дождется, когда же наконец придет в Россию, доставит туда коллекцию снятых им карт, которым цены нет. Только бы довезти благополучно. Он, как штурман, знает, как нужны его описи.

В три часа пополудни доложили, что двор в Хосенди опустел. После обеда адмирал и Кавадзи поехали на шхуну.

Алексея Николаевича вызвали в Хосенди. Встретил дежурный адъютант Алексей Пещуров.

– Адмирал просит вас присутствовать... Скандал из-за американцев.

– Могут нас не пустить в Россию?

– Еще правительство требует от адмирала подписать обязательство, что русские после установления правильных дипломатических и торговых отношений не будут распространять в Японии христианскую религию.

– Ну и что же?

– Переговоры не закончились. Много говорили обиняками и намеками... Курите...

– Благодарю! Я не курю.

– То-то же! Сегодня американец забеспокоился. Адмирал не принял его, но просил передать, что все в порядке! Будет по-прежнему, только зря кровь друг другу портим... Толкуют не об одном богослужении.

От Сибирцева секретов нет. Он вызван для участия переговорах. Алексей Николаевич умеет держать язык за зубами. Адмирал любит его. Вызвал, чтобы вслушивался, что говорят японцы, приучался, пригодится в будущем! И Пещуров откровенен с ним. Он не ревновал дядю. Напротив, у него такое чувство, словно он вместе с дядей-адмиралом воспитывает Сибирцева для его будущей карьеры. Пещуров наследует дядины таланты в другой, не ме нее важной сфере.

Сибирцев рвется к познанию отношений на Тихом океане, предполагая тут мир будущего, изучает все. Недаром испанка подарила ему Mar de Pacifico. Иностранцы вообще симпатизируют ему все без исключения и липнут как мухи на мед, в то время как Алексей Пещуров умеет держать их на почтительном расстоянии, как бы готовясь к тому времени, когда он станет, как и дядя, хранителем секретов государства и знатоком всех его тайных механизмов и иначе как строго по делу не заговорит с представителями других держав... Он будет задавать тон и «линию», а не увлекаться. Он не художественная натура.

Сибирцев учит японку, а еще больше учится от нее сам, все владеет им страсть к познанию да чувство чести и долга. Адмирал таких ставит в пример. Что-то угадывает в нем, чего пока, однако, не видит Пещуров. Наверно, все-таки у него будущее познавателя, исследователя, а не дипломата.

– Я никогда не видел Кавадзи таким жестким. Вы знаете, Кавадзи сказал: «Мы благодарны за шхуны. Но, пожалуйста, не придавайте этому лишнего значения при решении государственных дел. Шхуна есть шхуна. Законы государства есть законы. Они требуют от вас порядка и соблюдения всех условий. Вы обязаны исполнять наши законы повсюду в нашей стране...» – и пошел и поехал. Евфимий Васильевич кряхтел и пыхтел... Я сотни раз был при их переговорах, но так, как сегодня, еще никогда не случалось. Кавадзи действовал решительно, не по-японски... Говорил прямо, логично. Евфимий Васильевич как-то не нашелся пока что ответить. Мне кажется, что вся их логика при столкновении со здравым смыслом полетит прахом и они это понимают.

Алексей подумал, что, видно, даже Пещуров не всегда доволен дядей, не легок и ему адмирал.

– А вы знаете, что у них большие неприятности, как я узнал в Симода. Это касается Эгава. Они новый свой корабль «Асахи-сее» разобрали, как советовали Лесовский и Колокольцов, и снова собирают, но без особой надежды. А их первое судно «Хоо-мару» спущено на воду, но ходит плохо, только по спокойной воде и потихоньку.

– Может быть, поэтому Кавадзи сказал, что хочет видеть, как заканчивается постройка корабля, и как такие же шхуны строятся самими японцами, и как тут работают местные плотники... Путятин и Кавадзи возвратятся в храм и продолжат переговоры. Кавадзи еще сказал, что желает видеть, как готовится спусковое устройство шхуны. Но главный скандал еще впереди... Дошлые они люди! Всё изучают и всё хотят знать! Адмирал все же с ними откровенен.

...– Должно пройти время, – заговорил Кавадзи, когда совещание возобновилось.

– Зачем нам с вами толковать об одном и том же? – отвечал Путятин. – Мы переливаем из пустого в порожнее. У этого дела есть одна серьезная сторона, которая, в случае если все было бы так, как вы требуете, может обернуться для вас трагедией.

«Обернуться трагедией», «Серьезная сторона дела». Ну что же, будем так и записывать, – решил Сибирцев. Евфимий Васильевич прибегает к чиновничьим выражениям не от легкой жизни. Обычно проще говорит, он воспитанный и образованный человек.

Кавадзи слушал насупившись и собрав морщины на лбу. «Я говорю не об Америке, а он отводит разговор, чтобы не дать прямого ответа, как хитрый варвар!»

– Вы знаете, что пока Япония слабей западных держав. Что же будет, если вы закроете двери для нас, для нашей торговли и консулов? Вы попадете под давление колониальных стран...

Кавадзи распустил морщины, и голова его начала медленно подыматься, принимая обычное гордое положение.

– Согласитесь, Саэмон-сама, что все эти годы мы, не имея в Японии сильного флота, одним своим присутствием побуждали других быть в отношении вас мягче.

– Да, – ответил Кавадзи, – без вас другие державы действуют грубей.

– Так зачем же вам закрывать доступ нашим консулам и как бы искушать и манить своей слабостью другие державы, под безраздельное влияние которых попадать вам нет никакого резона. Все это мои доводы для вас. А правительству вы можете сообщить, что я не смею менять статьи подписанного договора и категорически отказался разговаривать об этом... Теперь взгляните на дело с нашей стороны. Если в Японии будут консулы других стран, да еще враждебных нам, а нас не будет, то рано или поздно, торговлей ли, другими ли средствами, нажимом ли или чем иным, они превратят вас в своего союзника, а в нашего врага. Ваши порты будут их портами в борьбе против нас. Поэтому не только из любви к японцам и из желания жить с соседями в мире я действую так. Я не хочу, чтобы вы, Саэмон-сама, были моим врагом, чтобы наши страны под влиянием кого-то третьего, может быть сильного и располагающего опытом, ввергнуты были во вражду.

Большие ресницы Кавадзи полуприкрыли его мрачный опущенный взгляд. Но тут же, словно вспомнив приказ или оттолкнув колебания, он прояснел и положил руку на свой большой веер, как европейский офицер на эфес шпаги. Пока он мог защищаться только своим недюжинным умом... И этим веером.

– И еще, Саэмон-сама. Я пошел на уступки против моей воли. Не буду повторять. Поймите и вы меня. Я посылаю войска для защиты моей родины. Чувство, понятное вам... Саэмон-сама! Но как человек я вполне понимаю вас! Вопреки законам страны, я оставил американцев в храме Нефритового Камня... Вы правы. Но разве вы разрешили бы мне это, если бы я обратился с покорной просьбой?

– Вам известно, что у нас есть строгие порядки. В случае неисполнения ваш выезд из нашей страны может встретить помехи...

Он раскрыл веер, обмахнулся дважды и щелкнул, складывая его легчайшие звенья.

– Посол Путятин! Вы действуете так, как вам невозможно не действовать. Как человек я вполне вас понимаю и согласен с вами.

Путятин понял, что деловая беседа окончена.

Все стали расходиться.

В кают-компании оставались адмирал и Кавадзи. Евфимий Васильевич попросил Алексея задержаться. Переводил Гошкевич.

Жена священника подавала чай.

Кавадзи полагал, что сам он в своей стране личность более значительная, чем Путятин в России, где много таких вельмож. Там у монарха всегда ведутся переговоры со многими державами. Но в разговорах с Путятиным ощущаешь тяжесть, словно познаешь давление всей их огромной империи. Путятин умел это выразить при всей своей деланной вежливости.

В Хэда за Кавадзи не следят. Только один день – сегодня – Кавадзи проходил с распрямленной спиной. Никто не напоминал ему о его мнимой тайной вине. За это он благодарен Накамура. Иначе и не смог бы решать дела. Слишком сложные, а их надо вести к концу умело, чувствуя не подавленную силу своего ума.

– Скоро спуск шхуны на воду. Оставайтесь, Саэмон-сама, или приезжайте на спуск. Я еще долго не уеду из Японии, как вы знаете, и рад буду еще и еще видеть вас.

Кавадзи ответил, что дела требуют возвращения его в столицу и вряд ли он сможет приехать на спуск корабля.

– Я был послан в Симода, но, желая видеть вас, совершил путешествие в Хэда. Очень трудно. Получилось путешествие внутри путешествия!

– А что же мне тогда сказать! У меня все время путешествия внутри путешествия!

В Эдо преисполнены бурной деятельностью. Велено изучать у русских все, что можно. Требуют стараться узнавать их тайны. Когда шхуна строится, то возникают хорошие отношения, и этим надо воспользоваться! Пока мысль о русских тайнах в Японии очень маленькая, но она ведет к другим, большим мыслям.