Взвихрённая Русь – 1990 - Анатолий Никифорович Санжаровский

— Мда, — похмурнел Колотилкин. — Переплётец деликатнейший… Я не держу от вас секретов. Сейчас он прорисуется. Не забывайтесь, где находитесь. Мой кабинет не лучшее место для драки из-за женщины. Дайте слово, что не прикоснётесь к нему.

— Дать можно… Говно не трогай, вонять не будет. Я возьму себя на замок. Мнe абы живую вязь сынову увидать.

— Будьте покойны. Из моих рук получите письмо.

Колотилкин увёл Николая за две двери в боковую комнату.

Вернулся умиротворённый.

Чёрный широкий тамбур на двойных ключах не то что не впустит назад в кабинет Николая — ни одному звуку из разговора не даст пробежать к Николаеву уху, всякое слово самое громкое сомнёт.

4

Залез в чужую солому, ещё и шелестит.

Русская пословица

Военком молодцевато взбежал по внутренним ступенькам, свойски размахнул дверь в кабинет.

Колотилкин по-стариковски горько ляпнул руками:

— Сынку! Да что ну стряслось? Теплынь! Солнце! А ты в плащ-палатке!

Колотилкин обречённо помотал головой из стороны в сторону и захохотал.

— Папашик! Всё океюшки! — выставил военной лопаточкой Дыроколов руку. — Временная вынужденная маскировочка.

— В связи?

— В связи с глубоким трауром. В паршивом «Красном лапте» в самый писк какой-то мужлак сгрёб меня с бабы! С сеанса снял! С премьеры! Это ему даром не сойдёт!

— И сгрёб, предполагаю, со своей бабы? Причина уважительная.

— Что это ты спешишь уважить его причину? А кто уважит мою? Да как он посмел?! Не выр-рулил ли этот хведя на вышак?

— Не глупизди! Депутаты за отмену смертной казни.

— Ну хоть на пятак!

— Не наскрести. При всём моём горячем сочувствии. И как ты это обставишь?

— Элементарнушко. Нападение на районного военного комиссара министерства обороны Союза Советских Социалистических Республик! — с пристуком костьми пальцев по столу отзвенел Дыроколов.

— С целью?

— С целью покушения и похищения мундира! Ну что уставился кислым валенком? Ты что, полный глупант? Совсем ни а ни бэ ни кукареку… Как тот хазар из Фээргэ?[7] Совсем не понимэ?

— Извини, но моя твоя не понимат, — буркнул на манер простачка кавказушки Колотилкин и резанул на восоких тонах: — Полный неврубант! Ты вроде взрослый. Ширинка давно полна шерсти. А несёшь… Видал, покушение да похищение… Круто забираешь, ангидрит твою перекись! Покушал пока ты из чужой!..

— Покушал я. Но по счёту, говорю тебе, нитратный,[8] заплатит этот мозоль![9] Как в лучших советских ресторанто. Гадюшник устроил!.. Грубо! Лаптёжно! В самый пи-иск!

— Но тебе, между дрочим, не привыкать? Как подтверждает госкомстат, ты уже в четвёртый разик тако накалываешься?

— Не канифоль мозги… Ну и что? Бог любит троицу… А я, извиняй, выше Бога… Меня… В хате побоялась, в какой-то хлев на сено силком затащила.

— И силком сняла мундир?

— Ну-у… Не без моего некоторого опрометчивого согласия…

— Письменного?

— Чего прилип? Снимал, допустим, сам… Я ж цивильный товарищ. Не полезу же я в рукопашный бой в портках и без штыка? Ты видел, чтоб спортсмен выходил на поединок… Народ ещё когда предупредил? «В шубе не косец, в штанах не ебец, в рукавицах не работник»! Я и честь честью… Сложил всё своё, кажется, в уголок. А эта стервь! Я этому гопняре покажу-у, ка-ак чужое хватать!

— А ты не забыл, что ты первый хапнул?

— Я-то схватил, в темпе охотку отдёрнул и благородно оставил. Какой пост принял, такой и покинул. В полной комплектности! Я что-нибудь отломил от его мокрохвостки? Хоть на сувенир? А где мой целый мун-дирий? Мундир, к вашему сведению, сударь, это не просто брючата, рубаха, кителёк. Это символ защиты Отечества! Утащить мундир — ну всё равно что украсть Отечество! А это знаешь!..

— Мда-а… Всякий осёл свой рёв любит слушать… Ну на ровном месте раздуваешь пары!

— Ну что ты разводишь руками, как тот свиноёжик?[10] Кончай, папашик, развешивать лапшу по ушам! — Военком взял с тумбочки телефон, с прибряком поставил перед Колотилкиным. — Крути пану Долбёжкину. Пока ты пахал в Москве, он наточняк соскучился по твоим цэушкам.

— И что я скажу?

— Мы уже прогнали наш вариант. Покушение при исполнении! Ограбление…

— …века?

— Века! И ещё там что желаешь от себя…

— От себя я вот что скажу. Не зверей. Давай личико попроще! По-про-ще!.. Пристынь с покушением… Ты почему, дурчик, не слышишь, чему учит тебя родная компартия? Почему ты не сядешь на партдиету?

— Какую ещё кошматерную диету? Не ругаться многопартийным матом? Матерки не палки, пролетят, как галки! Что за диета?

— Это преддиета. А саму диету помнишь?

— Ты скажи, и я, может, вспомню.

— Эх, крезогон! Ну… Пусть послужит кукуруза для Советского Союза! Слушай…

Солнце, воздух, онанизм

Укрепляют организм,

Уменьшают вес пузей

И расходы на линдей.[11]

— С ума упасть! Какой ты умный. Только худенький… Оха, ну какую ж ты мне каторгу придумал! Да за такое знаешь… Будь ты под моим началом, я б тебя упёк в главное управление бастующих армейцев![12] Кто из всецарей сидел на этой диете? Двубровый орёл[13] сидел? Ты сидишь? Молчишь?.. А меня с монашкой на одну доску…

— С какой ещё монашкой?

— Бережёного Бог бережёт, сказала монашка, надевая будёновку[14] на свечку. Я про эту монашку. Мышь сало точит, и та подскочит… А тут… Не собираюсь я даже в пенсне[15] по бабским штабелям скакать. А ты хочешь, чтоб я на рукоделье сел? Горишь, гусь репчатый, согнать меня, понимаешь, на ручную стирку?.. Укатайка![16] Не пойдёть! Я мужик. И что природа мне отрубила, то и отдай!

— Да-а… Круче тебя только яйца. Выше тебя только звёзды! Ну, раз ты, обломок удачи, так… Сам выходи из штопора…

— Ты, вседорогой районный руководятел, звонишь Долбёжкину, и я культурно вылетаю из штопора. Пусть этот Раздолбёжкин срочно засылает в дурацкий «Лапоть» наряд. На-адо этого ретивика сцопать в тёпленькой постельке. Чувствительно проучить.

— В любом случае тёплую постельку уже проехали. Тебе не кажется, что твой обидчик давно уже может быть в поле? И потом, уймись ты с учёбой. Наверняка у него вагон свидетелей.

— Свидетели? Со-у-част-ни-ки! Со-об-щни-ки! Так и зарисуй! — бесновато гаркнул Дыроколов, притопнул и державно вознёс указательный палец.

Когда он во гневе стучал ногами, по дому всегда бежала канонада. А тут… Вроде грохнул от души, а звук — как в подушку сунул кулаком.

Он опустил глаза и