Взвихрённая Русь – 1990 - Анатолий Никифорович Санжаровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любопытный Колотилкин тоже посмотрел, куда пялился военком, и увидел тряпичные туфли. Выше шли врасширку два дутых столбика застиранных чёрных брюк. В узкий распах плащ-палатки бело пялилась полосатая рубашка.
— Чего отсматриватъ, как тот таблетолог[17] сладкие чужие бабские окорока? — свирепствовал Дыроколов. — На карте репутация главной силы гуманнейшего социализма с человеческим лицом!
Колотилкин весело прыснул.
— Это ты-то главная сила?
— А неужели ты? Хватит выёгиваться! Пока не вернёшь мне мою амуницию, я не выйду от тебя в этих своих тапочках «Ни шагу назад!»
— А я и не гоню! Не торчи колышком у стола. Садись. Поокаем за жизнь.
— Сперва позвони.
— Извини, я не вижу оснований для звонка, — одавливая, осаживая закипающий в своих недрах смех, хмуро талдычил Колотилкин.
— Слепендя! Да если вонища попрёт по району, задохнёшься и ты. Затыкай не затыкай нос. Полжизни срали, срали в один горшок и разбей? Дрючба называется!
— А чего ты сам не позвонишь?
Желваки набычились на военкомовских скулах. Кривым дубом навис над телефоном и, угрюмо спотыкаясь ногтем на диске, навертел домашний номер начальника раймилиции.
— Алё… Алё… — сонно хрипел в трубке бас. — Долбёжкин на проводе. Алё…
Дыроколов подал трубку Колотилкину.
Колотилкин ужался от неё.
Дурашливо шепнул в сторону:
— Всё равно не вижу оснований.
Вид Дыроколова не сулил ничего утешительного. «Один рыпок — и ты холодный!» Он готов был растерзать своего дружка и растерзал бы. Но он твёрдо знал, что этот первый в районе человек был ему ещё нужен и нужен только живой. И только это вязало, топило в нём звериное бешенство.
— Ты мне друг или балалайка?.. Ну же, синоптик![18] — умоляюще наставил Дыроколов указательный палец на протянутую трубку. — Пока я в рыльник не мазнул тебе, адиёт…
Колотилкин кисло сморщился:
— Как же мне остонадоела твоя достаёвщина! Может, сам разберёшься со своей гусарской рулеткой?[19] Не путай меня, недоструганный. А…
Под сыпавшееся из трубки алёканье Колотилкин лениво проткнул мизинцем нелепый газетный свёрток на столе, рванул к себе повислый клочок с названием районной газеты «Рассвет коммунизма» — в открывшееся бумажное оконце стыдливо глянула звёздочка с погона.
— Товарисч, — деланно уныло промямлил Колотилкин, — насчёт этого вас не интересует? Получи, фашист, гранату…
Ещё смутно, неосознанно догадываясь о чём-то добром, спасительном для себя в этом пакете, военком гнусаво, изменённым голосом буркнул в трубку: «Спи глубже, дядюшка Шерлок!» и бросил её. В надежде раздёрнул газетный комок, тотчас узнал свой многострадальный гардероб. Расстались в хлеве на сеансе девотерапии, совстрелись в Белом доме!
— Каля-маля!.. Папашик!! Папашик!!! Сахар Медович! Ай да встре-ечка!.. Это достойно кисти самого айвазовича!.. И как всё чистенько сработано! Без сучка, без задрочинки!!!
В нежном экстазе Дыроколов кончиками пальцев во мху захмелело потянул самые маковки колотилкинских лопушистых ушей в стороны и влепил отчаянно-благодарственный поцелуй в сизоватый утёсишко носа.
5
Может ли в человеке всё быть прекрасно, если он ест недоброкачественную пищу?
Я. Каллер
Этого Дыроколову было мало.
Он припадошно рухнул на колено, со всего замаха саданул себя растопыренной пятерней по сердцу, отчего голова, будто неживая, сорванно тукнулась подбородком в грудь.
— Просю на тур вальса!
— Пожалуйста, — в чинном поклоне Колотилкин отвёл руки назад, изящно придерживая воображаемое платье, как это делали светские дамы на балах.
И они, предупредительно-вежливо взяв друг дружку за шалашики ушей, без сговора разом загудели каждый себе под нос «Амурские волны», целомудренно понеслись вокруг медвежеватого, тяжёлого стола.
Плащ-палатка широко летела за ними, подымала к потолку вихрем пустые бумажки с зёленого стола, сбивала с ног подвернувшиеся стулья у стен. Громоздкие листки-снежинки неуклюжими лаптями вертелись над ними в воздухе.
С лёту они грохнулись в обнимку на диван, захохотали.
— Ай да папашик! Ай да папашик! — признательно жался военком к колотилкинскому локтю. — Как и благодарить? Не успел я нашалить, как ты бросил Москву и ко мне на выручку! Те-ле-па-тия!
— Сказано в точку, — похлопал Колотилкин Дыроколова по тылу руки. — Эх, дитя, дитя! Дождусь ли я от тебя путя?
— В н-нашей ж-жизни всякое б-бывает! — кинуло Дыроколова петь.
Колотилкин накрыл его губы пальцем.
Военком смолк. Верно, верно! Какие песни в райкоме, когда трудовой народ только сбегается в службу?
— Спасибствую! Оха и выручил!
— А ка иначе? Закадычество обязывает… Как я из этой вот темницы, — Колотилкин накрыл грудь рукой, — выну двадцать наших геройских годков? Меня уже в четвёртый район перекинули… Хэх… За наши тихие успехи, за наше громкое поведение нас не давят. Только перебрасывают с повышением… А куда ж я тебя из своей из сборной команды? Однодельцы… Куда тренер, туда и нападающий…
— Раз труба зовёт, я под козырёк…
— А мог же остаться без козырька. Ну вляпаться! За неделю чуял… Взял для наглядности… Ляжь-ка визой[20] в диван.
Военком лёг.
Колотилкин на цыпочках протиснулся в узкую дверь рядом с соседней дверью, куда проводил раннего колхозного гостя, и стал поднимать на стене карту страны. Карта была большая, подробная. Наконец, она свернулась в рулон у портрета Горбачёва. Колотилкин намотал шпагат на гвоздь сбоку.
— Просыпайся, народ! И давай сюда на боевые учения!
Дыроколов вошёл и обомлел. Он долго не мог ничего сказать. Только как-то очумело таращился на картину.
— Вот это экласс! — прошептал. — Сэкс-беспредел! Шедевра из шедевров! Тигр трахает бабу!
— Да. Суть, дитя, уловил ты метко.
— Но почему он её не ест?
— Лишь потому, что и ты вчера не съел свою согревушку.
— Сравнил! Так посмотришь на первые глаза… Сидят и ничего. Никаких делодвижений. Никаких сексуальных позиций. А они — сидя!
— На пустяках тебя заело. В суть зри! А суть в том, в чём уважаемый товарисч тигр?
— В тапочках? Как я? Так нет…
— Одевше! — нетерпеливо выкрикнул Колотилкин. — Вот в чём анафемская суть! Честно-благородно делает своё дело. Но не состёгивает с себя шубейку, не вешает на гвоздок. Знает, повесь — тут же уметут. Тигр зна-ает! А доблестный райвоенком не знает! Потому ты, полкан,[21] и остался в одной кепчонке со звёздочкой. Не позорился б!
— Ещё ты будешь меня учить…
— Ещё ка-ак бу-уду! Учись, пока живой. Ты на день меня младше? Младше. Я папашик, ты сынок. Уговорились? Вот и слушай. Военный должен всё делать в походном, в боевом состоянии! А он растелешился. С комфортом ему подай! Разложился, как на базаре. Учись у тигра. Всё
