Алиса - Элейн Каннингем

Когда я собрался уходить, Полли взяла меня за руку и проводила до тротуара.

— Подними меня, чтобы поцеловаться, — попросила она. Я взял её на руки. Полли огорченно спросила, не знаю ли я, почему Алан Харрис её не любит.

— Что ты, он влюблен в тебя по уши.

— Ему не понравилось мое стихотворение.

— Это — разные вещи, малышка.

— Вовсе нет.

Дойдя до угла, я оглянулся. Полли стояла на прежнем месте, маленькая, прелестная и, по-своему, куда мудрее меня. Я помахал ей, она замахала в ответ, и я зашагал к автобусной остановке.

Чувствовал я себя несравненно лучше. Все вчерашние события канули в Лету, растаяв, как кошмарный сон. Несколько раз за ночь, просыпаясь, я обдумывал происшедшее, и пришел к выводу, что инцидент исчерпан, что я замел все следы и опасаться мне нечего. Словом, я настолько успокоился, что напрочь позабыл о случившемся накануне и наслаждался прекрасным утром.

Сидя в автобусе, я читал газету, и уже только в Нью-Йорке, когда впереди замаячил мост Джорджа Вашингтона, вспомнил о вчерашнем эпизоде и сунул руку в карман, чтобы ещё раз посмотреть на ключ.

Ключ исчез!

Реальность обрушилась на меня, как Ниагарский водопад. И я начал лихорадочно шарить по всем карманам, пытаясь нащупать проклятый ключ. Бесполезно, он как сквозь землю провалился.

Однако уже в следующий миг я вздохнул с облегчением. У меня было три демисезонных костюма: темно-серый фланелевый, темно-серый же шерстяной и черный твидовый. Не слишком шикарно, но с моим жалованьем на большее рассчитывать трудно. Я мог позволить себе приобрести один костюм в год, причем такой, в котором не стыдно появиться на работе. Вчера на мне был черный твидовый. Сегодня я вышел во фланелевом. Алиса следит за тем, чтобы костюмы всегда были чистые и отглаженные, а я, прежде чем лечь спать, выкладываю всю мелочь из брючных карманов. Только из брючных, к пиджаку я не прикасаюсь. Таким образом с ключом все прояснилось, но все же, чтобы сбросить камень с плеч, я решил позвонить домой. Сойдя с автобуса, я, рискуя опоздать на службу, уединился в будке телефона-автомата и позвонил Алисе.

— Слушай, детка, — сказал я. — Я звоню с автовокзала. Это, конечно, не вопрос жизни и смерти, но меня разбирает любопытство: ты не залезешь в карман костюма, в котором я был вчера? Там должен быть ключ.

— Как, ты забыл ключи? Джонни, это не страшно — я буду дома…

— Нет, — перебил я. — Речь идет не о моих ключах. Там должен быть один ключ. Плоский. Ключ от индивидуального сейфа.

— Джонни, но ведь у нас нет своего сейфа. Мы это обсуждали, но решили, что нам пока такое удовольствие не по карману. Неужели ты все-таки снял сейф?

— Алиса, это не мой ключ. Прошу тебя, проверь у меня в карманах.

— Судя по твоему голосу, можно подумать, что без этого ключа мир перевернется.

— Извини, зайка, я не хотел тебя встревожить, — сказал я, пытаясь придать голосу легкость и беззаботность. — Ничего особенного в нем, конечно, нет. Просто это ключ от одного из сейфов в нашей конторе и мне бы не хотелось, чтобы он потерялся.

— Хорошо, Джонни. Я схожу посмотрю.

В ожидании её возвращения мне пришлось опустить в прорезь вторую монетку. Меня била мелкая дрожь, на сердце лежал тяжеленный камень, а со лба струились ручейки пота. Я вынул носовой платок и, кляня себя за трусость и легкомыслие, утер пот.

Наконец Алиса взяла трубку и сказала:

— Все в порядке, Джонни, я нашла его. Маленький плоский ключ с буковкой «ф».

Должно быть, она услышала, как я шумно вздохнул, потому что взволнованно спросила:

— У тебя все в порядке, Джонни?

Теперь, когда я мог позволить себе расслабиться, я благодушно произнес:

— Разумеется, милая. Только смотри, не выбрасывай его. Храни, как зеницу ока. Хорошо?

— Да, Джонни, — просто сказала Алиса.

День снова обрел для меня прежнюю прелесть. Выйдя из будки, я нарвался на белозубую улыбку темнокожего мальчишки-чистильщика обуви. Весело подмигнув мне, он спросил:

— Наведем глянец, мистер?

Я спросил, почему он не в школе. Сердце мое перестало стучать, как отбойный молоток, и мне захотелось пару минут спокойно постоять и перевести дух.

Я поставил ногу на деревянный ящик, а мальчишка серьезно сказал:

— Почему-то, мистер, люди сразу думают самое плохое. Я вот, например, учусь во вторую смену. Поэтому по утрам успеваю немного подработать.

Почему-то этот ответ настолько мне понравился, что я вручил мальчишке целых двадцать пять центов. Щедрый жест обошелся мне в необходимость перенести свой обед из дешевого ресторанчика в кафетерий и заодно подпортил мне настроение. Господи, до чего мне надоело считать центы, экономя на любых мелочах и, не будучи способным позволить себе и пообедать и почистить туфли, только перекидывать мелочь из одной статьи расходов в другую. У меня был приобретенный в кредит дом, купленные в рассрочку автомобиль, стиральная машина и телевизор — вот и вся моя собственность.

Я спустился в подземку, сел в поезд и снова погрузился в газету. Новости не утешали. В нью-йоркском метро старик свалился под поезд. В Алжире террористы расстреляли двенадцать человек. Двоих — с особой жестокостью. На первой полосе были помещены фотографии. На одном фотоснимке была изображена знакомая мне платформа подземки. На втором — улочка в Алжире, на которой валялись окровавленные трупы.

Как правило, читая газетные сообщения о насилии, я, как и большинство людей, остаюсь к ним равнодушен. Чужие страдания редко трогают людей.

Теперь же все было не так. Я оказался замешан и сам. Я сам столкнулся со страхом и насилием и не знал, избавлюсь ли когда-нибудь от этого ощущения.

Подняв глаза, я увидел, что прямо передо мной стоит необычайной красоты девушка. Взглянув на неё ещё пару раз, я встал и уступил ей место. Не потому, что я джентльмен — в Нью-Йорке джентльменов нет, — а по той лишь причине, что мне ещё никогда в жизни не приходилось видеть столь ошеломляюще прекрасную девушку, а, стоя, глазеть на неё было удобнее. Наградив меня милой улыбкой, красотка поблагодарила меня и села. Ее черные, как смоль, волосы изящно обрамляли прелестное ангельское личико с серыми, чуть раскосыми, глазами и молочно-белой кожей. Разглядывая незнакомку, я испытывал такой восторг, словно никогда прежде не видел женщину.

Я молча стоял и любовался ею. Пусть я и не люблю свою жену со всей страстью восьмилетней давности, я все равно люблю её, но если найдется мужчина, который заявит, что никогда не пялится на хорошеньких девушек, то он — бессовестный лгун.

Мы с Алисой поженились за четыре года до появления на свет Полли. Алисе было тогда двадцать пять, а мне — двадцать семь. За шесть лет до нашей свадьбы Алиса перебралась в Штаты из Англии. Ей было двенадцать, когда немцы бомбили Лондон. Во время бомбежки погибли её родители и Алиса стала жить у старенькой тетки. Ей пришлось бросить школу и начать работать на ткацкой фабрике. После смерти тетки Алиса согласилась на предложение американской компании и эмигрировала в Нью-Йорк, где, по контракту, должна была проработать три года гувернанткой, чтобы возместить расходы компании на перевоз и предоставленное жилье. Вот так и случилось, что Алисе пришлось три года жить и по пятнадцать часов в день готовить, стирать, гладить и убирать в квартире на Парк-авеню, где обитала семья из пяти человек.