Там, где папа ловил черепах - Марина Гельви

— Прогресс, карашо, шарман [9].

— Дзалиан[10], дзалиан шарман! — подхватила тетя Юлия.

— Ильфо онкор[11] подметайт куча[12].

— Да, ауцилеблат [13], маладец субботник!

Потом они стали говорить о своих детях.

Тетя Юлия гордилась сыном — Сандро студент медицинского института. Будет врачом, как уважаемый Эмиль Эмильевич. Бабушка одобряюще закивала. Но где же Лялька? А, вот. Вышла.

Она появилась в открытых дверях галереи в пышном шелковом платье, которого мы прежде не видели, и показала нам язык. Ошеломленные ее нарядом, мы в первое мгновенье лишились дара речи, потом я сказала:

— А ну выйди во двор, мы тебе покажем.

Она помолчала, подумала и подтащила к дверям полный ящик дорогих игрушек: вот вам. Ну как?

Видеть мы Ляльку не могли.

Бабушка ушла в дом, а у нас продолжалось выяснение отношений.

— Ты чего показываешь язык?

— А я была на даче.

— Подумаешь: на даче! А мы были в горах!

— А у нас есть дача, а у вас нет дачи!

— У нас не то что дача, у нас целый совхоз!

— А-а-а, — она подумала. — А мой папа большой начальник!

— А мой папа, — я поперхнулась от ликованья, — будет кормить целое депо!.

— Один?

— Нет, зачем же один? С рабочими. Вот получат трактор, опрыскают деревья, разведут кур, кроликов, понятно?

На такое Ляльке нечем было ответить. Мы ликовали. Что бы еще сказать ей? Но придумать не успели — пришла Нана. Она была грустная. Такое настроение у нее бывает, я заметила. Потому что она влюблена. Пришли как-то в школу из Госкинпрома, выбрали ее для съемок. Она там снималась и влюбилась в кинорежиссера. А он женат.

Бросив в комнате чемоданчик, Нана взяла оттуда покрывало, хлеб и яблоко, взобралась по дереву на крышу флигеля и легла там на покрывале загорать. А Лялька тем временем ушла. Ну и что? Мы уже победили.

Все было хорошо в тот день, только Нана очень злила бабушку. Тетя Адель не умела и не любила воспитывать дочерей. Она считала, что воспитание — это разновидность угнетения. А так как всякое угнетение ей было противно, она сразу посадила дочерей себе на голову, уступая им во всем, и лишь изредка тревожилась — что же из них получится? Легкомысленная душа ее ни в коем случае не предполагала, что дети могут вырасти эгоистами. Тетя Адель опасалась только одного: как бы они не выросли слабохарактерными. Она постоянно внушала им, что все мужчины деспоты, поэтому нужно оберегать свою независимость и ничего мужчинам не прощать, как прощала десять лет она сама. На этом тетя Адель была просто помешана. Остальные же стороны воспитания своих дочерей она целиком предоставила бабушке, и бабушка по своей немощи часто выходила из себя, даже била Нану, за что та отвечала ей откровенной ненавистью.

В тот день, несмотря на уговоры и угрозы бабушки, Нана не слезла с крыши, а потом, вместо того чтобы учить уроки, нагрубила ей и ушла на лодочную станцию. Там она занималась греблей.

Вечером дядя Эмиль сел после ужина в качалку. Взял балалайку. Полилась тихая нежная мелодия. Мы с Люсей, довольные победой над Лялькой, играли под столом в куклы.

Раздался стук в дверь подъезда. Не успел дядя выбраться из качалки, стук повторился, резкий и нетерпеливый. Дядя отложил балалайку, прошел в переднюю, готовясь отругать того, кто так невоспитанно себя ведет. У подъезда стояла взбешенная Нана.

— Моя мать сейчас опять привела этого!.. Я не войду в комнату, пока там находится этот!.. Не желаю, чтобы он приходил! Я такой скандал подниму!..

Дядя не успел ответить, она проскочила мимо него в переднюю, прошла через дядину комнату в галерею.

— Громоммо! Скажите маме! Я не позволю, чтобы дверь передо мной была заперта!

Бабушка не могла простить Нане недавней грубости и начала выговаривать ей, но Нана твердила свое и заплакала, с ненавистью глядя на стену комнаты, за которой раздавался веселый смех матери и бас ее друга Арчила Давидовича.

Тетя Тамара увела Нану в свою комнату.

— Тише, тише, что о нас люди подумают!

Нана топала ногой:

— Если бы знал мой отец, как она тут ему изменяет.

— А сам, а сам? — возмутилась тетя Тамара. — Твоей маме нужно устраивать свою жизнь. Может быть, она выйдет замуж за этого человека. Он машинист первого класса, солидный…

— А я не хочу!

— Что значит не хочу? Ты, как твой отец, только о себе и думаешь!

— Он вернется, мой папа вернется!

— Ему нельзя возвращаться, как ты этого не понимаешь?!

— Так что же, я должна терпеть этого?.. Не хочу!

Тетя Адель, наверно, услыхала громкие голоса. Через некоторое время бабушка крикнула нам из галереи:

— Ушли, ушли!

Нана, взяв за руку Люсю, повела ее в свою комнату.

О необычной жизни тетушки Адели стоит рассказать поподробнее.

С пяти лет ее усадили за пианино, и она поражала всех незаурядными музыкальными способностями. В шестнадцать лет ее, чтобы подавить в ней чрезмерную неуравновешенность и эмоциональность, отвезли в Стамбул и поместили в католический монастырь. Воспитывалась она там два года, потом поехала учиться в Сорбонну. Родным казалось, что она стала сдержанной и вполне готовой к серьезной самостоятельной жизни. Но оказалось не так. Ей быстро наскучили университетские аудитории и лекции убеленных сединами профессоров. Бросила учебу, вернулась в Грузию. С блеском поступила в консерваторию. В это время приехал из Москвы ее жених, который там учился в кадетском корпусе и был помолвлен с ней еще в детстве. Они стали встречаться. И Адель захотела стать его женой немедленно, без всяких отлагательств. Юноша говорил, что не имеет права жениться до окончания учебы, он взывал к ее добропорядочности и разуму — ведь осталось всего три месяца учебы, и они с честью пойдут под венец. Но Адель умоляла, она распустила перед ним свою русую косу. И все-таки он, хоть и было ему мучительно трудно сдержаться, не посмел перейти запрещенную воспитанием черту.

Произошла ссора. Семьи жениха и невесты не могли понять причины и переживали эту ссору как трагедию. Они давно были знакомы, почитали друг друга и о лучшем брачном союзе для своих детей даже и не мечтали. Володя уехал заканчивать учебу. Адель обожала и ненавидела его. Вот в такой-то момент и подвернулся молодой грузинский князь, только что закончивший в Петербурге математический факультет. Он был не менее красив, чем Володя, был умен и гол как сокол, или, как говорили тогда в Грузии про разорившихся и обедневших дворян — имел двух баранов, зато смелости и мужества было ему не занимать. Он стал работать ревизором на станции Квирилы, а жил в вагоне Теймураз Михайлович сразу заприметил Адель, но — о ужас! — Мари Карловна этого не ожидала: вместо того чтобы долго и искусно ухаживать, как это принято в Европе, Теймураз Михайлович на третий день после знакомства явился в дом и сказал:

— Отдайте мне Адель, иначе я…

В руке у него был револьвер, черные глаза сверкали.

Мари Карловна с перепуга сначала не поняла, ее он собирается застрелить или себя. Она только ахнула, но потом, собрав все свое мужество, а оно у нее было, проговорила, конечно, по-французски:

— Я вас прошу оставить мой дом. Моя дочь помолвлена.

— Это не имеет значения, — поправив на поясе кинжал, ответил по-французски князь таким тоном, будто дело, за которым он пришел, уже улажено. — Я ее никому не уступлю! — повысил он голос и опять распалился: — Она моя!

Но Мари Карловна не сдалась.

— В нашем кругу… — начала с чопорным видом она и объяснила ему, как нужно ухаживать в ее кругу, чтобы завоевать руку и сердце девушки.

Князь слушал внимательно и не сводил глаз с Адели. Когда Мари Карловна выговорилась, он поблагодарил, извинился и, вежливо раскланявшись, покинул дом. А вечером Адель убежала к нему в его вагончик, стоявший на запасных путях в тупике.

Скоро Теймураз Михайлович перевелся на службу в Тифлис, они обвенчались — и вот тут началось. Он стал во всем подчинять ее себе, бешено ревновал и, когда уходил из дома, для большей верности запирал на ключ. Тетя Адель негодовала: как, ее, свободолюбивую француженку, и держат под замком? А консерватория? Консерваторию пришлось бросить, потому что Теймураз Михайлович ревновал жену к старичку профессору. И вообще он не желал, чтобы она ходила по улице одна. Никакие уверенья в ее европейском воспитании, никакие мольбы и протесты не помогали, князь думал иначе. Тогда она вспомнила о своем преданном, так безжалостно брошенном женихе и в порыве отчаянья послала ему письмо. Он получил его, он готов был спасать любимую, но… воздержался, понимая, что с восточным мужем шутки плохи.

Тетя продолжала затворническую жизнь и каждые полтора года обзаводилась новым ребенком.

Когда родилась первая девочка, Теймураз Михайлович кровно обиделся: как, почему не сын? Это что же? Значит, у отца какой-то изъян? Но он быстро смирился, потому что девочка была очаровательна. Начали придумывать имя. Теймураз Михайлович поставил условие: имя должно быть грузинским. Так пожелала его мать. А Мари Карловна сказала, что имя ее внучки должно быть также и французским.